Страница 13 из 15
Перечитал строки нашей тогдашней беседы, особенно те, где речь идет об отце, и снова сердце резанула боль. Ведь между первым и вторым турами меня постигло величайшее горе – отец скончался. Он был удивительным человеком, мой отец. Представьте, за всю свою жизнь не выпил ни капли спиртного. И не потому, что у него были какие-то особые религиозные убеждения. Мой дядя был старшим в семье, ибо дед мой умер, когда отцу было 11 лет. Дядя болел малярией. И однажды, когда кто-то из соседнего дома начал издеваться над ним из-за этой болезни, считая ее не мужской, дядя взял ружье и застрелил обидчика, а потом ушел в Азербайджан. Отец остался старшим в семье, тогда ему исполнилось всего четырнадцать. По законам кровной мести его должны были убить, но старший из пострадавшей семьи породнился с отцом. И отец, чувствуя на себе всю ответственность за этот шаг, боялся выпить, чтобы не сказать что-нибудь лишнее в компании.
В нашей семье росли девять детей: пять сестер и четыре брата. К мальчикам отец был особенно строг. Как только я начал ходить, он уже считал меня мужчиной. Помню, когда мне было лет двенадцать, послал он меня на соседнюю гору, чтобы привести оттуда барана. Идти надо было километров семь. И вот по дороге я увидел медведя с медвежонком. Конечно же испугался страшно, вернулся домой. Это было позором для отца, позором для меня. И он вновь послал меня в дорогу.
Вся наша семья держалась на строгости отца, воспитывавшего в нас горскую нравственность, порядочность, чистоту. И на мягкости матери. Она вышла замуж совсем молодой, лет пятнадцати, а отец к тому времени был уже председателем сельского совета. Работали они не покладая рук. Отец вообще и пяти минут не мог просидеть без дела, вставал в 5 утра и начинал трудиться. Был он и секретарем парторганизации, затем – председателем колхоза, в свое время добровольцем ушел на фронт. К нему всегда тянулись люди, приходили за советом, за помощью. И он никому никогда не отказывал.
После его похорон я тяжело заболел, видимо на нервной почве. Долго не мог прийти в себя, глубоко переживал потерю. Единственным, хотя и слабым утешением была мысль о том, что успел он летом, впервые в жизни, побывать в Москве и погостил у меня несколько дней.
Смерть отца стала моментом глубокого осмысления всей моей жизни. Может быть, именно потеря родителей является той чертой, за которой начинается новое, действительно самостоятельное, единолично осмысленное существование. Со смертью отца мои действия стали более разумными, взвешенными, ибо память о нем незримо руководит мною и поныне. Когда я забываю о нем, меня заносит то в одну, то в другую сторону, но это случается все реже. Я помню о нем, помню его чистую, нравственную жизнь, которая может стать примером для любого человека. При всех перипетиях жизни он оставался честнейшим тружеником, настоящим горцем. И сегодня, когда подъезжаешь к аулу, встречаешь родник, который он построил, чинары, которые он посадил, дорогу, которую он провел. Он был отцом всего аула. Об этом говорят мои аульчане…
Итоги второго тура я подводил в махачкалинской гостинице. До утра не смолкал телефон. Лишь на рассвете стало ясно, что я победил и стал народным депутатом России. Позади остался тернистый путь, впереди высоко мерцали и манили звезды политического небосвода. Но дорога к звездам всегда трудна. Так уж случилось, что я, как и другие депутаты, отправился в полет к ним в туманную и бурную погоду. И звезды скрылись от нас.
Как ни парадоксально это звучит, но на самом деле получилось так, что победу на выборах народных депутатов РСФСР одержали и старые, и новые силы. Одни – по форме, другие – по содержанию были плохо готовы к законотворческой деятельности. Но все мы – люди переходного периода, а в такой период надо сконцентрировать внимание на главном, отстаивать завоеванные потом и кровью рубежи. К сожалению, без потерь не обошлось. Самая большая и трагическая из них – потеря Отечества – Советского Союза. Мы все потеряли нравственно-политический стержень и государственность. Это большой вопрос и тема отдельного разговора.
Не забуду, как радовался моей победе па выборах мой самый преданный «болельщик» Абдулазиз Гусейнов (к сожалению, через несколько месяцев он скончался). До сих пор помню, как он переживал критические выпады в мой адрес на собраниях и в прессе. Ему было трудно понять, что люди, не знающие меня, исходят из стереотипа: «Если человек работает в аппарате ЦК, то он обязательно преступник, негодяй, аморальный тип». Такие стереотипы, когда они довлеют над обществом, как бы обволакивают людей, мешая получить и осмыслить любую информацию, идущую вразрез со стереотипами. Тем самым они усугубляют кризис, блокируя возможность выхода из него. Тот, кто шел к власти, загоняя общество в пещеру новых иррациональных эмоций, предрассудков, стереотипов, не задумывался над тем, как он будет управлять народом завтра, когда встанет к рулю. Борьба, разгоревшаяся в избирательных округах, перекинулась в российский парламент. На уровне Съездов народных депутатов она превратилась в массовый психоз, жесточайшее противостояние в самом депутатском корпусе. Складывалась пагубная и разрушительная ситуация. Где-то, правда, и закономерная. Ведь перестройка фактически не шла. Я это осознавал.
По своим воззрениям, ориентациям я тяготел к центристскому блоку. Однако только из-за того, что был работником аппарата ЦК КПСС, центристы и «левые» склонялись к тому, чтобы считать меня номенклатурщиком и представителем правого крыла. Тем не менее логика борьбы все более властно заставляла меня сближаться с центристским блоком, примыкать к нему по тем или иным вопросам. И напротив, отталкивала от себя инертность, даже косность мысли и действий депутатов, присвоивших себе монопольное право говорить от имени КПСС.
Когда еще до Съезда народных депутатов Российской Федерации я начал работать, стремясь предотвратить нарастание противоречий, то попытался провести региональные встречи депутатов с целью подготовки к Съезду. Секретарь ЦК КПСС Манаенков, занимавший затем место в Совете Национальностей Верховного Совета РСФСР, даже не принял меня, ограничившись переговорами с моим непосредственным руководством. Уходящее тогда еще кое-кому казалось вечным, попытки прогнозировать ход событий без указаний сверху не поощрялись. Где-то, наверное, и я был пленником подобных представлений. Старые структуры мышления и управления уже не отвечали условиям меняющегося общества, однако не все видели или не хотели видеть это. Гибель КПСС была предопределена прежде всего ее неспособностью реформироваться, стать подлинно политической партией, живущей по законам демократии. И виноваты в этом не столько коммунисты, сколько высшее руководство, которое традиционно не советовалось с рядовыми коммунистами.
Какой политической слепотой и глухотой надо было обладать, чтобы в 1990 году, после того как итоги выборов народных депутатов РСФСР наглядно продемонстрировали дальнейшее ослабление позиций партии, вести подготовку к съезду так, будто ничего не произошло и все регалии власти по-прежнему в руках КПСС, ее Центрального Комитета! Все шло по старинке. В ЦК обсуждались кандидатуры будущих руководителей Верховного Совета, которых следовало избрать на предстоящем Съезде. Никто не советовался даже с депутатами – работниками партийного аппарата – руководители КПСС не «опустились» до этого. К слову сказать, позднее выяснилось, что моя кандидатура почти нигде ни на какие посты не рассматривалась. «Еще мало работает в ЦК, не имеет опыта партийной работы и не всегда управляем» – таково было, по словам одного из моих знакомых, «руководящее» мнение. Позднее, в ходе работы Съезда, мне все же, видимо, определили «там, наверху» место председателя комиссии по национальным отношениям. Даже после десяти дней работы Съезда руководство КПСС не хотело понимать, что ЦК уже далеко не все определяет. Оно продолжало жить в другом измерении. И прежде всего в другом измерении жили Горбачев, Яковлев, Лигачев, Рыжков.
С самого начала депутатства я взял курс на то, чтобы войти в структуры Совета Национальностей. Более честолюбивых желаний у меня не было. Еще на встречах в Дагестане, при обозначении сферы своей будущей деятельности в качестве депутата, я говорил: «У меня не вызывает сомнений звено, в котором предстоит работать, – это Совет Национальностей. Надеюсь, что буду полезен парламенту. Во всяком случае, готов предложить свой опыт и знания по национальной проблематике». Они и в самом деле пригодились. За несколько дней до Съезда мне удалось поработать в подготовительных комитетах, встретиться с людьми различных политических ориентаций. Меня приятно удивил высокий уровень квалификации ряда выступивших там депутатов, хотя были и ораторы, не имевшие за душой ничего, кроме амбиций и голых претензий.