Страница 132 из 299
Одно плохо: как только я вымылась и поела, вокруг меня вновь сомкнулась тишина. Я придвинула стул к окошку и села там, чувствуя себя очень несчастной. Я прижималась лбом к холодному стеклу, словно это могло утишить сердечную боль…
Вернулся Хадо и привел с собой еще кого-то. Эту женщину я раньше не встречала.
— Убирайтесь, — сказала я им.
Он остановился, и с ним — его спутница.
— Вижу, мы не в духе, — сказал он. — Что случилось?
Я рассмеялась — хрипло и коротко.
— Наши боги нас ненавидят. А в остальном все лучше некуда…
— А-а, мы расположены пофилософствовать…
Хадо сделал несколько шагов и уселся напротив меня.
Женщина, от которой раздражающе крепко пахло духами, устроилась возле двери.
— Сама ты ненавидишь богов?
— Они — боги. Их без толку ненавидеть.
— Вот уж не согласен. Ненависть может стать двигателем заметных деяний… К примеру, ненависть одной-единственной женщины сделала наш мир таким, каков он есть!
Я поняла: меня продолжали подталкивать к мысли о правоте их дела. Мне не по душе было разговаривать с Хадо, но сидеть в одиночестве и заниматься самоедством было еще хуже, и я ответила:
— Ты о той смертной женщине, что стала Сумеречной госпожой?
— Да нет, я о ее праматери, основавшей клан Арамери, итемпанской жрице Шахар. Надеюсь, ты слыхала о ней?
Я вздохнула:
— Мастер Хадо, Нимаро, конечно, задворки, но тем не менее я в школу ходила…
— Уроки, преподаваемые в Белых залах, пренебрегают деталями, госпожа Орри. Стыд и срам, конечно, потому что детали и есть самое восхитительное. Ты знала, например, что она была возлюбленной Итемпаса?
Да уж, восхитительно. Я попыталась вообразить себе эту картину: Солнышко, бессердечный, безразличный ко всему и ко всем, крутит страстную любовь со смертной. Да хоть бы и с бессмертной, не суть важно. Во имя бездны! Какая там любовь — я его и в постели-то с женщиной вообразить не могла.
— Нет, не знала, — ответила я вслух. — И не уверена, что ты прямо сейчас это не придумал.
Он рассмеялся:
— Пока тебе остается лишь поверить мне на слово, если не возражаешь. Итак, она была его возлюбленной — единственной смертной женщиной, которую он счел достойной такой чести. И она воистину любила его, потому что, когда Итемпас схватился со своими родичами-богами, она разделяла его ненависть к ним. Многое из того, что Арамери совершили после войны — я имею в виду насильственное насаждение единоличного культа Блистательного, с преследованием всех и каждого, кто прежде чтил Нахадота или Энефу, — есть прямое следствие ее ненависти. — Он помолчал и добавил: — Кстати, один из плененных нами богов — твой любовник, верно?
Я сделала страшное усилие и никак на это не ответила. Не пошевелилась и ничего не сказала.
— Вы с лордом Сумасбродом — пара редкостная. Говорят, вы прекратили отношения, но все равно, когда потребовалась помощь, ты побежала именно к нему!
С того конца комнаты донеслось легкое фырканье, полное отвращения. А я-то уже и забыла о женщине, которую привел с собой Хадо.
— Ну и как ты себя чувствуешь после того, как на него кто-то напал? — спросил Хадо.
Он говорил со мной ласковым голосом, полным сострадания. Вот такой обольститель.
— Говоришь, боги нас ненавидят? Я чуть не решил, что и ты их ненавидишь. Только как-то трудновато поверить в такую перемену отношения к тому, с кем ты делила постель…
Мне не хотелось думать об этом. Мне вообще думать не хотелось.
Зачем они, эти двое, явились сюда? Что, у мастера новообращенных других дел не было?..
Хадо наклонился ко мне:
— Если бы ты могла дать нам бой ради избавления своего друга, ты бы сделала это? Рискнула бы жизнью ради его свободы?
«Да!» — немедленно подумала я. Сомнения, одолевавшие меня со времени разговора с Серимн, тотчас улетучились.
Когда-нибудь, когда мы с Сумасбродом вырвемся из этого проклятого Дома, я непременно порасспрошу его, как он обращался со смертными. И о том, чем он занимался во время Войны богов. Я доподлинно выясню, как он наказывал должников, не возвращавших долги. Мне, нерадивой, давным-давно нужно было это сделать. Но… в конечном итоге на что это повлияет? Сумасброд живет тысячи лет, я — всего ничего. И в течение этих тысячелетий ему наверняка случалось творить вещи, которые привели бы меня в ужас. Если я узнаю о них, стану ли я любить его меньше?..
— Шлюха, — сказала женщина.
Я насторожилась:
— Прошу прощения?..
Хадо издал раздраженное восклицание.
— Эрад, сестра во Блистательном, прошу тебя, помолчи.
— Тогда давай поторапливайся, — резко ответила она. — Образец требуется ему как можно скорее.
Я была уже вполне готова запустить в нее хорошей порцией истинно уличных слов, если не стулом, на котором сидела, но услышанное заставило меня переспросить:
— Какой еще образец?
Хадо протяжно вздохнул, обдумывая свою «пару ласковых» для Эрад.
— Речь идет о требовании найпри, — сказал он наконец. — Он просит доставить ему толику твоей крови.
— Моей… чего?
— Он писец, госпожа Орри, а ты располагаешь магическими возможностями, подобных которым никто еще не видал. Полагаю, он намерен подвергнуть тебя глубокому изучению.
Я в ярости сжала кулаки:
— А если я не захочу предоставить ему… образец?
— Госпожа Орри, ты сама знаешь, каков будет ответ на этот вопрос.
Хадо терял терпение. Я подумала о том, чтобы дать отпор: интересно, решатся они с этой Эрад применить ко мне силу?.. Глупо, конечно. Их всяко было двое против меня одной, а если они позовут, прибегут и еще.
— Прекрасно, — сказала я и снова уселась.
После очень короткой паузы — и, подозреваю, предостерегающего взгляда Хадо — Эрад подошла ко мне, взяла мою левую руку и перевернула ее.
— Держи чашу, — сказала она, обращаясь к Хадо.
И что-то воткнулось мне в запястье.
— Тьма и демоны! — вырвалось у меня.
Я непроизвольно попыталась отдернуть руку, но Эрад держала крепко. Не иначе ждала, что я начну вырываться. Хадо взял меня за плечо.
— Все кончится быстро, — сказал он. — Чем больше ты будешь противиться, тем дольше все мы промучаемся.
Я решила, что он прав, и оставила сопротивление.
— Во имя всех богов, что это еще? — вскрикнула я.
Мне показалось, будто Эрад меня снова пырнула. Я слышала, как моя кровь лилась в какой-то сосуд. Она воткнула мне в руку что-то острое, отчего рана не закрывалась и кровь вытекала свободно. Ну и больно было, как в Преисподней.
— Лорд Датэ просил, чтобы было около двухсот драхм,
[3]
— пробормотала Эрад.
Прошло некоторое время, и она удовлетворенно вздохнула:
— Пожалуй, этого хватит.
Хадо выпустил меня и отстранился, и Эрад наконец вытащила свой пыточный инструмент. После чего довольно-таки грубо перевязала мне запястье. Я еле дождалась, чтобы ее хватка наконец ослабла, и отняла руку. Она презрительно фыркнула, но удерживать меня не стала.
— Сейчас пришлем кого-нибудь с ужином, — направляясь к двери вместе с Эрад, пообещал Хадо. — Непременно поешь, чтобы сил не лишиться. И выспись сегодня хорошенько, госпожа Орри.
Дверь за ними закрылась.
Я осталась сидеть, баюкая ноющую руку. Кровотечение не полностью остановилось; вот капелька просочилась сквозь повязку и начала стекать по предплечью. Я отслеживала ее продвижение; мои мысли текли не менее извилистыми путями. Когда капелька упала с руки на пол, я стала воображать: вот она шлепается, разбрызгивается… Теплая поначалу, остывает… Ее запах…
Ее цвет…
Теперь я понимала: из Дома Восставшего Солнца есть выход. Он опасен, а может, и смертоносен. Но разве не самое опасное — покорно сидеть здесь, дожидаясь, что там они собираются со мной сделать?
Я легла и свернулась калачиком, прижимая руку к груди. Я устала — слишком устала, чтобы немедленно сделать попытку. Она отнимет много сил, а их у меня сейчас и так не было. А вот утром новозоры будут заняты — кто богослужебными ритуалами, кто домашней работой. Небось не скоро хватятся пленницы…