Исчезнувший принц

— «Моя жизнь на благо Самавии».

— Его позвали в Самавию, — сказал Марко, и кровь быстрее побежала у него по жилам. — Он уехал в Самавию!

Лазарь вытер глаза рукой и хрипло ответил:

— В лагере Марановича произошли большие беспорядки — остатки армии охвачены волнением. Господин, обет молчания все еще в силе, но кто знает, кто знает? Только Богу все известно.

Не успев окончить фразу, Лазарь повернул голову, словно прислушивался к звукам с улицы. В таких случаях воинство Рэта бросалось к арке и на улицу, за газетой. Послышались крики уличных газетчиков, которые всегда кричат, когда появляются экстренные новости.

Рэт тоже услышал возгласы и ринулся ко входной двери. Он открыл ее в тот момент, когда мальчишка-газетчик, пробегая мимо, во все горло кричал: «Убийство короля Михаила Марановича его собственными солдатами! Убийство Марановича! Самые экстренные сообщения!»

Когда Рэт вернулся с газетой, Лазарь вежливо, но твердо встал между ним и Марко:

— Господин, я в вашем распоряжении, но хозяин оставил еще один приказ, который я должен выполнять. Он просил вас не читать газет, пока он не встретится с вами.

Оба мальчика отшатнулись в удивлении.

— Не читать газет! — воскликнули они одновременно.

Лазарь еще никогда не был столь почтителен и церемонен.

— Простите, господин, если вы прикажете, я вам сам почитаю и сообщу сведения, которые вам надлежит знать. Там могут быть напечатаны разные сообщения, среди них и очень тяжелые и неприятные. И хозяин просил, чтобы вы не читали их сами. Если вы встретитесь... когда вы встретитесь, — поправился он торопливо, — то вы поймете, почему он так приказал. Я ваш слуга. Я прочту все, что можно, и отвечу на все ваши вопросы, если сумею.

Рэт отдал газету Лазарю, и все втроем они вернулись в гостиную.

— Тогда сообщи нам то, о чем он считал нужным нас известить, — ответил Марко.

Новость была короткая. Подробности еще не достигли Лондона. Она сводилась к тому, что глава партии Маранови-чей был в ярости умерщвлен восставшими солдатами своей собственной армии. Армию составляли главным образом крестьяне, которые не любили главнокомандующего и не желали сражаться. Не выдержав тягот, лишений и жестокого обращения, они подняли восстание.

— Что же дальше? — спросил Марко.

— Если бы я был самавийцем, — начал Рэт и осекся. Лазарь кусал губы, уставившись неподвижным взглядом на ковер. Не только Рэт, но и Марко тоже заметил в нем перемену, но он держал себя в железной узде, какие бы мрачные мысли его ни терзали. Создавалось впечатление, что его мучит беспокойство, однако он не желает, чтобы это замечали другие, и поэтому беспокойство выражалось только в том, что на его лицо легли новые резкие морщины и он сжимал челюсти особенно решительно. Мальчики поняли причину его тревоги, хотя и не хотели ее назвать вслух. Существовала лишь одна причина для беспокойства, и все знали, в чем она. Ло-р и стан отправился в Самавию — в истерзанную, израненную, залшую кровью страну, где царили хаос, смута и опасность. Он отправился только потому, что положение там стало угрожающим и он решил встретиться лицом к лицу с этой смертельной угрозой. Лазарю было приказано остаться и позаботиться о мальчиках, но он не мог им сказать, что опасается, как бы великий человек не погиб.

Единственным утешением для старого служаки в отсутствие хозяина был усиленный церемониал и подчеркнуто почтительное служение молодому господину. Он все время держался неподалеку, сразу же выполнял все приказания Марко, так как это было в обычае при Лористане. Церемониал обслуживания распространялся даже на Рэта, который, по-видимому, занял новое положение в сознании Лазаря. Рэт тоже стал человеком, которому надо служить и разговаривать с которым следует уважительно и достойно.

Подав ужин, Лазарь выдвинул стул Лористана во главу стола и с величественным видом встал за ним.

— Господин, — обратился он к Марко. — Хозяин выразил желание, чтобы вы сидели на его месте за столом — пока вы снова не воссоединитесь.

Марко молча повиновался.

В два часа ночи, когда уличный шум затих, а свет фонаря упал на два бледных лица, Рэт сидел на диване в своей прежней манере — обхватив руками колени. Марко лежал, положив голову на жесткую подушку. Они не спали, но разговаривали мало. Каждый втайне догадывался о том, о чем молчит другой.

— Мы должны помнить лишь одно, — сказал Марко, — мы не должны бояться.

— Да, — ответил почти яростно Рэт, — бояться мы не ДОЛЖНЫ.

— Мы устали. Мы приехали с надеждой обо всем рассказать ему. Мы все время на это надеялись. У нас даже и в мыслях не было, что он тоже может уехать. А он действительно уехал. У тебя нет такого ощущения, словно тебя ударили прямо в сердце?Мы не были подготовлены к этому,- говорил Марко.- Он ни разу еще не уезжал один. Но нам следовало знать, что когда-нибудь его могут вызвать. Он уехал, потому что его вызвали. Он велел нам ждать. Мы не знаем, чего мы ждем, но знаем, что бояться мы не должны. Позволить себе бояться значило бы нарушить закон.

--Закон! - простонал Рэт, роняя голову на руки.- Я совсем забыл о законе.

--Будем помнить его,- заявил Марко.- Теперь самое время для этого.

Рэт поднял голову и посмотрел на кровать:

--Тебе никогда не приходило в голову, что он знает, где исчезнувший принц?

Марко ответил, помедлив немного:

--Если кто-нибудь это знает, то, конечно, знает и он.

--Послушай! - вырвалось у Рэта.- Мне кажется, он отправился сказать об этом людям. Если он это сделает... если он сможет им доказать... вся страна обезумеет от восторга. Вся Самавия последовала бы за его знаменем. Они молились о возвращении исчезнувшего принца в течение пятисот лет, и, если бы мелькнула надежда, что он снова вернется к ним, они стали бы сражаться за него, как бешеные. Да им даже не с кем было сражаться. Всем захотелось бы одного и того же! Если бы они увидели перед собой человека, в жилах которого течет кровь Ивора, они почувствовали бы, будто он вернулся к ним... воскрес из мертвых. Они бы поверили в это!..

-- Настала пора! Настала пора! - воскликнул Рэт.- Ни один человек не пропустил бы подобного случая! Он должен сказать им! Должен!.. Он, наверно, ради этого и поехал. Он знает!.

Рэт упал на спину и, тяжело дыша от волнения, замахал руками.

— Но если время настало, — тихо, напряженным голосом ответил Марко, — и он об этом знает, то, конечно, скажет об этом народу.

Марко закрыл лицо руками и затих.

Больше они не разговаривали, и свет фонаря освещал их лица, словно тоже ожидал каких-то больших событий. Однако ничего не случилось. И через некоторое время мальчики уснули.

29

Между ночью и утром

Итак, они стали ждать, хотя не знали, чего ждут, и не могли даже приблизительно угадать, чем их ожидания окончатся. Лазарь сообщил им все, что имел право сказать. Он рассказывал, как Лористан каждый день упоминал о своем сыне, как он часто бледнел от тревоги за него, как по вечерам ходил, погруженный в глубокое раздумье, взад и вперед по комнате, опустив глаза на ковер.

- Он разрешил мне говорить о вас, сэр,- сказал Лазарь.- Я видел, что он хотел как можно чаще слышать ваше имя. Я напоминал ему о тех временах, когда вы были очень малы. С большинством детей вашего возраста возились еще няньки. Вы же были уже сильны, молчаливы и выносливы и путешествовали с нами, как большой, и никогда не плакали, когда уставали или были голодны. Точно вы все понимали! - добавил старик с гордостью.- Если с Божьей помощью ребенок может быть взрослым человеком в шесть лет, то вы были именно таким. Не раз в тяжелые для нас дни я заглядывал в ваши серьезные, внимательные глаза и едва ли не пугался: казалось чем-то неестественным, чтобы ребенок мог так осмысленно отвечать взглядом на взгляд.