Страница 40 из 90
большой, так будет? Почему так: мальчишки за критику бьют, девчонки дуются,
учителя и родителя пресекают. . Может, норов у людей сильнее ума?
Запутанность! А как в других странах? Тоже, наверно, крысятся на критику? У
Торопчиных на столике лежала французская газета «Юманите». Президента де
Голля разрисовали. Прямо гадкий утенок с вытянутым вверх черпаком. Как
пропустили! Попало, видимо, карикатуристу. Ну его, все это. Где теперь наши?
Лиза с Игорешкой домой на автобусе едут. Зачем она плакала и извинялась? Как
я ее люблю! Торопчины едут вместе с ними. Сергей Федорович был
скучноватый, без очков и щетиной подзарос. Если верить Владьке, Сергей
Федорович бреется два раза в день. Только про спекание кокса говорит, про
футбол, про песни шансонье. Что он думает о Франции и про нас?
Наталья Федоровна почему-то сильно переменилась. Неделю нет писем с
Кольского полуострова, от детей. Чего тут такого? Залезли в глухомань. Почему
она не вышла замуж? Ведь милая. Так о Родине говорила! Интересно, я бы
захотела переехать в Россию, если бы родилась за границей и много лет прожила
там? Захотела бы! Во у нас какой Урал! Все на свете на Урале!.. И в прибавок то,
чего нигде нет. Обидно, с отцом мало говорили и не узнала, что для него Родина.
Домой он, конечно, не поехал. Нет, поехал. Проводит Колю Колича и пойдет с
Бизиным в «Поддувало» выпить с получки и с горя. Правда, Бизин не с горя, в
честь победы. Бизину что? Он рессорный! Хоть что самортизирует.
Глупо я. Вид одно, в душе иногда другое. Моя мама прилюдно радостная.
Как солнышка напилась. Что у нее на сердце - никто и не догадывается. «Зачем
буду втягивать в свои невзгоды. Собственных у каждого хватает».
Владька, кособочась, стоял между столиком и сиденьем. От проводов у него
осталась легкая неловкость. Хоть он и считал, что в кажущемся неединстве
форм, красок, явлений заключается целостность, его раздражало, что на перроне
находились строгая, безукоризненная в помыслах, речи и одежде Галина
Евгеньевна и неутюженый, пьяный Коля Колич. Он подумал около вокзала, что
несоединимость каких-то элементов действительности, видимо, не
материальная и не абстрактно-философская категория, а нравственная,
обусловленная привычками, обычаями, моралью определенной среды и
особенностями личного восприятия. Это его успокоило, как всякое продвижение
к ясности.
В отличие от Маши он не был склонен улавливать, как изменяется
настроение тех, с кем он общался. Не то чтобы он был черств - просто ему
претило гадать над колебаниями в чьих-то чувствах, тем более вытягивать из
человека, что там с ним творится. Если потребуется, человек сам заговорит с
тобой. А пока он молчит, в его душу никто не должен лезть. Закручинилась тетя
Наталья Федоровна, - он ни о чем ее не спрашивал. Не имел привычки вникать в
чужие истории. Оставаться сторонним тому, что отвлекает от математики и
саморазвития - с таким девизом он старался жить вот уже два года. Все то, чем
люди занимались, он делил на три сущности: значительное, чуждое, нестоящее.
На том, что находил значительным, он концентрировал сознание; к тому, что
представлялось чуждым или нестоящим, пребывал в равнодушии. Быт -
пустяковое. Отношения вне труда и познания - скукота. Политика - за пределами
его склонностей. Любовь - банальность, уступка физиологии... Он скучал, когда
Торопчины принимались вспоминать свой переезд в Россию; в нем закипало
презрение, когда кто-нибудь кичился тем, что провел каникулы в Москве, а кого-
то распирала гордыня, что их семья переберется на Кавказ. «Географическое
тщеславие» - он его выводил из мещанства. Для Владьки было важно не где
жить, а чему учиться и служить, как проявить себя перед человечеством...
Маша, чтобы не увязнуть надолго в мучительности перронных впечатлений,
стала смотреть за окно. По закрайкам березняков четырехгранные под крышами
стожки. Чудно! А у нас никогда сено не закрывают и не стожки - стожищи!
Роторный канавокопатель. Солдаты, стягивающие кабель с катушки. Сорока на
сосне. Меркло-зеленые клубы ивняка над речкой. Возле всего хотелось бы
остановиться. Вдохнуть сенной аромат. Подбежать к солдатам. Отразиться в
реке. А все - пролетом. Убегающее пространство жадно: всасывает деревни,
леса, равнины, путников, а заодно как бы всасывает твое прошлое со всем, что в
нем было: с надеждами, смятением, боязнью смерти, открытиями, тягой к
достоинству и состраданию...
На подъеме свалило на сиденье Владьку тепловозным рывком. Маша
заулыбалась. Он усмехнулся. Что ты за существо, Владька? Почему ты спокоен
и важен? И сомнений у тебя, кажется, нет, и родных, и друзей?
«Интересно, как ему мой отец?»
- Нормальный дядька.
- Определенней?
- Не выдающийся и не посредственный. Нормальный. Торопчины чтут.
Значит, порядочный.
- А умный?
- Не мыслитель. Из-за стенгазеты чего-то... Мелочь - и столько усилий.
Крупно расходоваться надо. Ради значительного общественного отзвука.
- Он не о масштабах заботится. Для тебя это соринка, для него - бревно в
глазу. Он проводит на коксовых печах почти полсуток и желает думать сам, не
по-трайновски. Если я начну тебе указывать, как ехать в поезде и как обходиться
с проводниками, ты меня сразу возненавидишь.
- Указывай сколько угодно. Я оглохну.
- Не у всех такие нервы.
- В твоем возражении есть смысл. Кстати, твоему отцу не мешает
познакомиться с моим папашей. Вот у кого замах! Под шестьдесят. Три высших
образования. Тартуский университет. Физмат. Ленинградский. Филфак.
Троицкий ветеринарный институт. Знает все - от анатомии животных до
спиральных галактик. Он астматик. Дома бывает только наездом. Город-то
загазован. Скитается по стране в поисках поселков с чистым воздухом. Не
задыхается - оседает на полгода. Любая умственная работа в его возможностях.
Ветврачом бойни был, экскурсоводом планетария был, инспектором по
растениеводству, заведующим райотделом культуры... Чаще преподает: физик,
латинист, литератор, обществовед... Универсал! С месяц даже физкультурником
был, это при своей-то астме... Мотается по стране. Значительные наблюдения.
Периодически суммирует. Сядет - и раз-раз-раз - записку в Центральный
Комитет партии. Я, дескать, такой-то, имеющий три высших образования,
проведя несколько лет на целине, пришел к выводу, что нельзя терпеть дальше,
чтобы так мало было элеваторов. Сейчас много полигонов по изготовлению
железобетонных конструкций, стыкуются, свариваются, собираются они
стремительными темпами, потому это надо осознать и покрыть целину широкой
сетью элеваторов, иначе не меньше трети зерна будет сгорать и терять сортность
в буртах. Но и это не все. Там-то надо протянуть асфальтовое шоссе, оттуда
дотуда налить бетонку, сюда проложить узкоколейку или широкопутку. Все
распишет тщательно - по пунктам и подпунктам. Остается лишь принять
государственное постановление. Великолепный папаша?
- Хорош.
- Когда заглянешь к нам, сможешь лицезреть борца за усовершенствование
общества. Если будешь внимать его речам, узнаешь, что он давал
дипломатические советы Молотову, и тот, разумеется, принимал их, что он
предсказал президенту Кеннеди гибель от руки террориста в письме по поводу
Карибского кризиса. Твое внимание его растрогает. В благодарность он
примется играть на скрипке, поясняя при этом, что он самоучка, что инструмент
расстроен, растрескался... Все наши улизнут в соседние комнаты, но тебе-то не
удастся. Он еще сообщит тебе, что Герцен умный писатель, что Врубель не
признавал Репина и был талантливей, что он отрицает все космогонические