Страница 37 из 166
Надеюсь, тебе понравится…
Ты должна быть послушной девочкой Клео. Ты ведь всегда послушная девочка…
Кивнув, Клео отворачивается к окну, боясь даже заметить Рассела боковым зрением.
Лишь бы не смотреть ему в глаза. Он превратит её в камень, запрячет во льды и оставит плавиться в вечном огне расплавленной лавы.
-Ты не могла бы улыбаться, когда мы будем у твоей мамы? Я не хочу, чтобы она думала, будто у нас что-то не так. Перед свадьбой это не лучшее состояние.
Глубоко вдохнув, Клео заставляет себя повернуться к жениху, натягивая на лицо самую тесную и чужеродную улыбку, что когда-либо надевала.
Рассел отвечает слабой ухмылкой в ответ и, кивнув, вновь достаёт телефон из кармана.
Вот бы ей тоже спрятаться в телефоне. Писать кому-то смс-ки, полные отчаяния и просьб о спасении.
Рассказывать о том, как нелепы Рассел и её мама, будто бы она маленькая девочка, что угодила в спектакль. Они злодеи, думают, что смогут заманить её в сети обмана, но Клео и её отчаянные друзья всегда начеку.
Она не выйдет замуж, не позволит пауку запрятать её в свою паутину, а матери продать её за бесценок.
Она будет смеяться над их планами, затевая собственные, и во время последнего акта, когда будет свадьба, кольца на подушечке, белое платье и счастливые улыбки злодеев, её друзья всё испортят.
Они будут бежать по главному проходу, стремясь забрать Клео из этого ада.
Посадят её на огромного волка, тот подмигнёт ей, Клео рассмеётся в ответ, запустит пальцы в его мягкую шерсть, и они исчезнут.
Планы злодеев развалятся, и они будут рыдать, скитаясь в стенах церкви вечно, покрываясь пылью дней и надеясь, что однажды Клео снова появится и они всё же смогут уничтожить её.
-Наконец-то!
Распахнув дверь, Рассел жадно вдыхает чрезмерно влажный воздух Сан-Франциско.
Стёкла покрываются крохотными капельками влаги, начищенные до блеска ботинки Рассела, утопают в мокрой траве.
-Эвелин!
Клео в последний раз собирается с духом прежде, чем покинуть пределы машины.
Глубокий вдох, последний взгляд на водителя, он ловит его в зеркале заднего вида и отвечает слабой улыбкой сочувствия.
Клео хочется заплакать. Попросить его стать её другом и увезти.
Я так одинока. Я одна. Прошу, будь со мной. Спаси меня.
-Клео, - стук по стеклу окошка, заставляет девушку взять бумажный пакет, с подарком, приготовленным специально для матери от Рассела. Он позволил ей сделать вид, что он от двоих.
Клео понятия не имела, что в пакете. Она провела рядом с ним почти целый день, но ни разу не взглянула на содержимое.
Выскользнув из машины, Клео поправляет пальто, на деле пытаясь отряхнуться от влажного воздуха, мгновенно осевшего на ней холодными каплями.
-Девочка моя, - распахнув объятия, Эвелин подходит к дочери, одаряя её самым заботливым и тёплым взглядом, на который только способна.
Маленькие ручки матери обвиваются вокруг талии дочери, больше похожей на робота.
Клео заставляет себя похлопать мать по плечу, но даже это действие сквозь сжатые зубы и скрюченные пальцы получается не естественным.
Эвелин змея, и её яд парализовал Клео. Теперь она может только смотреть на мир сквозь прикрытые ресницы.
Рассел довольно улыбается, наблюдая за ними со стороны, он готов губами ловить каждое движение Эвелин.
-Детка, я соскучилась по тебе, - отстранившись, Эвелин поправляет мягкий кашемировый шарф, свалившийся с плеча на грудь. – Так волновалась, ты не отвечала на мои звонки, но я,…Боже мой!
Её тёплые пальцы цепляются за руку Клео, хватаясь за её безымянный палец.
-Боже мой, какая красота, Клео! Рассел, - отпустив дочь, Эвелин оборачивается к новоиспечённому зятю. – Ты не представляешь, как я счастлива, мальчик мой.
Пересекая дорожку, посыпанную гравием, Эвелин заключает Рассела в объятия и щедро целует его в щёку, оставляя на коже следы тёмно-розовой помады.
-Наконец-то. Вы не представляете, как я этого ждала! – Эвелин смеётся, хлопая Рассела по плечу. – Больше, чем вы двое!
Захлопнув дверцу машины, Клео наблюдает за тем, как водитель достаёт чемодан Рассела из багажника.
Они останутся лишь до завтра, но ведь совершенство не может ходить два дня в одном и том же.
-Куда это, мисс Макалистер? – голос у мужчины грубый, хриплый, Эвелин велит отнести чемодан в дом, не сводя глаз с зятя.
-Туман сегодня просто ужасен, я так боялась, что вы не приедете. Идёмте.
Сжав в руке ручку пакета, Клео морщится, чувствуя, как кольцо врезается в руку.
Дом, где она выросла.
Как насчёт тёплых чувств, наполняющих грудь? Разве она не должна с любовью изучать черепицу крыши, с восхищением взирать на массивные двери с резными узорами?
Разве уголки её губ не должны подняться лишь от одних мыслей о доме?
-Клео! – распахнув дверь, Эвелин поджимает губы, с недовольством взирая на дочь. – Ты идёшь в дом?
Кивнув, девушка взбегает по крыльцу, и, протянув матери пакет, засовывает руки в карманы пальто.
-Спасибо дочка, - Эвелин снисходительно улыбается. Клео не прощена, но задобрить мать получилось.
Внутри всё так же. Не изменилось ни единой детали, как бы Эвелин не гонялась за новинками мира моды, её дом оставался непоколебимой крепостью дани традициям.
Здесь жили её родители, и единственное, что она переделала после их смерти - позволила себе покрыть пол новым паркетом.
Стены всё так же закутаны в ткань с изображениями раскрывшихся роз, оформлены гобеленами.
Поверх обоев в треть высоты стены, прикреплены панели из ценных пород дерева, по крайней мере, в этом клялась Эвелин.
Потолки с плафонами, изображающие прекрасных дев на прогулках в вечернем саду.
На потолке всё так же люстра с имитацией свечного освещения - лишь очередная декорация.
На самом деле свет в комнатах был лишь за счёт настольных и напольных парных светильников с абажурами из ткани.
Мебель тяжеловесная, массивная, украшенная резьбой, объёмная, с толстой обивкой.
Вокруг картины, подвешенные на рейки, мерно тикают настенные часы.
Зеркала в полный рост, тонированные в жёлтые и красные цвета.
В гостиной камин из чёрного гранита, отгорожен от мира металлическим заборчиком с шипами.
Комнатные растения всё так же, по старой традиции на полу, группируются в самом уголке, пытаясь вырвать себе хотя бы немного солнечного света.
Вокруг вазоны, пуфики, ширма, фигурки из драгоценных камней, столики, увитые распустившимися цветами.
Обилие тёмно-красного, мрачного. Воздух забит пылью, сыростью, мебель была настолько благородной, что не признавала чистого воздуха.
Эвелин держала этот дом на замке, точно музей. Для фотографов в Нью-Йорке у неё была очаровательная квартира дочери, пусть и несколько увитая стариной, но не настолько, чтобы это бросалось в глаза и попахивало старой барахольщицей.
Эвелин была благородной. Клео всё ещё помнила, как мать грациозно спускалась с лестницы, ведущей на второй этаж, держась ракой за массивные перила.
На ней было красивое платье, волосы уложены в сложную причёску, на губах слабая улыбка. Идеальная осанка, прекрасный кавалер внизу, готовый подставить своё плечо слабой даме.
Эвелин обожала играть с ними в слабую даму. Она делала это так легко и непринуждённо, но для маленькой Клео это выглядело, точно мама вдруг становилась другим человеком.
Няня умоляла её не подходить к матери и продолжать играть, всё так же рассыпая игрушки по полу, но Клео не слушала.
Хватала самую красивую куклу и бежала к маме, чтоб сказать, что та красивее.
Крохотными ножками била по полу, стремясь нагнать мать, но заметив дочь, та давала няне знак поймать негодницу и не позволить даже близко подойти к новоиспечённой парочке.
Клео провожала мать визгом, няня закрытыми глазами и сжатыми зубами от отчаяния, а Эвелин выбрасывала всё это из головы, как только покидала дом.
-Рассел, я полагаю, вы с Клео будете спать в её комнате? Нам здесь ни к чему традиции прошлого века, - Эвелин заговорчески улыбается.