Пора надежд

— Но ведь наш разговор, наверно, не займет много времени? — резко заметил он, осмелев, поскольку я не смотрел на него в эту минуту. — Я вообще понятия не имею, о чем вы собираетесь со мной говорить.

Я обернулся.

— Значит, вы предпочитаете не откладывать? — спросил я.

— Пожалуй, да.

Я сел напротив Хью. От брюк его по-прежнему шел пар, и в комнате пахло сырой одеждой. Хью отвел было взгляд, но тут же снова устремил его на меня. Он терялся в догадках о том, что его ждет.

— Шейла хочет выйти за вас замуж, — начал я. — Ей хочется этого гораздо больше, чем вам.

Хью несколько раз моргнул. Мое начало, видимо, изрядно удивило его.

— Допустим, вы правы, — согласился он.

— Но вы сильно колеблетесь, — продолжал я.

— Это как сказать!

— Безусловно колеблетесь, — настаивал я. — Вы никак не можете прийти к тому или иному решению. И это вполне естественно.

— Не беспокойтесь, приду.

— Но вы отнюдь не горите желанием сделать это. У вас нет ощущения, что вы поступите правильно, женившись на Шейле. Отсюда и ваша нерешительность.

— Откуда вам известно, какие у меня ощущения?

— Мне подсказывает это тот же инстинкт, который предостерегает вас, — ответил я. — Вы чувствуете, что какие-то причины мешают вам жениться на Шейле. Вам не удается нащупать их, но вы чувствуете, что они есть.

— Ну и что же?

— Если бы вы лучше знали Шейлу, — сказал я, — вы поняли бы, что это за причины.

Нахохлившись, Хью прижался к спинке кресла.

— Вы, конечно, не беспристрастны, — пробормотал он.

— Разумеется, не беспристрастен, — согласился я. — Но я говорю правду, и вы понимаете, что я говорю правду.

— Она мне очень нравится, — заявил Хью. — Меня не интересует, что вы скажете о ней. Я сам решу, как мне быть!

Я дождался, чтобы он взглянул на меня, и тогда сказал!

— Представляете ли вы себе, каким будет ваш брак?

— Конечно, представляю.

— Разрешите, я все же открою вам одно обстоятельство. Шейла почти не чувствует физического влечения ни к вам… ни вообще к кому бы то ни было.

— Ну уж ко мне-то, во всяком случае, больше, чем к любому другому! — На этот раз в голосе Хью прозвучала уверенность.

— Вы не новичок в любовных делах, — продолжал я. — Какое же мнение у вас о Шейле?

Он не отвечал. Я повторил свой вопрос. Хью оказался упрямее, чем я ожидал, тем не менее меня переполняло радостное сознание моей власти над ним и возможности отомстить, — сознание, что я могу продиктовать свою жестокую волю. Сама по себе эта власть над ним мне была не нужна — мне важно было лишь добиться своей цели. Хью был орудием для достижения этой цели — и только. Своими безжалостными словами я мстил за годы унижений, за то, что не знал взаимной любви. Говоря с ним, я в сущности говорил с Шейлой.

— Ничего другого, кроме того, что она дарит вам сейчас, вы от нее не получите, — сказал я.

— Если я захочу жениться на ней, то женюсь, — стоял на своем Хью.

— В таком случае, — заявил я (сейчас я понял, что значит напрячь все силы для решающего удара), — вы женитесь на уроде.

Хью неправильно понял меня.

— Нет, я не это имею в виду, — возразил я. — Я хочу сказать, что Шейла безнадежно неуравновешенная женщина. И никогда не будет иной.

Я почувствовав, какою лютой ненавистью воспылал ко мне Хью. Он ненавидел меня, ненавидел силу и убежденность, с какой я говорил. Ему хотелось бежать от меня, но слова мои приковывали его к месту.

— Однако ведь сами-то вы женились бы на ней! — воскликнул он. — Конечно, если бы она согласилась. Не станете же вы отрицать это, правда?

— Правда, — признался я. — Но я люблю ее, таков уж мой горький жребий! А вы ее не любите и отлично понимаете это. Я ничего не могу с, собой поделать, а вы можете. И потом, если я женюсь на ней, то сделаю это с открытыми глазами. Я женюсь на ней, зная, что она нравственный урод.

Теперь Хью уже не смотрел на меня.

— И вы тоже должны это знать, — твердо произнес я.

— Вы хотите сказать, что рано или поздно она сойдет с ума?

— Кто же знает, когда безумие начинается и когда оно кончается? — заметил я. — Если бы вы спросили меня, попадет ли она в психиатрическую больницу, я ответил бы вам: едва ли. Но если бы вы спросили меня, какова будет ваша семейная жизнь, я сказал бы так: возвращаясь домой, вы никогда не будете знать, что вас ждет.

Я спросил Хью, слышал ли он когда-нибудь о шизофрении. Я спросил, не казались ли ему порой поступки Шейлы несколько странными. Я рассказал ему о некоторых ее выходках. И все это время в душе у меня росло чувство торжества: по поведению Хью я понял, что не ошибся в нем. Он никогда не женится на Шейле. А сейчас ему хотелось как можно скорее — насколько позволяют приличия — сбежать от обрушившейся на него враждебной силы. И я и Шейла были выше его понимания. Он ведь никогда не был особенно влюблен в нее. И жениться-то на ней он хотел скорее из прихоти, но теперь от этой прихоти ничего не осталось: я уничтожил ее. Хью ненавидел меня, и тем не менее эту прихоть его я уничтожил.

Безмерно торжествуя от сознания, что я одержал верх над Шейлой, я презирал Хью за то, что он отказывается от нее. В эту минуту я считал его таким ничтожеством! И, наблюдая за тем, как он пытается выйти из затруднительного положения, я от души сочувствовал Шейле.

— Я должен подумать обо всем этом, — сказал Хью. — В самом деле, пора прийти к какому-то решению!

Но он знал, что решение уже принято. Он знал, что отступит. Он знал, что сбежит от Шейлы и что я ничуть не сомневаюсь в этом.

Я попросил его сообщить о том, что он скажет Шейле.

— Это никого не касается, кроме нее и меня, — сделав над собою усилие, вызывающий тоном сказал он.

— Но мне надо знать!

Хью ненавидел меня и все же отступил и на этот раз.

Лишь в самом конце нашей встречи он обрел достоинство и, отказавшись обедать со мной, ушел один.

Глава 43

МИСТЕР НАЙТ ПЫТАЕТСЯ ГОВОРИТЬ ОТКРОВЕННО

На следующее утро я отправился в суд, — это был один из лондонских полицейских судов, — чтобы присутствовать при вынесении приговора по делу о нападении, которое я выиграл неделю назад. Подсудимый был подвергнут медицинской экспертизе, признан вменяемым, и теперь судья оглашал приговор. Действия подсудимого отдавали шантажом, и судья был настроен сурово.

— Как можно опуститься до такой низости! — негодовал он. — Это превосходит мое понимание! Нет слов, чтобы выразить, с каким отвращением все мы относимся к подобным субъектам…

Меня нередко удивляло, как это люди могут с таким бесстыдством возмущаться поступками других людей. Неужели они настолько забывают о собственных деяниях, что могут со спокойной совестью произносить громкие, звучные слова и кричать о нравственности, не заглядывая к себе в душу? Какова же должна быть их собственная жизнь, если они считают, что имеют право с таким пылом осуждать себе подобных? Научись павиан говорить, он первым долгом высказал бы свое возмущение окружающей безнравственностью. Нисколько не стыдясь своих мыслей, я снова подумал об этом в то утро в четверг, когда сидел в зале суда.

Да, я не испытывал ни угрызений совести, ни сожалений, хотя со вчерашнего вечера прошло уже четырнадцать часов. Я с волнением ждал вестей от Хью, однако не сомневался в том, что он мне скажет. Меня беспокоило только одно: узнает ли Шейла о моем поступке. А если узнает, не потеряю ли я ее навсегда? И как в таком случае вернуть ее расположение?

Хью зашел ко мне в воскресенье утром, когда я еще сидел за завтраком.

— Я обещал держать вас в курсе событий, не так ли? — усталым, неприязненным тоном начал он. Я предложил ему сесть, но он отказался. — Ну так вот, — продолжал он, — я написал ей, что выхожу из игры.

— Что же вы ей написали?

— Что пишут в таких случаях? Написал, что мы с ней вряд ли сумеем ужиться, и не по моей вине. Что еще я мог сказать?