Страница 14 из 15
- Федька! А у тебя чего-нито уже было, или как?..
Тринадцатилетний Мстиславский многозначительно улыбнулся:
- Куда мне до вас, лихих жеребцов.
- Ты гляди, какой скромник!..
Веселый гомон резко утих, когда царевич плавно поднялся с лавки, одновременно поправляя на плече укутывающую его простынку.
- Сидите.
Привставший было вслед за своим повелителем Адашев, тут же передумал.
- Отдыхайте.
После звонкого щелчка пальцами в сторону вроде как закрытой двери, она тут же распахнулась, пропуская стольника с новым кувшином медовухи. И еще одного - с блюдом, на котором горкой лежали тонкие полоски копченого мяса. Пока родовитые недоросли радовались пополнению стола, их господин уже покинул предбанник - впрочем, тут же остановившись перед личным мовником и сухой простынкой в его руках. На ноги царевича надели мягкие чувячки, влажную гриву волос слегка просушили, после чего и препроводили на один поверх выше - в княжеские покои.
- Господин мой!..
Встретившая его прямо на пороге Прихожей верная Авдотья буквально полыхала искренней радостью, приправленной толикой жадного нетерпения и нотками недавней скуки. Улыбнуться ей в ответ, по пути в Опочивальню скинуть простынь и чувячки, ничуть не стесняясь белокожей наготы - был когда-то стыд, да весь вышел...
- Уф!
Упав на ложе так, чтобы с краю осталось место для статной служанки, Дмитрий окончательно расслабился. А после первого прикосновения женских рук и гребешка к своим волосам и вовсе начал проваливаться в сладкую дремоту.
"Хорошо..."
Взз!..
Тощий слепень опасливо кружился вокруг неподвижного двуногого зверя со сладкой, теплой, и такой живительно-вкусной кровью, обстоятельно примериваясь, куда бы ему присесть. В одном месте его уже встретила плотная ткань, в другом - смазанный жиром и разогретый солнечными лучами металл плотной кольчуги...
Шлеп!
Но стоило голодному насекомому коснуться голой кожи, как его короткая жизнь оборвалась. А сотник царевичевой стражи, Петр Лукич Дубцов, досадливо покривился и еще раз потер правую скулу, быстро осмотревшись по сторонам. Не то, чтобы в этом была какая-то особая нужда - просто, давала о себе знать намертво въевшаяся в разум и плоть привычка. Да он даже дома, в своей постели, и то спал вполглаза! Впрочем, на поле вокруг него все было спокойно: подчиненные бдили, свита государя-наследника расселась вокруг небольшого костерка, готовясь слегка перекусить на свежем воздухе, сам же Димитрий Иванович сидел на белой кошме посреди пятна буйной зелени, ограниченного со всех сторон зарослями кустов. Кстати, против своего обыкновения он не ходил вдоль кустов берсеня и боярышника, или недвижимо молился - а всего лишь внимательно разглядывал полторы дюжины золотых и серебряных перстеньков. Из тех, коими награждают служилых людишек за верную службу или удачное дело. Ну, или гонца, за добрую весть. Острый взгляд главного охранителя отчетливо видел, как царевич небрежно ворошил драгоценное жуковинье, время от времени останавливаясь на чем-то приглянувшимся кольце - а затем, когда оно падало с ладони обратно, минуту-другую что-то выводил остро заточенной чертилкой в небольшой книжице. Спокойный, серьезный - сразу видно, делом занимается, а не играется с золотыми цацками... Правда, не совсем понятен смысл этого его дела - ну так заботы и помыслы правителей очень часто выше разумения простых воев. Хотя бы оные и были сотниками стражи и дворянами из старомосковского служилого рода.
- Никак, государь-наследник кого похвалить желает. А, Петр Лукич?
Три десятника окружили своего командира полукольцом, желая развлечь его (да и себя заодно) небольшим разговором. От костра, вокруг которого разлеглись родовитые недоросли, тянуло вкусным мясным запахом, вовсю жарило солнышко, шелестела под ветром трава...
- Ну да. Вот только все никак решить не может - кому поперед похвалы плетей пожаловать, за нерадение.
Лица десятников стали чуть-чуть серьезнее. Понятно, что сотник шутит - ну а вдруг?..
- А кого и жуковиньем золотым наградить, за усердие. Потому и ездим сюда третий день подряд.
Один из мужчин вдруг застыл на половине движения, а потом размашисто перекрестился - причем вслед за ним крестное знамение наложили на себя и остальные. Мгновение, другое - и волна ласкового тепла схлынула, забрав с собой легкую усталость от жары и оставив вместо нее утреннюю свежесть.
- Да, велика благодать!..
Договорить старшому первого десятка помешала еще одна волна, только на сей раз тепло было колючим. К тому же, несло в себе неявную угрозу - в головах воинов слегка зашумело, а тело стало легким и словно бы пустым, словно они приняли в себя пару братин крепкой медовухи... Знакомое, очень знакомое им состояние! Ибо точно такое же возникало у каждого, кто вольно или невольно приближался к Димитрию Ивановичу во время его молитвы. Если такого "счастливчика" быстро не оттащить подальше, его начинали бить корчи и судороги, после чего он впадал в странное оцепенение. Или принимался истошно орать - так, словно его жгут огнем. Ни первое, ни второе стражам совсем не улыбалось, поэтому на слегка заплетающихся ногах они быстро отошли прочь, наблюдая схожее шевеление среди стражей оцепления. А еще тихонечко удивляясь. Тому обстоятельству, что прежде безопасное расстояние перестало быть таковым. Да и государь-наследник вроде бы не молился? Сам же царевич, не подозревая о тихом переполохе вокруг него, задумчиво хмыкнул и медленно наклонил ладонь - с которой вниз упало несколько крупных капель, расплескавшихся на белом войлоке кляксами темно-багрового цвета. Ладонь наклонилась еще сильнее, и к кляксам присоединился золотой перстень, смятый и оплывший так сильно, словно побывал одновременно и в кузнечном горне, и на наковальне. Надо сказать, остальные "экспонаты" небольшой выставки выглядели очень похоже, все как один отличаясь какими-нибудь странностями. К примеру, красивая серебряная оправа лежала в мелких крошках еще недавно целого топаза. А украшающий другое кольцо крупный аметист словно бы вскипел... Впрочем, на фоне черной сосульки из нефрита и рубиновых брызг на кошме это было еще нормально.
- М-да.
Задумчиво постучав ухоженным ногтем по кляксе, еще пять минут назад бывшей мелким рубином, Дмитрий подхватил книжицу, глянул на карандаш и тут же положил свою "записушку" обратно, вытянув из ножен маленький кинжал. Кстати, тоже слегка пострадавший от его экспериментаторского зуда - на полированном булате виднелись несколько четких отпечатков указательного и большого пальцев. Заточив темно-синий грифель, он повертел клинок перед глазами, вздохнул и нежно погладил золотистую сталь, аккуратно "затирая" то, что могло бы вызвать неудобные вопросы и шепотки. Поглядел на получившийся результат, чуть-чуть подправил, досадливо поморщился - и вернул кинжал в ножны одновременно с мыслью о том, что надо его срочно кому-нибудь подарить.
"Бутурлин с Тулы вернется - порадую. И ему награда, и мне меньше мороки".
Совершенно случайно испортив подарок святого старца Зосимы, царевич вначале искренне расстроился. Затем задумался, вспоминая отпечатки собственного тела на колонне и каменной половой плитке Успенского собора. Сколько раз он пытался повторить подобное? Десять? Скорее уж, все двадцать, но без понимания все его попытки были обречены на неуспех. Так бы наверное и махнул рукой на это дело, если бы не четки - уж как он их вертел-крутил, присматривался, принюхивался, старался прочувствовать!.. Разве что на зуб не попробовал! Зато постоянно думал, вспоминая и раскладывая до малейших мелочей все то, что делал и ощущал во время своего ночного сидения на подоконнике. Размышляя за обеденным столом, прощаясь с батюшкой, покачиваясь в седле... И уже рядом с Тверью он все же нащупал тропку к правильному выводу. Вернее, предположению. Что, если янтарные бусины на четках, столь легко впитывающие его силу, в один прекрасный момент просто... Просто переполнились ей?