Страница 28 из 36
У ручья он присел оглохнуть и напиться воды.
— Здравствуй, ручей, — сказал он перед тем, как зачерпнуть воды. Путник так долго шел один, что научился находить собеседника во всем — в камне, в дереве, в луговом кузнечике, в пролетающем облачке, в легком ветерке…
— Здравствуй, Путник! — прожурчал ему ручей. — Прими мою Любовь!
— Благодарю, — ответил Путник и наклонился к воде.
В ручье отразилось его лицо — загорелое, продубленное солнцем и ветрами, с выражением спокойной сосредоточенности. Такие лица бывают у людей, которые осознанно и неутомимо стремятся к какой-то важной цели. Путник улыбнулся отражению и стал пить. Вода была холодной и вкусной, и ее было вдоволь.
— Спасибо, ручей! — поблагодарил Путник, утолив жажду. — Света и Любви!
— А ты мудрый, — заискрился улыбкой ручей. — Далеко ли держишь путь?
— Далеко. Домой, — ответил Путник. — Домой…
Он вскинул на плечо котомку, на прощание махнул рукой ручью и отправился дальше. Но вскоре он ощутил, что котомка потяжелела и стала тянуть плечи.
— Это снова ты? — спросил он, уже зная ответ. — Я же тебе сказал, что расстался с тобой навеки.
— Возьми меня с собой, — попросила она. — За много лет мы сжились, сроднились.
— Нет, Обида. Не сроднились. Я — сам по себе, ты — сама по себе. Я больше не буду носить тебя ни за пазухой, ни на горбу. Я не могу вернуться домой с обидой, не хочу. Спрыгивай с котомки.
— Может, передумаешь? — спросила Обида.
— Ни за что. Слишком много мне пришлось выстрадать, чтобы принять это решение. Я всех простил. И себя тоже. Я отпустил тебя, обида, и ты меня отпусти.
Обида с тяжким стоном спрыгнула, отпустила. Идти сразу стало легче.
Долина кончилась, потянулись перелески. И тропка превратилась в проселочную дорогу. Шагать по ней было весело, и Путник даже замурлыкал какую-то мелодию.
Вскоре солнце склонилось к горизонту, сгустились мягкие синие сумерки. Путник свернул с дороги, нашел подходящее дерево, подошел близко и прикоснулся к нему ладонью.
— Света и любви! Примешь меня на ночлег? — обратился он к дереву.
Дерево зашумело листвой и окутало его волной мягкого тепла — словно тоже прикоснулось.
— Благодарю. — Путник погладил дерево по шероховатой коре и стал устраиваться на ночевку. Он расстелил плащ и улегся на него, завернувшись и подоткнув со всех сторон. Ему не впервой было ночевать вот так, под открытым небом — дорога домой была долгой, и не всегда на ней попадалось жилье, готовое приютить одинокого Путника. Зато всегда находился или стог сена, или такое же вот дерево, или большой камень, которые давали Путнику защиту и тепло.
— Хочешь спать? А я не дам!
Он и не услышал, как она подкралась. Но прошли те времена, когда он ее боялся.
— Не угадала, Боль. Тебе больше нет места в моей душе.
— Но раньше же ты носил меня в сердце?
— Раньше — да. А теперь я наполнил сердце Любовью. Любовь и Боль несовместимы, уж кому об этом знать, как не тебе?
— Ты вспомни, вспомни… Сколько зла они тебе причинили? Сколько ран на твоей душе? Наносили удар в спину… Разбивали сердце… Клевали в печень… Били под дых… Плевали в душу… На тебе же живого места нет, Путник!
— Я залечил свои раны Любовью. Любовь исцеляет. И тогда Боль проходит. Так что проходи мимо, Боль. Я буду спать сладко и крепко, ты же знаешь.
Боль испарилась так же тихо, как и подошла. А Путник лег по-удобнее и сразу уснул — он уже давно научился засыпать вот так, едва закрыв глаза. И дерево всю ночь тихонько баюкало его шелестом листвы и делилось с ним энергией земли.
Утром Путник проснулся бодрым и отдохнувшим. Он отыскал родник, умылся и напился, сорвал с куста пару горстей лесных орехов — это был его завтрак. А может, и обед. Но запасаться впрок Путник не стал — он давно научился полагаться на Провидение, и до сих пор оно его ни разу не подводило. Самое трудное было поверить, что Мир в любую секунду готов выполнить его просьбу — если она разумна и необходима для достижения Цели.
И Путник снова зашагал по дороге. Над ним закружились какие-то лесные птицы, что-то оживленно обсуждая на своем странном языке. Но Путник давно научился слушать не ушами — сердцем, а сердце не знает языковых барьеров.
— Спрашиваете, как я нахожу верную дорогу? Так же, как и вы. Вы ведь тоже безошибочно находите дорогу домой. Мой компас — сердце. Оно подскажет.
Птицы в восторге заметались вокруг Путника, выписывая сложные вензеля.
— Вы правы. Нет ничего более радостного, чем возвращение домой. Особенно после того, как наскитался вдоволь, по самое «не хочу».
Птицы вновь защебетали.
— Да, я тоже побывал в разных странах, за морями, за лесами. И теперь точно знаю, что есть только одно место, где твое гнездо. А все остальное — это просто остановки между перелетами. Я понял — и теперь возвращаюсь. А вы летите вперед и предупредите, что я иду. Я вовсе не хочу захватывать их врасплох.
Птицы взмыли в небо и помчались вперед — сообщать радостную весть. А Путник продолжал вышагивать по дороге, посматривая по сторонам. Места казались ему знакомыми, и сердце наполнилось радостным волнением. Путник понял, что конец его путешествия близок.
И вскоре за очередным перелеском он увидел то, к чему так стремился и ради чего он проделал столь долгий путь — Город Детства. Путник остановился, опираясь на свой верный посох.
— Здравствуй, Город! Я шлю тебе свою Любовь, — медленно сказал Путник. — Когда-то я ушел от тебя искать лучшей жизни. Мне довелось пожить разной жизнью — иногда лучше, иногда хуже, но никогда так, как в Городе Детства. И вот я возвращаюсь. Примешь ли ты меня?
Путник еще постоял, ловя ощущения. Город молчал — может, было еще далеко, а может — раздумывал, хочет ли он принять своего блудного сына. Но Путник не для того проделал свой долгий путь, чтобы в последний момент предаться опасным сомнениям. Он подтянул котомку и двинулся к Городу.
Еще издалека он увидел, что на дороге растерянно суетится какая-то нелепая фигурка. Подойдя ближе, он увидел, что это девчонка — длинная, тощая как карандаш, нескладная, некрасивая, да к тому же отчаянно конопатая. На обочине валялся мешок, а вся дорога была усеяна рассыпавшимися яблоками.
— Помощь нужна? — спросил Путник. Он уже знал, что в мире существует и исправно действует Закон Отражений — все твои деяния возвращаются к тебе рано или поздно. И помощь — тоже.
— У меня порвался мешок! — ликующе сообщила девчонка и захохотала. — Вот умора! Все яблоки раскатились!
— Это так смешно? — тоже улыбнулся Путник.
— А мне все смешно! — сказала девчонка. — Выбор-то небогатый: или смеяться, или плакать. Мне смеяться больше нравится.
— Молодец! — одобрил Путник. — И я того же мнения… Сейчас поможем твоему горю.
Он раскрыл котомку, порылся в ней и достал большую иглу и суровые нитки. Не раз они спасали положение в дороге, латая его одежду, и теперь вот сгодились. Путник взял в руки мешок, оценил размеры повреждения и стал стягивать края дыры суровой ниткой. Он работал умело и сноровисто — в чужих краях ему пришлось научиться многому, в том числе и надеяться только на себя. Это дома и стены помогают, а на чужбине ты поневоле вынужден стать самодостаточным. Никто тебя там не ждал, сам явился, и обижаться не на кого.
Пока Путник чинил мешок, девчонка танцевала среди яблок, сама напевая себе песенку. Путник не знал этой песенки — видать, ее сложили за время его отсутствия. Долго же его не было в Городе Детства… Он посматривал на девчонку и радовался: от нее веяло свежестью юности, и непривязанностью, и беспечностью, и почему-то весной.
— Готово, — сказал Путник, закончив работу и оторвав нитку. — Складывай яблоки, я подержу мешок.
— Спасибо, вы меня очень выручили, если бы не вы, я бы так и торчала тут со своими яблоками, очень хорошо, что я вас встретила, а я всегда встречаю нужных людей в нужное время, это счастье у меня такое, я вообще удачливая, это у меня с детства, я вам очень благодарна… — без умолку трещала девчонка, сноровисто собирая яблоки и закидывая их в мешок.