Страница 131 из 299
*
Кто бросил первый камень?.. Вот о чем я всю жизнь гадала. Я много раз спрашивала жреца, но он не хотел говорить мне. Ну а сами жители не знали, вернее, не помнили. Все случилось так быстро…
Странным человеком был мой отец. Красоту и волшебство, которые я в нем так любила, нетрудно было заметить, хотя, по-моему, никто их не видел, кроме меня. Тем не менее люди ощущали нечто исходившее от него. Его магия пронизывала пространство вокруг него, словно телесное тепло. Это было как сияние Солнышка или перезвон незримых колокольчиков Сумасброда. Должно быть, у нас, смертных, все же не пять чувств, а побольше. Я бы так сказала: наравне с обонянием и вкусом нам присуще чутье на особость. Что до меня, я воспринимаю ее своими слепыми глазами. Другие люди — как-то иначе.
Так вот, в тот далекий день, когда вселенские силы изменили мир, все, от выживших из ума старцев до новорожденных, ощутили пробуждение этого чувства. И они заметили моего отца и поняли наконец, что он такое.
Но то, что я всегда воспринимала как великую славу, им показалось угрозой…
*
Спустя некоторое время Серимн подошла и встала у меня за спиной.
— Ты винишь нашу веру за то, что случилось с твоим отцом, — сказала она.
— Нет, — прошептала я. — Я виню людей, убивших его.
— Ну как скажешь.
Она помолчала, оценивая, насколько я расположена продолжать разговор.
— Но не приходило ли тебе в голову, что безумие, охватившее вашу деревню, имело под собой причину? Что за ним кроется деятельность высших сил?
Я коротко и невесело рассмеялась:
— Ты хочешь, чтобы я винила богов?
— Не всех из них.
— Сумеречную госпожу, что ли? Вы и ее хотите убить?
— Верно, именно в тот час она стала богиней. Но вспомни, Орри, что еще тогда произошло?
Ага, я у нее теперь просто Орри, без «госпожи». Чистокровная Арамери желала вести себя с уличной художницей, точно с лучшей подружкой. Я улыбнулась. В этот миг я ненавидела ее всей силой души.
— Обрел свободу Ночной хозяин, — подсказала она. — И это тоже вызвало в мире последствия.
Мне было слишком больно, чтобы придерживаться вежливости.
— Мне все равно, уважаемая.
Она придвинулась ближе:
— И очень напрасно. Суть Нахадота — не просто тьма. Его сила во всем, что дико, порывисто и чуждо логике. — Она сделала паузу, не иначе ожидая, как я восприму эти слова. — В том числе и безумие толпы…
Опять повисло молчание. Я только чувствовала, как по спине паутинками разбегается холод.
Раньше я не принимала этого во внимание. Чего ради возлагать вину на богов, если камни как-никак бросали человеческие руки? Но если руками смертных в самом деле двигала высшая сила…
Не знаю уж, что прочла на моем лице Серимн, но ей это определенно понравилось. Я поняла это по ее голосу.
— Богорожденные, — сказала она. — Те, кого ты называешь своими друзьями. Спроси-ка себя, сколько смертных они погубили за века своей жизни. Я уверена, уж точно куда как побольше, чем Арамери. Одна Война богов чего стоила. Она вообще едва все живое не уничтожила…
Она сделала еще шажок и встала совсем вплотную ко мне, так что боком я ощущала почти давящее тепло ее тела.
— Они живут вечно. У них нет потребности ни в пище, ни в отдыхе. Они не имеют истинного обличья… — Она пожала плечами. — Могут ли подобные существа постичь ценность одной-единственной человеческой жизни?
Перед моим мысленным взором предстал Сумасброд. Клубок сине-зеленого пламени, ни на что в этом мире не похожий. А вот он в облике смертного: я касаюсь его, и он улыбается, его глаза полны нежности и желания. Я обоняла его запах, легкий, прохладный, слышала звон его колокольчиков и мурлыкающий перекат его голоса, когда он произносил мое имя…
Вот он сидит за столом у себя дома; за время наших отношений я много раз наблюдала, как он шутил и смеялся с другими богорожденными, пока они извлекали капельки своей крови и запечатывали их в крохотные фиалы для дальнейшей продажи…
Так вот, это была часть его жизни, в которую я никогда глубоко не вникала. Божественная кровь не вызывала привыкания. Она не приводила ни к смертям, ни к болезням. Никто ею даже не отравился, употребив слишком много за один раз. А благодеяния Сумасброда соседям? Тем из нас, кто по своей незначительности не мог рассчитывать на помощь ордена и вельмож? Для таких людей Сумасброд и его домочадцы оказывались единственной силой, к которой они могли обратиться…
Вот только благодеяния не бывали бесплатными. Он, конечно, никогда три шкуры не драл. Он испрашивал лишь посильную плату и заблаговременно предупреждал о ней. И всякий, кто задолжал Сумасброду, заранее знал, что в случае неуплаты будут последствия. Он был богорожденным — так повелевала его природа.
Так вот: что он делал с теми, кто не выполнял долговых обязательств?
Я вспомнила детские глаза Сиэя Плутишки — холодные, как у охотящегося кота. Я слышала, как жужжали подвижные зубы Лил.
И в потаенной глубине души зашевелилось сомнение, которому я не смела предаваться с того самого дня, когда Сумасброд разбил мое сердце.
Любил ли он меня когда-нибудь по-настоящему? Или моя любовь была для него всего лишь мимолетным развлечением?..
— Ненавижу тебя, — прошептала я, обращаясь к Серимн.
— Это пока, — ответила она с ужасающим состраданием. — Это не навсегда.
Потом взяла меня за руку и отвела назад в мою комнату. И оставила там в одиночестве предаваться горестным мыслям…
10
«НАСТАВЛЕНИЕ В ВЕРЕ»
(набросок углем)
В тот день ближе к вечеру Хадо включил меня в трудовую ватагу, наводившую чистоту в большом обеденном зале. Всего в ней было девять мужчин и женщин. Судя по голосам, кое-кто был постарше меня, но большинство — моложе. Они с нескрываемым любопытством разглядывали меня, пока Хадо объяснял им насчет моей слепоты; я отметила, что о моем насильственном зачислении в секту упоминать он не стал.
— Уверен, скоро вы убедитесь, что она вполне способна о себе позаботиться, но, конечно, некоторые виды работы для нее непосильны, — сказал он.
И я сразу догадалась, что за этим должно было последовать. И точно:
— Поэтому мы отрядили несколько старших послушников для присмотра и помощи на случай, если она с чем-то не справится. Никто не возражает, надеюсь?
Они заверили его, что ни-ни, причем с такой раболепной готовностью, что я немедленно исполнилась презрения. Но как только Хадо ушел, я направилась к назначенному предводителю ватаги, женщине из народа кен по имени Смийя.
— Давай я буду пол мыть, — сказала я ей. — Хочется как следует поработать.
Она вручила мне ведерко и швабру.
Рукоятка оказалась очень похожей на мой утраченный посох. С длинной палкой в руках я сразу почувствовала себя лучше. Самостоятельней. Впервые с тех пор, как я оказалась в Доме Восставшего Солнца, ко мне вернулось что-то вроде уверенности в себе. Иллюзия, конечно, но и на том спасибо.
Обеденный зал был обширным, но я рьяно взялась за работу, не обращая внимания на пот, стекавший со лба и приклеивавший к спине бесформенную рубашку. Когда Смийя наконец тронула меня за плечо и сказала, что работа окончена, я даже слегка огорчилась, как быстро все завершилось.
— Подобные усилия радуют нашего Господа, — восхищенным тоном заметила Смийя.
Я разогнула ноющую поясницу, подумала о Солнышке и сказала:
— Сомневаюсь, однако…
За это меня вознаградило мгновение озадаченной тишины. И уж совсем изумленное молчание, когда я еще и рассмеялась.
После трудов старшая послушница отвела меня в бани, где я хорошенько отмокла в горячей воде, чтобы завтра поменьше болели все кости. Дальше меня проводили в мою комнату, где на столике уже ждал горячий обед. Дверь по-прежнему запирали, а столовый прибор состоял из одной вилки — никакого ножа. За едой я невольно размышляла о том, как, вероятно, легко привыкнуть к подобного рода заключению. Простой добрый труд, ласкающие душу гимны, доносящиеся из молитвенных залов, бесплатные пища, кров и одежда… Я всю жизнь задавалась вопросом, с чего бы людям вступать в организации вроде ордена, и только теперь забрезжило понимание. По сравнению со всеми сложностями внешнего мира такая жизнь, конечно, давалась легче. Как душе, так и телу.