Страница 23 из 23
Павел поднес черствую корку к лицу. Втянув ноздрями воздух, зажмурил глаза. Он любил нюхать хлеб. Его запах возвращал в детство. Этот теплый мякиш и аромат сдобы. Привкус ванили и яркий свет. Клюфт один раз в своей жизни ел настоящий большой торт! Это было очень давно. Так давно, что Павел даже не помнил, сколько было ему лет. То ли три, то ли четыре года. Какие-то смутные, но теплые воспоминания. Большой стол. Высокий фарфоровый чайник. Отец, мать, еще какие-то дети и незнакомые люди. И смех веселый и задорный. Счастливые улыбки. Большой кусок торта. Маленький Паша нюхает этот кондитерский шедевр с красной розой и зелеными лепестками. Крем попадает ему в нос и рот. И запах, этот запах. Почему-то Клюфту всегда вспоминался этот запах, когда он подносил к лицу кусок хлеба. И не важно, что этот кусок был черный и пресный на вкус. Павел все равно всегда вспоминал тот далекий день с большим куском торта.
Чайник закипел. Павел ел хлеб с салом медленно. Насытившись, он налил себе большую кружку чая. Горячий напиток обжег горло. Клюфт скривил лицо. Ему захотелось курить. Папироса в пачке оказалась последней. Павел решил выкурить лишь половинку, чтобы оставить себе на утро меленький окурок. Табак расслабил. Он почувствовал, что его клонит в сон. Клюфт подошел к стене, где висели ходики, подтянул гирьки и подвел стрелки. Маятник равномерно отсчитывал секунды. Павел снял с вешалки шубу и бросил на кровать. Спать в холодной комнате только под одеялом – настоящее мучение. Потушил свет и лег. Долго не мог согреться. Холодная постель никак не хотела впитывать тепло тела. В темноте и тишине каждый шорох отдавался эхом. Вот где-то за окном прошел одинокий прохожий. Скрип его валенок еще долго звучал за замерзшим стеклом. Павел закрыл глаза…
…Едва уловимое шуршание заставило его вздрогнуть. Скрип петель на входной двери. Странно?! Он вроде бы закрыл ее на замок. Но нет, дверь распахнулась. В комнату вошел богослов. Обомлевший Павел вскочил на кровати. Странный человек, снял свой длинный темно-зеленый плащ, и как ни в чем не бывало, включил освещение. Лампочка под потолком в железном абажуре, будто нехотя ночного пробуждения, заморгала, и свет от нее резанул по глазам.
Павел зажмурился. Он с удивлением смотрел на Иоиля. Клюфт поймал себя на мысли, что не пугается. Он не испугался ночного визита этого бродяги. Словно он ждал, что богослов появится у него в комнате.
Иоиль улыбнулся. Он был одет в длинный вязаный свитер серого цвета. Воротник толстой удавкой скрывал горло богослова. Иоиль отодвинул стул, но прежде чем сесть, засунул руку в карман и достал пачку дорогих папирос «Герцеговина Флор». Зеленая твердая упаковка упала на скатерть. Богослов кивнул на стол и мягко сказал:
– Ты, кажется, курить хочешь? У тебя папиросы кончились. Вот, позволь угостить, это хороший сорт, мне сказали.
Павел изумленно посмотрел сначала на пачку, затем на непрошеного гостя:
– А откуда ты знаешь, что у меня кончились папиросы?
– Хм. Да я не знаю. Я догадываюсь. Или что, у тебя есть еще папиросы, я ошибся? Не может быть.
Павел медленно встал. Подошел к столу и взял зеленую пачку. Достал папиросу. Но прежде чем прикурить, понюхал. Богослов внимательно наблюдал за Клюфтом. Пожав плечами, Иоиль вымолвил:
– А вот спичек у меня нет. Не курю я.
– Да ладно, – буркнул Павел.
Клюфт достал из кармана брюк коробок, подкурив, вернулся на кровать. Сел, укутавшись в одеяло. Иоиль смотрел на хозяина добрым и немного хитрым взглядом:
– Ты хочешь спросить, как я зашел? Так ты дверь не закрыл. Я мимо проходил. Вижу, ты не спишь. Вот и решил узнать у тебя, что-то случилось?
Павел сладко затянулся. Он все еще не верил, что это происходит наяву:
– Нет, ты не мог зайти. Я закрывал дверь. И ты не мог увидеть, что я не сплю. Я выключил свет и лежал в темноте. Так что ты меня обманываешь.
– Я не могу тебя обманывать. Если ты мне не веришь, посмотри на замок. Он открыт. И если бы ты его запирал, то я бы был вынужден его сломать. И потом, ты не выключил свет в коридоре. Ты ведь обычно выключаешь свет в маленьком коридоре. А тут забыл. Вот я и увидел и зашел.
Павел пожал плечами. Гость говорил убедительно. Клюфт еще раз смачно затянулся и спросил:
– Тебе опять негде переночевать? Тогда ложись. Спи. Но учти, завтра я рано уйду. А тебя я оставлять не буду в своей квартире. Ты не должен здесь быть. И вообще, ты мне не нравишься. Ты странный человек. Я тебе не доверяю. И тебя нужно сдать в милицию.
– За что? Я ведь ничего плохого не сделал. Вот только переночевал у тебя. За что же меня в милицию? – возмутился богослов.
– Да потому, что ты странный. Говоришь странные вещи. И ведешь себя странно. И вообще у меня после общения с тобой неприятности. Я теперь вон заразился ерундой какой-то от тебя. Думаю всякую ересь!
– Хм, странно. Но я тебе ничего не внушал. Чем ты мог от меня заразиться?
– Да слова твои! Помнишь, ты мне подсказку дал, когда я статью печатал? Она оказалась цитатой из библии! Ты меня подвел! Специально, как я подозреваю!
– Хм, а что тут плохого? Я все помню. Я сказал тебе: «Доколе невежи будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас, как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас!» Что, они не подошли?
– Да подошли! – разозлился Клюфт. – Но они, же оказались из библии цитатой! Вот что!
– Все равно непонятно. Разве они не описывают суть и то, что ты хотел выразить в статье?!
– Да нет! Описывают! Но мне нельзя было их писать! Понимаешь! Это, вранье! Это идеологическая диверсия!
Иоиль расхохотался. Его смех был каким-то добрым, можно сказать, снисходительным:
– Ну, ты даешь! Как это может быть диверсией или неправдой, если это все правда! Там же все, правда! Ты же сам так считал!
– Считал! Но не знал, что это из библии! – теряя окончательно терпение, крикнул Павел.
– А что, по-твоему, в библии не может быть написано правды?
– Да нет, может… то есть, нет, конечно, ерунда какая-то! Бредни для слабохарактерных и суеверных людей, пытающихся поверить в чудо! Но ведь это не так! И пророчества там всякие – это обман! И все! И я уверен!
Иоиль опустил глаза и тяжело вздохнул. И лишь тихо вымолвил:
– Вот ты говоришь сейчас и сам не веришь себе. Это не ты говоришь. Это ты заставляешь себя говорить так. А сам ты так не думаешь. Ты весь в сомнениях. Я это чувствую. Ты борешься с собой. И эта борьба ломает тебя. Но нельзя, чтобы это длилось всегда. Когда-то ты поверишь в Бога. Поверишь. Но эта вера дастся тебе нелегко. Через мучения и кровь твоих знакомых и близких. Поверь мне.
– Опять, ты опять со своими проповедями?! Хватит! У меня действительно проблем полно! Я тебя точно в милицию сдам!
– Это ничего не изменит. Поверь мне. Предать невинного в руки неправедных палачей не есть заслуга! Ничего хорошего от этого тебе не будет. Ты, напротив, лишь мучаться будешь. Ты и сейчас мучаешься! Сколько сидит сейчас в тюрьмах невинных? А кто их туда отправил? Да такие же люди, как ты, которые себя считают праведниками! А на самом деле невольно становятся палачами! А в этой самой библии, которую ты так боишься, очень правильно написано: «нескоро совершится суд над худыми делами, от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло!» Хотя грешник сто раз делает зло и коснеет в нем, но я знаю, что благо будет боящимся Бога, которые благоговеют перед лицом его!
Павел слушал эти слова и ловил себя на мысли, что они действительно подходят под описание его душевного состояния. Подходят под все то, что творится вокруг. «Эти нелепые обвинения в адрес Самойловой! Арест папы Верочки и предательство Димки! И ради чего? Все эти люди, делающие вроде бы благо для страны, на самом деле делают зло! Может быть, прав этот странный человек?»
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.