Страница 35 из 120
— Довольно об этом, — сказал Марк. — Не все так просто, как ты думаешь.
Он направился было к столу, но Беседин вдруг взял его за руку, остановил. Илью внезапно будто озарило, он даже крепко выругался про себя: «Черт, как же я не подумал об этом раньше?!» А вслух сказал:
— Я знаю эту девушку, Талалин.
Сказал уверенно, твердо, без тени сомнения.
— Знаешь? — Марк иронически усмехнулся, не поверив.
— Я знаю Марину уже больше года...
Он смотрел на Марка с жадным вниманием, ждал, что он скажет. Сейчас Марк засмеется, скажет: «Марину? О какой Марине ты говоришь?» И тогда Илья успокоится. Может быть, он даже по-дружески хлопнет Марка по плечу и тоже засмеется: «Хотел взять тебя на пушку, Талалин... Думал, угадаю. Ну, ладно. Пойдем выпьем за девушек: ты — за свою, я — за свою. Пойдем...»
Марк молчал. И его молчание говорило само за себя. «Я встретилась со своей юностью», — вспомнил Илья слова Марины. Вот она — ее юность. Вот, оказывается, кого она не может забыть.
— Мы с Мариной большие друзья, — продолжая ухмыляться, сказал Беседин. И добавил, как само собой разумеющееся: — Привыкли уже друг к другу за это время. Привязались. Особенно она. Сам знаешь: женщина прилипнет — не оторвешь.
Марк плотно прикрыл веки, точно желая укрыться за щитом. Так было легче хоть на минуту остаться одному, собраться с мыслями. Много раз он говорил себе: «Марины больше нет, нет и не будет. И пора забыть все, что было...» Он не строил иллюзий, давно подозревал, что кто-то другой идет рядом с ней. Ну что ж, таков закон жизни. Это так же естественно, как и то, что ночь сменяется днем, а день — ночью.
Но одно дело — рассуждать, другое — чувствовать, как тебе больно. А ему было больно все время, потому что он ни на один день не мог забыть Марину. Нет, Марк не искал с ней встреч, ни на что больше не надеялся. Но в то же время не расставался с мыслью, что однажды увидит
Марину такой же, какой она была прежде. Чтобы ее можно было назвать словом, в которое Степан Ваненга и Саня Кердыш вкладывают так много: человек!
— Знаешь, она никогда не говорила о тебе, ни разу. — Слова Беседина врывались в сознание Марка, заставляли вздрагивать. — Видно, любил только ты, а она...
Беседин не мог обмануть Марка. За внешним спокойствием Ильи он чувствовал совсем другое — страстную надежду услышать подтверждение своим словам: «Да, любил только я, а она нет...» Что ж, Марк может сказать об этом честно. И добавить: «У нее был Зарубин. Блистательный капитан Зарубин. Но она и его не любила, понастоящему она, наверное, вообще не может любить...» Пусть Беседин тоже хлебнет из горькой чаши.
— Что ж ты молчишь? — Теперь Беседин открылся. Голос его звучал напряженно, пальцы, сжавшие локоть Марка, вздрагивали.
Самое время нанести удар в солнечное сплетение. Ему и Марине — обоим сразу.
— Ты меня слышишь, Талалин? Я хочу знать все.
Илья был жалок. Но его вид не вызывал у Марка сочувствия, и он нанес бы ему удар, если бы вдруг перед его глазами не появилась Марина. Он увидел ее такой, как два года назад, когда темной ночью она пришла к нему домой. «Марк, мне тяжело, — сказала она тогда. — Мне очень тяжело...»
— Ты хочешь знать все? — переспросил Марк.
— Да.
— Почему же ты не спросишь у нее самой? Она, наверно, тебе все расскажет...
ГЛАВА VIII
1
Саня Кердыш был ослепителен. Черная пара, белая рубашка и темный галстук — он даже сам чувствовал себя не совсем ловко от такой парадности. Но иначе Саня не мог. Знал: Людмила не терпела ни малейшей неряшливости, а ее мнение для него было слишком важным. Слишком...
Стройная, с красивой, гордо посаженной головой, Людмила смотрела на мир свошм большими глазами так, точно этот мир и все, что в нем есть, сотворено ею самой, ее маленькими, но сильными руками.
«Меня касается все!» — говорила она, и эта фраза стала неотделимой от Людмилы Хрисановой, так же как ее слава сварщицы, как почетное звание «королевы голубого огня». Как работа в профкоме, которой она вот уже более трех лет отдавала много сил и времени. Может быть, именно эта работа приучила ее чувствовать себя ответственной за все, что происходит вокруг: и за выполнение производственных норм, и за то, чтобы как следует работала столовая, и за порядок в общежитии, и за судьбы людей, с которыми ее сталкивала жизнь.
Как-то на вечере в клубе моряков она увидела незнакомую девушку в обществе капитана с норвежского корабля. Девушка как девушка, но Людмила заметила, что норвежец все время подливает в ее бокал с шампанским водку, а та, не замечая, пьет и кокетничает с моряком. Людмила прошла мимо этой пары раз, другой. Волосы у девушки растрепались, верхняя кнопка на блузке расстегнулась. Людмилу передернуло. Она подошла к девушке, вежливо сказала:
— Очень прошу вас на одну минуту.
Норвежец попытался запротестовать:
— Послушайте, мисс. Не есть карашо, когда нарушилься тет-а-тет.
Людмила обворожительно улыбнулась, сказала:
— У нас принято уважать желание дам, господин капитан...
Она взяла девушку под руку и повела ее через зал. Заметив, что ее ведут к раздевалке, девушка попыталась высвободить свою руку.
— Что это значит?
Но Людмила только крепче сжала ее локоть.
— Где ваш номерок от пальто?
— Вот здесь, в сумке... Но...
— Дайте вашу сумку.
Людмила сама надела на нее пальто, шляпку и вывела ее из клуба. И только теперь жестко проговорила:
— Как вам не стыдно! На вас противно смотреть! А ведь, наверное, студентка?
— Да, студентка... Ну и что?
— Как вас зовут?
— Нонна... А кто вы, собственно, такая? И какое вам до меня дело?
Людмила увидела зеленый глазок такси, подняла РУку.
— Садитесь. Где вы живете? нь
У подъезда трехэтажного дома, когда Людмила помогла девушке выйти из машины, та снова заартачилась:
— Слушайте, кто вам дал право вмешиваться не в свои дела? Вас не касается, кто я и что я!
— Меня касается все, дорогая, — сказала Людмила. — Идите сейчас домой, а завтра, если у вас появится желание поговорить со мной, приходите в третий док. Спросите там сварщицу Людмилу Хрисанову. Спокойной ночи.
Назавтра Нонна пришла в третий док. Ей не очень-то хотелось встречаться со вчерашней незнакомкой, но она должна была ее увидеть. Обязательно должна. Пусть она еще раз переживет несколько неприятных минут — в конце концов можно ведь говорить с Людмилой Хрисановой, не глядя в ее глаза, — но это будет лучше, чем носить в себе осадок и знать, что кто-то думает о тебе бог знает что...
Людмила подошла сзади. Нонна, почувствовав прикосновение руки к своему плечу, испуганно оглянулась.
— Здравствуйте, Нонна!
Это было сказано так по-приятельски, что девушка совсем растерялась.
— Я пришла. Мне надо вам все рассказать. О вчерашнем... — густо покраснев, с трудом говорила она.
— Может быть, не надо? — мягко улыбнулась Людмила. — Поскольку вы пришли — значит, все в порядке.
— Нет, нет, это нужно для меня. Я ведь впервые в этом клубе. Меня затащил туда брат. А потом этот норвежец... Если бы вы знали, как мне стыдно! Я больше никогда туда не пойду. Никогда, верьте моему слову... И я вам очень благодарна...
— Ну, довольно об этом. — Людмила обняла девушку за плечи, спросила: — Вы когда-нибудь видели работу сварщиков? Пойдемте, покажу. Это очень интересно.
В день рождения Степы Саня поехал за Людмилой.
— Знаешь, за кем едем? — сказал он шоферу такси. — Будешь везти Людмилу Хрисанову.
Шофер обернулся и взглянул на Саню:
— Хрисанову?
— А что?
— Прокачу с ветерком! — заверил шофер. — Знатная девушка. Наши девахи в гараже не раз о ней говорили. И красивая, и честная, и гордая... Подражают... Косы завели — у Людмилы Хрисановой, толкуют, косы... Как-то на собрание пришли все как одна в платьях с кружевными воротничками. А все потому, что Хрисанову в таком же платье видали на набережной. Да, знатная девушка...