Страница 169 из 177
После нескольких месяцев размышлений члены «Тройки» пришли к катастрофической идее, которая заключалась в проведении чрезвычайного сбора со всех банковских вкладов по следующим ставкам: 6,75 % для вкладов до 100 тысяч евро и 9,9 % для вкладов свыше этой суммы. Эта мысль может показаться интересной, поскольку она похожа на прогрессивный налог на капитал. Но здесь есть два важных нюанса. Прежде всего, очень слабая прогрессивность — не более чем иллюзия. Всем очевидно, что сбор взимается по почти одинаковой ставке и с мелкого кипрского вкладчика, держащего 10 тысяч евро на своем лицевом счете, и с российского олигарха, владеющего 10 миллионами евро. Далее, налогооблагаемая база так и не была четко определена европейскими и международными властями, занимающимися этим вопросом. По-видимому, были затронуты только банковские вклады в строгом смысле слова, а значит, было достаточно перевести свои авуары на счета депо в акции или в облигации или же в другие финансовые и недвижимые активы, чтобы полностью избежать уплаты сбора. Иными словами, если бы этот сбор был осуществлен, он был бы резко регрессивным, учитывая структуру крупнейших портфелей и возможности по их перемещению. Сбор, который был предложен в марте 2013 года после того, как его единогласно одобрили члены «Тройки» и 17 министров финансов стран — членов зоны евро, был резко осужден населением. Наконец, было принято новое решение, которое заключалось в том, чтобы полностью освободить от уплаты сбора вклады, не превышающие 100 тысяч евро (что, в принципе, является порогом гарантии возмещения, предусматриваемой разрабатываемым ныне европейским Банковским союзом). Тем не менее точные условия остаются расплывчатыми.
Судя по всему, вопрос решается по каждому отдельному банку, однако точный уровень сборов и используемая облагаемая база неизвестны.
Этот случай интересен тем. что иллюстрирует ограничения, с которыми сталкиваются центральные банки и финансовые власти. Их сила состоит в быстроте действий, а их слабость — в ограниченной возможности точно рассчитывать осуществляемое ими перераспределение. Вывод заключается в том, что прогрессивный налог на капитал не только полезен в качестве постоянного налога, но также может играть ключевую роль в виде чрезвычайного сбора (ставки которого могут быть довольно высокими) в рамках урегулирования крупных банковских кризисов. В случае Кипра обращенное к вкладчикам требование принять участие в решении проблемы необязательно должно шокировать, поскольку вся страна в целом несет ответственность за стратегию развития, избранную ее правительством. Шокирует то, что не предпринимается даже попыток обзавестись инструментам и, которые могут обеспечить справедливое, прозрачное и прогрессивное распределение усилий. Хорошая новость состоит в том, что это, возможно, заставит международные власти осознать ограниченность инструментов, которыми они располагают. Если спросить у ответственных лиц, почему предложение о сборе на Кипре было столь малопрогрессивным и основывалось на столь узкой налогооблагаемой базе, последует немедленный ответ, что никто не располагал банковской информацией, необходимой для применения более прогрессивной шкалы[666]. Плохая новость — в том, что власти не торопятся решить проблему, хотя техническое решение у них под рукой. Не исключено, что прогрессивный налог на капитал вызывает чисто идеологическое неприятие, которое будет преодолено еще очень нескоро.
Евро: валюта без государства для XXI века? Помимо различных банковских кризисов в Южной Европе, очевидно, что эти эпизоды ставят вопрос более общего характера, который касается общей архитектуры Европейского союза. Как так получилось, что впервые в истории в таких масштабах была введена валюта без государства? Поскольку на ВВП Европейского союза в 2013 году приходится четверть мирового ВВП, этот вопрос представляет интерес не только для жителей зоны евро, но и для всего остального мира.
Чаще всего ответ на этот вопрос заключается в том, что создание евро, решение о котором было принято Маастрихтским договором в 1992 году, в эйфории, вызванной падением Берлинской стены и объединением Германии, и которое воплотилось в жизнь 1 января 2002 года, когда в банкоматах появились новые банкноты, является лишь одним из этапов долгого процесса. Монетарный союз естественным образом ведет к союзу политическому, налоговому и бюджетному, союзу, который становится все теснее. Нужно проявлять терпение и не перескакивать через этапы.
Отчасти это, конечно, верно. Тем не менее, на мой взгляд, нежелание точно прочертить маршрут, по которому следует двигаться, постоянное откладывание дискуссии о его этапах и конечной цели может привести к тому, что мы собьемся с пути. Европа создала в 1992 году валюту без государства не только по прагматическим соображениям, но еще и потому, что это институциональное соглашение было разработано в конце 1980-х — начале 1990-х годов, когда считалось, что центральные банки должны просто безучастно наблюдать за ситуацией, ограничиваясь лишь обеспечением низкого уровня инфляции. После стагфляции 1970-х годов правительства и общественное мнение дали себя убедить, что центральные банки должны были прежде всего быть независимыми от политических властей и преследовать одну-единственную цель — обеспечение низкой инфляции. Именно так была создана валюта без государства и центральный банк без правительства. Такое инерционное понимание роли центральных банков было развеяно кризисом 2008 года, когда все вновь убедились в том, что в условиях тяжелого кризиса эти институты играют ключевую роль и что европейская институциональная структура совершенно неадекватна.
Хочу, чтобы меня правильно поняли. Учитывая бесконечные возможности по созданию денежной массы, которыми располагают центральные банки, вполне обосновано ограничить их строгими уставами и четко определенными задачами. Подобно тому как никто не желает давать главе правительства право менять по своему усмотрению университетских ректоров или преподавателей (не говоря уже о содержании их учебных программ), нет ничего удивительного в том, что отношения между политическими и денежными властями определяются строгими ограничениями. Кроме того, важно точно установить границы этой независимости. Насколько мне известно, в последние десятилетия никто не предлагал вернуть центральным банкам частный статус, которым они располагали во многих странах вплоть до Первой мировой войны, а зачастую и до 1945 года[667]. Поскольку центральные банки являются государственными учреждениями, их руководители назначаются правительствами, а иногда парламентами. Зачастую их нельзя уволить в течение действия их мандата (который обычно длится пять-шесть лет), однако это означает, что их могут заменить по истечении этого срока, если их политика будет сочтена неадекватной, что немаловажно. На практике руководители Федеральной резервной системы, Банка Японии и Банка Англии должны работать вместе с демократически избранными и законными правительствами. Так, в каждой из этих стран центральный банк сыграл ключевую роль в стабилизации процентной ставки по государственному долгу на низком и предсказуемом уровне.
В случае Европейского центрального банка мы сталкиваемся со специфическими трудностями. Прежде всего, устав ЕЦБ еще строже, чем уставы других центральных банков: цель достижения низкой инфляции взяла верх над целью достижения полной занятости и обеспечения роста, что отражает идеологический контекст, в котором он был создан. Еще важнее то, что устав запрещает ЕЦБ выкупать государственные займы в момент их выпуска: сначала он должен позволить частным банкам одолжить деньги государствам — членам зоны евро (по более высокой ставке, чем та, по которой ЕЦБ одолжил средства частным банкам), а затем покупать облигации на вторичном рынке, что он стал делать применительно к странам Южной Европы после долгих колебаний[668]. В целом очевидно, что главная трудность состоит в том, что ЕЦБ приходится иметь дело с 17 различными государственными долгами и с 17 национальными правительствами, и что в таких условиях довольно сложно выполнять стабилизирующую роль. Если бы Федеральная резервная система каждое утро должна была бы выбирать между долгом Вайоминга, Калифорнии или Нью-Йорка и определять ставки и объемы средств на основе собственного понимания напряженности, сложившейся на каждом отдельном рынке под давлением различных регионов, ей было бы непросто вести спокойную денежную политику.
666
Тан, для применения прогрессивной шкалы необходимо собрать информацию обо всех активах, принадлежащих одному и тому же лицу и размещенных на разных счетах в различных банках (в идеале на Кипре и во всем Европейском союзе). Преимущество слабопрогрессивного налога состоит в том. что его можно было применить на уровне каждого отдельно взятого банка.
667
Например, согласно уставу Банка Франции, 200 крупнейших акционеров играли ключевую роль в его руководстве с 1803 по 1936 год и определяли монетарную политику страны. Эта роль была поставлена под вопрос Народным фронтом (после его прихода к власти управляющие и их заместители, назначаемые правительством, больше не должны были быть акционерами), а в 1945 году Банк был полностью и окончательно национализирован. С этого момента в Банке Франции больше нет частных акционеров и он является чисто государственным учреждением, как и большинство центральных банков в мире.
668
Одним из ключевых моментов греческого кризиса стало заявление ЕЦБ в декабре 2009 года о том. что он больше не будет принимать гречесние облигации в качестве гарантии в том случае, если кредитные агентства понизят рейтинг Греции (хотя в его уставе не было положений, которые бы его обязывали действовать подобным образом).