Страница 8 из 23
– Вера Сергеевна, простите! Простите ради Бога! Я ведь не видел!
Пончикова зло дернулась. Выхватив из рук Павла бумаги и книги, она медленно двинулась по коридору. Клюфт смотрел на ее толстую фигуру, понимая, что этот инцидент корректор и комсорг вряд ли оставит без внимания. Пончикова, чувствуя, что Павел смотрит ей в спину, остановилась и, обернувшись, скривила мерзкую рожу:
– Ты за все ответишь Клюфт! За все! И очень скоро!
В свой кабинет Павел зашел как в тумане. В страшном кошмаре. Перед глазами стаяла мерзкая физиономия корректорши. Ее губы что-то шептали. То ли ругательство, то ли заклинание.
Павла встретил его сосед по кабинету и коллега Дмитрий Митрофанов. Коренастый парень с рыжей шевелюрой, голубыми глазами и немного глуповатым выражением лица. Митя отвечал в газете за промышленность и стахановское соревнование. Он писал мелкие заметки. Большие статьи ему не доверяли. Митрофанов, как и Павел, появился в «Красноярском рабочем» недавно. Он пришел из заводской малотиражки «Красноярский железнодорожник». Хотя там он считался ведущим журналистом, но в краевом печатном органе Дмитрий пока ничего выдающегося не продемонстрировал.
Митрофанов был родом из потомственной семьи рабочих. Его отец участвовал еще в революции 1905 года. Он с товарищами захватывал цеха красноярского паровозоремонтного завода. Дмитрий и Павел были друзьями. Клюфт делился с этим рыжеволосым простачком порой самым откровенным. А Дима, в свою очередь, рассказывал Павлу о своих мечтах и проблемах.
– Паша?! Что с тобой? – спросил испуганный Митрофанов. – На тебе же лица нет!
Клюфт, молча сел на стул и, закурив папиросу, посмотрел в окно. Дмитрий стоял рядом. В валенках и толстом шерстяном свитере он выглядел вообще комично. Маленький и крепкий, словно ребенок-переросток, объевшийся и потолстевший от варенья и печенья.
– Паша? Что с тобой? Что случилось? – Митрофанов нагнулся и заглянул Клюфту в глаза.
Тот отвернул голову и тихо, с грустью в голосе ответил:
– Пончикова. Она меня выживает.
– Эта дура?! Что на этот раз?
– Понимаешь, я сейчас ее сбил в коридоре.
– Что?! Ха! Ха! – Митрофанов закатился нервным смехом.
Его толстенькое тельце сотрясалось от хохота. Дмитрий похлопывал по плечу Клюфта и приговаривал:
– Ты сбил эту ведьму с ног?! Ты ее сбил? Ты это сделал?! Ха! Ха!
Но Клюфт сидел мрачный, как туча перед бурей. Он затягивался папиросой, выпуская дым вверх, к потолку.
– Паша, да брось ты! Я слышал, вон, как у тебя дела идут! Какая статья! На передовице! И, как я понимаю, не последняя! Ты становишься ведущим журналистом газеты! Ты вскоре будешь писать самые главные статьи! А эта Пончикова, так она тебе просто завидует! Просто завидует! – Митрофанов сел рядом с другом на соседний стул.
Он заискивающе заглядывал в глаза Павлу. Но тот не хотел смотреть на Диму.
– Ты не понимаешь, Дима, она опасна! Она под меня точит, точит, она хочет меня выжить!
– Ха! – Митрофанов хлопнул себя по коленке ладошкой.
Его лицо стало серьезным. Он тоже потянулся к столу, на котором лежала пачка папирос. Закурив, Дмитрий покачал головой и весело сказал:
– Выжить, говоришь? Да кишка у нее тонка! Кишка! Кто тебя в обиду даст? Мы не дадим! Смирнов-то за тебя! Это главное! Паша, да как она тебя выживет?!
– Просто. Она комсорг. Она ведь руководит всеми комсомольцами газеты. Поставит перед ними вопрос обо мне. И неизвестно, как они себя поведут. Побоятся и возьмут ее сторону. Она мне уже пригрозила. Настрочит на меня какую-нибудь кляузу и все! Она ведь еще и член местной партячейки. Могут дела закрутиться, и глазом не моргнешь!
– Паша! Паша! Не драматизируй! Не драматизируй! Ерунда! Ну что она в кляузе напишет? Ну что? «Я не люблю Клюфта, потому что он талантлив?!» Ха! Такой бред! Кто ей поверит? Ну и что, что она комсорг? У нас демократический централизм! Не забывай! Возьмем и переизберем ее! На собрании! А что?! Хочешь, я этот вопрос сам поставлю? Вон потом ты меня выдвинешь, я буду комсоргом! А я уж тебя в обиду не дам! Не дам, Паша!
– Да нет. Все проще. Ты никогда это не сделаешь, Дима. Нет. Пончикова очень сильная и умная, а главное хитрая женщина. Она все продумала. Она все знает. Никто в нашем коллективе из комсомольцев против нее не пойдет. Просто побоятся. А про кляузу я тебе так скажу. Можно ведь другое написать, такое, что всех так против меня настроит, хоть и будет неправдой, мало не покажется, – мрачно сказал Павел.
– Ну что другое? – Митрофанов начал злиться.
Было видно, что ему надоело уговаривать друга.
– Да хоть что! Ну вот, допустим, напишет, что я топтался по книге сборника речей товарища Сталина. Вот и все!
Митрофанов вдруг стал тоже мрачным. Он с опаской посмотрел на друга и, глубоко затянувшись папиросой, тихо и грустно ответил:
– А ты что ж, топтался что ли?
Клюфт взглянул на Дмитрия. Ему показалось, что тот испугался. Ухмыльнувшись, Павел тяжело вздохнул:
– Вот видишь, ты уже как засомневался?!
Митрофанов вскочил со стула и обиженно взвизгнул:
– Да пошел ты, Паша! Разве можно так шутить? Не шутки это!
– Не шутки. И все же, Дима, ты бы поверил? – Павел пристально посмотрел в глаза Митрофанову.
Дмитрий не выдержал его взгляда и, затушив папиросу, раздражительно ответил:
– Паша, ты меня что, проверяешь? Как я могу в такое поверить? Поверить какой-то грымзе?! Пусть даже и комсоргу нашей ячейки. Ерунда! – улыбнувшись, Дима вновь сел рядом с Клюфтом.
– Ты лучше расскажи, что там Смирнов? Статью твою одобрил, а дальше? А дальше? Есть, какое новое задание?
Клюфт тоже затушил окурок в пепельнице. Тяжело вздохнув, кивнул головой:
– Есть, есть, Дима. Как я понимаю, сейчас работы у меня будет много. Вот статью уже заказал Смирнов про Таштыпский район. Там прокурор оказался оборотнем, буржуазным националистом. Надо ему разгром учинить. В командировку не поеду. Тут работать буду. Но статью требует жесткую.
Митрофанов улыбнулся:
– Везет! А я все сижу на своих стахановцах. Больше заметочки ничего не дают. Вот, очередную настрочил про хлебозавод номер два. Там рабочие перевыполнили план на сто двадцать пять процентов. Сейчас сяду про колхозы Абана писать. Они включились в соревнование, посвященное первой годовщине сталинской конституции, – обреченным голосом пробубнил Митрофанов.
– Ну, так это прекрасно! Выше нос! И ты вскоре будешь что-то серьезное писать! Передовицу напишешь! Я чувствую! – подбодрил друга Павел.
– Правда?! Ты так считаешь? – нервно переспросил Дмитрий.
– Конечно, Дима. Но начинать-то с малого надо. И постепенно вперед. Кстати, я тебе не хотел говорить. Но я, наверное, в конце января в Москву уеду. На курсы повышения квалификации. Так наместо себя попрошу Смирнова тебя поставить! Будешь громить в своих статьях этих выродков, троцкистов, бухаринцев! Выше нос, Димка! – Клюфт хлопнул по плечу Митрофанова.
Тот аж подпрыгнул на стуле. Его глаза засветились счастьем:
– Не врешь? Не врешь?
– Нет, Дима, когда я тебе врал?
Клюфт встал и, подойдя к вешалке, снял шубу. Одеваясь, он подмигнул Митрофанову. Тот улыбнулся в ответ:
– Что, уходишь? Рано так?
– Смирнов отпустил. Я ведь всю ночь статью печатал. Вот сейчас иду на законный отдых.
– А! – отмахнулся Митрофанов. – Не на отдых ты идешь, а к ней. К ней! И не надо тут мне мозги пудрить!
Глава третья
Димка Митрофанов был прав! Павел вовсе не собирался идти спать в своей комнате. Нет! Не для этого он отпросился у Смирнова. Клюфт спешил к ней! К человеку, который был ему сейчас дороже всех на свете. Человеку, ради которого, как казалось Паше, он и живет!
Верочка Щукина – его мечта, надежа и судьба! Верочка Щукина – человек, ради которого Павел готов был умереть! Они встретились, когда Клюфт работал в горкоме партии. Вера трудилась там же помощницей у второго секретаря красноярского комитета ВКП(б). Высокая, стройная, с длинными волосами ржаного цвета, она была красавицей. Темно-серые глаза и чарующая улыбка слегка припухших губок. Чудный маленький носик и тонкие вразлет брови. Верочка Щукина была мечтой практически всех мужчин горкома. Павел влюбился в нее с первого взгляда. Это была страсть, которую просто невозможно описать. Павел потерял голову. Он не мог ни о чем и ни о ком думать. Он не спал ночами. Он буквально бежал на работу пораньше, чтобы просто мимолетно увидеться с Верочкой. Поначалу та его не замечала. Воздыхателей вокруг нее было много. Щукина никому не давала повода даже подумать, что она даст надежду этому человеку на взаимное чувство. Клюфт страдал. Он не мог работать. Он частенько получал выговоры от своего шефа за невнимательность и ошибки. Но Павел ничего не мог с собой поделать, он жил лишь тем, чтобы Вера хоть мимолетно обратила на него внимание! Муки длились почти год. Клюфт уже всерьез подумывал уволиться с этого места работы, чтобы не видеть Щукину и не теребить себе сердце безответной любовью. Но однажды произошло чудо! Вера сама подошла к Павлу и буквально назначила ему свидание. Она предложила пойти с ней в кино, ее подруга неожиданно заболела, а билет пропадал. Павел был на вершине блаженства от счастья. После просмотра фильма они долго гуляли по весеннему городу. Забрели в городской парк и сидели там почти до утра на скамейке. Павел читал ей стихи запрещенного Есенина. Вера смеялась и смущенно опускала глаза, когда Клюфт признавался ей в любви от имени поэта. После этой встречи была следующая. Потом еще одна. Незаметно их дружба переросла в настоящий любовный роман. Однажды летом Павел решился. На все той же их любимой скамейке в городском парке он поцеловал золотоволосую красавицу. Как ни странно, она отстраняться не стала, а ответила ему на поцелуй!