Страница 119 из 121
— Позволь мне понести, — сказал Тушка, когда Флорес ухватилась за особенно тяжелый мешок с тестом из белоцвета.
— Я о’кей, — воспротивилась Флорес.
Ее волосы взмокли от пота, подчеркивая маленький череп, и голубые вены выступили на висках. Одежду — хоть выжимай. Флорес наслаждалась происходящим.
Чуть позднее, когда все трое уже сидели в машине и Тушка отъезжал от Си-два, она сказала:
— Мы их расколем.
— Расколем? — эхом откликнулся Тушка.
— Разберемся, что у них за механизм внутри, — объяснила она.
— Да? — сказал Тушка, явно не интересуясь перспективой.
— Да, и потом, с Божьей помощью, мы излечим их.
Питер был удивлен, услышав эти слова из уст работницы СШИК. Но лицо Флорес появилось в щели между передними сиденьями, как голова горгульи из готической стены, в поисках проповедника, засунутого на заднее сиденье.
— Просто фигура речи, вы должны понимать, — сказала она. — Другими словами, если посчастливится. — Ее лицо снова исчезло, но она еще не закончила. — Вы, наверно, не шибко верите в такую чепуху, как счастье, а?
Питер отвернулся и уставился в окно. При скорости, с которой Тушка вел машину, темную землю можно было принять за бетонное шоссе, и иногда пласт бледного белоцвета убегал назад, расплываясь, как разметка на дороге. Если напрячь воображение, он мог бы увидеть дорожные знаки на шоссе М-25 с указателем расстояния до Лондона.
— Думаю, что верю, — ответил он Флорес, немного запоздав.
Он точно знал, что слово «счастье» нигде в Библии не упоминалось, но это не значило, что счастья не существует. Грейнджер называла его счастливчиком. И в лучший период его жизни, когда Би была рядом, он и вправду был счастлив.
Когда он добрался до квартиры, там наконец его ждало письмо Би.
В нем говорилось:
Питер, я люблю тебя. Но пожалуйста, не возвращайся домой. Умоляю тебя. Оставайся там, где ты есть.
28
Аминь
— Что мне здесь нравится, — сказала Моро, стремительно ускоряя темп на беговой дорожке, — каждый день что-то капельку меняется, но в то же время все остается по-прежнему
Она, Би-Джи и Питер занимались на спортплощадке под тентом. Это был просто еще один день на Оазисе, очередной перерыв, согласно расписанию, несколько часов отдыха перед тем, как вернуться к работе над великим проектом. Навес защищал их от солнца, но свет его был таким ярким в это послеобеденное время, что пронизывал переплетение холста, придавая телам желтоватый оттенок.
Моро уже пропотела как следует, шаровары прилипали к бедрам при каждом шаге, голый живот блестел. Она поставила себе цель пройти триста шагов и была где-то на полпути, не сбавляя темпа и крутя рукоятки беговой дорожки, словно это были ручки газа на мотоцикле.
— Тебе надо бы попробовать тренировать только ноги, не держась, — посоветовал ей Би-Джи, отдыхая между подходами в отжиманиях, — четырехглавые подкачаешь, икроножные, да и вообще.
— Я заодно и руки тренирую, — ответила Моро. — Беспалые часто запускают руки, те становятся вялыми. А я себе сказала — ни за что.
Питер поднимал мешок с песком, надетый на шкив, вернее, пытался поднимать. Руки у него значительно окрепли от работы на плантациях белоцвета, но, видимо, теперь он напрягал какую-то иную группу мышц.
— Не надрывайся при подъеме, — сказал ему Би-Джи, — вниз тоже полезно. Выжимай медленно. Медленно, насколько сможешь.
— Я думаю, он для меня еще тяжеловат, — сказал Питер. — Что в этом мешке? Не песок же?
Он не мог себе представить, чтобы СШИК вез на корабле мешок с песком, когда это место можно было уделить чему-то более полезному и равному по весу — мешку сахара или человеку.
— Земля, — сказал Би-Джи, обведя рукой пространство вокруг площадки под тентом.
Он стянул майку и выкрутил ее. Сморщенные шрамы радугой проступили у его левой подмышки, уродуя плавный рельеф на груди.
— Полагаю, что отсыпать оттуда землицы не получится? — поинтересовался Питер.
— Я тоже так полагаю, братан, — подтвердил Би-Джи с чрезвычайно серьезным лицом, но на самом деле он шутил.
Человек становится для тебя открытой книгой, если узнать его поближе. И его интонации, и окончание фраз, искорки в глазах — тончайшие символы, неведомые официальной науке, на которых можно при желании построить дружбу на всю жизнь.
Питер снова попытался взять вес. На этот раз не успел он дотянуть его до колен, как начали болеть бицепсы.
— Частично твоя проблема в том, — сказал Би-Джи, подходя к нему, — что тут необходимо действовать равномерно.
Он снял мешок со шкива, подтянул его практически без усилий себе на грудь, затем аккуратно обхватил одной рукой.
— Наиглавнейший мускул — это твой мозг. Надо планировать, что будешь делать, и разогреться. Найди упражнение, которое потребует от тебя предельных усилий, но не запредельных. Что до этого мешка, так я тебе советую — для начала просто поноси его.
— Как это?
Би-Джи подошел к Питеру и бережно передал ему мешок, словно спящего ребенка.
— Просто прижми его к груди, — сказал он, — обхвати руками и ходи. Походи по площадке туда-сюда, еще и еще, так долго, сколько сможешь, пока не почувствуешь, что сил твоих больше нет. Тогда положи мешок и расслабься.
Питер так и сделал. Би-Джи наблюдал. Моро тоже наблюдала, она уже прошагала свои триста шагов и теперь пила из бутылки бледно-зеленую жидкость — может, дождевую воду, а может, и дорогущую газировку, изготовленную на заводах транснациональной корпорации за тридевять галактик отсюда. Питер сновал мимо них со своим мешком туда и обратно. Носил он вполне прилично, а вот когда выдохся, то опустил мешок довольно неуклюже.
— Надо будет еще попрактиковаться, — сказал он пыхтя.
— Ну, ты ж не собирался заниматься этим потом, да?
Он впервые намекнул на предстоящий отъезд Питера.
— Почему бы и нет, — сказал Питер, присаживаясь на низкий подиум неизвестного назначения. — Что помешает мне носить мешок с песком, когда я вернусь домой? Собственно, это может быть даже необходимо в случае наводнения. Там в последнее время сплошные наводнения.
— Надо бы им тщательнее продумать свою говенную водоотводную систему, — заметил Би-Джи.
Моро встала и оправила одежду. Перерыв на тренировку закончился — долг зовет.
— Может быть, вам стоит уладить все свои дела там и вернуться сюда, — сказала она.
— Я не оставлю свою жену.
— Ну, может быть, она тоже сумеет прилететь.
— СШИК в свое время решил, что не сумеет.
Моро передернула плечами, ее обычно бесстрастное лицо оживилось от вспышки негодования.
— СШИК-пшик! Что это вообще такое? Мы — мы и есть СШИК! Все мы здесь. Может, пора бы чуть-чуть ослабить проходные тесты.
— Ага, они крутые, — согласился Би-Джи задумчиво; одна его половина гордилась собой за то, что он успешно прошел собеседование, а другая сожалела о потенциальных братьях и сестрах, которые не справились. — Чертово игольное ушко. Это ж из Библии, да?
Почти рефлекторно Питер напрягся в поисках дипломатичного ответа, а потом осознал, что в этом нет никакой нужды.
— Да, Би-Джи. Евангелие от Матфея, глава девятнадцатая, стих двадцать четвертый.
— Я запомню, — сказал Би-Джи, а потом широко осклабился, давая понять, что ничего он не запомнит и прекрасно об этом знает.
— Муж и жена в одной команде, — сказала Моро, пряча бутылку в объемистую сумку — Думаю, это было бы очень романтично.
Она говорила мечтательно, словно романтика для нее была чем-то экзотическим и странным, тем, что можно наблюдать в стае обезьян или белых гусей, но уж никак не среди ее знакомых.
Питер закрыл глаза. Последнее сообщение Би и его ответ отпечатались в его мозгу так же явственно, как любой стих из Евангелия.
Питер, я люблю тебя, - писала она, - но прошу тебя, не возвращайся домой. Умоляю тебя. Оставайся там, где ты есть. Это безопаснее, а я хочу, чтобы ты был в безопасности. Это последнее сообщение, которое я смогу тебе отослать. Я больше не могу оставаться в этом доме. Я буду жить с другими людьми, с чужими людьми. Я точно не знаю где. Мы будем переезжать. Я ничего не могу тебе объяснить, просто поверь мне, что так будет лучше. С тех пор как ты уехал, здесь все переменилось, все уже не так. И все меняется ужасно быстро. Безответственно с моей стороны приводить дитя в этот гниющий мир, но альтернативой было бы убийство, а на это меня не хватит. Думаю, в любом случае плохой конец неизбежен, и для тебя будет благом не возвращаться и не видеть этого. Если ты любишь меня, то не заставишь смотреть, как ты страдаешь. Забавно, что много лет назад, когда мы только встретились, меня предупреждали, что ты жестокий и бессердечный эксплуататор чужих чувств, вечно манипулирующий людьми, но я знаю, что в душе ты невинен, как ребенок. Ныне эта планета стала слишком жестокой для тебя. Мне будет утешением думать о том, что ты в безопасности и что у тебя есть какой-то шанс на счастливую жизнь.