Страница 62 из 93
В 1572 году судьба Руси висела на волоске. Истощение сил нации привело к тому, что разбойничье ханство, мелкий вассал Турецкой империи, собралось не просто обложить Русь данью, а завоевать ее. Несмотря на то что нападение не было неожиданным, огромное государство даже не сумело обеспечить себе численного преимущества в сражении. Благодаря стойкости русских воинов удалось отбиться, но сама ситуация свидетельствовала о том, что за годы Опричнины страна очень ослабела.
В последующие годы Девлет-Гирей уже не пытался покорить Русь, очевидно, поняв, что эта задача ему не по зубам, но грабительские набеги не прекращались. Чем хуже у Москвы шли дела в Ливонской войне, тем наглее вели себя степные хищники. Особенно разорительными были нападения 1580 и 1581 годов, когда обстановка на западе стала совсем скверной.
Вагенбург – европейский аналог русского «гуляй-города»
Война на западе
Победы закончились
Легко справившись со слабым Орденом, Русь оказалась в состоянии конфликта с другими претендентами на ливонское наследство: Польшей и Швецией. Ивану IV эти противники не казались опасными, поскольку оба королевства пребывали в незавидном состоянии. К тому же со Швецией, которая в это время втянулась в затяжную войну с Данией, можно было и подождать.
Иван решил начать с Польши, к ней у Москвы имелся старинный счет. Царь по-прежнему являлся «государем всея Руси» лишь по названию, поскольку значительная часть бывших русских земель все еще принадлежала Великому княжеству Литовскому. Очень возможно, что уверенный в своей силе Иван был даже рад предлогу начать с соседом-врагом войну, надеясь на скорую победу.
Взятие Полоцка (1563) подтвердило радужные ожидания; казалось, мечты о воссоединении Руси в древних «киевских» пределах скоро осуществятся. Но в начале следующего 1564 года ход войны переменился.
После неудачных переговоров с королевскими послами, от которых царь требовал невозможного (например, отдать Киев), московская армия в январе возобновила наступление, двигаясь на Литву двумя колоннами – от Полоцка и от Смоленска.
Литовский гетман Николай Радзивилл был вынужден действовать быстро, чтобы не дать противнику соединиться. 26 января он атаковал полоцкий корпус князя Петра Шуйского у местечка Чашники на реке Ула. Судя по цифрам литовских потерь, которые приведены в сохранившемся письме Радзивилла (всего двадцать убитых), настоящего сражения даже не произошло – русские были застигнуты врасплох на марше, их погубили беспечность и недооценка противника. Разгром был ошеломляющим. Князь Шуйский и еще несколько воевод погибли при отступлении, другие военачальники угодили в плен.
Второй русской рати, шедшей из Смоленска, пришлось поспешно отступить. Кампания была проиграна, едва начавшись.
Опять начались переговоры. Даже еще и теперь было не поздно заключить мир на выгодных условиях: король соглашался зафиксировать фактическое положение дел, при котором и порт Нарва, и Дерпт, и большой кусок Ливонии остались бы у Москвы.
Но Ивану хотелось воевать дальше. Предвидя, что это может вызвать в стране недовольство, он «укрепил дисциплину», установив с 1565 года опричную диктатуру, а для имитации всенародной поддержки созвал в 1566 году земский собор – как при «Избранной раде», да только времена теперь были совсем иные, страшные. Когда царь спросил у народных представителей, воевать ему дальше или нет, те, конечно, дали ответ, который от них требовался: «Стоять крепко».
Однако воевать обеим сторонам было нечем и не на что. Еще несколько лет попеременно велись то переговоры, то вялые боевые действия, и в конце концов в 1570 году Русь и польско-литовское государство заключили трехлетнее перемирие, оставшись каждый при своем.
Война со Швецией
Иван пошел на временное замирение с Польшей, потому что стал готовиться к войне со Швецией, должно быть, показавшейся ему более легким противником.
Во времена короля Густава, добившегося независимости от Дании, шведское королевство стало играть важную роль в Балтийском регионе, однако Эрик XIV (1560–1568), во многом похожий на Ивана IV, привел свою страну к упадку.
Это был человек незаурядный и яркий, подававший большие надежды, но психически неуравновешенный, и с годами его состояние становилось все более болезненным. Если безумства Ивана всегда преследовали какую-то, пускай ошибочную, но изначально практическую цель, то Эрик при обострениях недуга вел себя совершенно неадекватно. В 1567 году, во время очередного приступа, он убежал в леса и скитался там в одиночестве, а когда один из приближенных нашел беглеца, король его убил. При этом Эрик правил железной рукой, расправляясь с оппозиционерами почти так же безжалостно, как его русский современник. Родного брата Юхана, герцога финляндского, король заточил в тюрьму и собирался предать смерти, однако, опять впав в помрачение рассудка, вообразил себя Юханом и дал приказ об освобождении узника. Это короля и погубило. Уставшая от Эриковых выходок знать в 1569 году взбунтовалась и посадила на престол Юхана.
Трудно сказать, какие соображения сыграли бóльшую роль в рискованном решении Грозного затеять войну с новым противником, не победив старого, – политические или личные. С одной стороны, царь видел, что Швеция ослаблена; с другой – был возмущен свержением законного монарха, с которым произошло то самое, чего Иван всегда боялся. Кроме того, у него имелась и частная причина ненавидеть нового короля. Десятью годами ранее Юхан женился на польской принцессе Екатерине Ягеллон, к которой тогда сватался овдовевший Иван. Я уже рассказывал, что он никак не желал смириться с этой обидой и продолжал упорно добиваться руки уже замужней женщины, под конец потребовав ее даже у самого Юхана, которому царь писал оскорбительные письма. Это вряд ли улучшило русско-шведские отношения.
Эрик XIV. Стефен ван дер Мейлен
Однако не следует считать, что Иван IV действовал необдуманно, в запальчивости. Во-первых, шведское войско было занято войной с Данией, а кроме того у Грозного возник интересный стратегический план, который при успехе мог бы изменить всю ситуацию на Балтике.
Ливонцы упорно не желали состоять в московском подданстве, поскольку русские были для них чужими по вере и культуре, поэтому Иван решил использовать на западе прием, который его предки успешно применяли на востоке: назначить инородцам инородного же царька, целиком зависящего от Москвы. Царь решил сделать Ливонию новым «касимовским ханством». Эту мысль ему подали двое ливонских дворян, Иоганн Таубе и Элерт Крузе. Сначала они предложили на роль марионеточного короля бывшего орденского ландмейстера Иоганна фон Фюрстенберга, находившегося в русском плену, но тот был стар и вскоре умер. Отправили предложение последнему ландмейстеру Готхарду Кетлеру, тоже уже бывшему и превратившемуся в герцога Курляндского, – Кетлер ненавидел русских и ответил отказом. Тогда возникла кандидатура еще более перспективная – брат датского короля принц Магнус.
Магнус (род. в 1540 г.) владел островом Эзель, перешедшим к Дании от Ордена. Местная знать к чужаку относилась неприязненно, отношения с братом, Фредериком Датским, у принца тоже были неважными, и предложение Москвы оказалось кстати. Должно быть, Магнус рассудил, что лучше быть вассалом любезного Ивана и владеть целым королевством, чем служить враждебному брату и оставаться жалким герцогом Эзельским.
Летом 1570 года датчанина торжественно приняли в Москве, он присягнул Ивану IV на верность, получил титул короля ливонского и должен был обвенчаться с «принцессой» Евфимией, дочерью недавно убитого Владимира Старицкого. Девушка, правда, внезапно скончалась, но дело скоро поправили – у Евфимии имелась младшая сестра Мария, которую по достижении тринадцати лет выдали за «короля».
При всем своем истовом православии Иван не стал понуждать Магнуса к перемене конфессии, отлично понимая, что это отвратит ливонцев от нового монарха. В этом царь тоже последовал примеру прежних московских государей, не заставлявших татарских царевичей отказываться от Ислама.