Страница 20 из 35
Ярослав сглотнул, глаза у него стали большие и испуганные.
— Я тебе скажу, — продолжил Сергей. — Я никому никогда не говорил. Тебе — скажу. Я виноват в смерти одного ребёнка. Он был чуть младше тебя. Всё. Я не оправдываюсь, я виноват. Мне всегда жить с этой виной. Это ничем не искупишь. Ни тем, что я воспитаю десяток своих детей, ни тем, что буду хорошим педагогом для вас… Это страшная вина, Ярослав… Человек должен жить. Никто не имеет права отнимать у него жизнь, да и сам он не имеет такого права. Поэтому я не хочу ничего слышать ни о войне, ни о смерти. Тем более — от тебя. Ты выжил чудом и ты должен оправдать это чудо. Поэтому — живи, а не думай о смерти. Ты меня понял? Понял? Не слышу!
— Да, — выдавил Ярослав, и Сергей облегчённо вздохнул. Впрочем, тут же заметив, что так сильно сжал плечи мальчика в своих руках, что у того, наверняка, останутся синяки. Он разжал пальцы и Ярослав испуганно попятился.
— Прости, — сказал Сергей, — прости, если напугал. Но ты сам… Если хочешь, я прямо сейчас отвезу тебя в детдом.
Ярослав прижался к стене и чуть слышно проговорил:
— А можно я останусь?
— Можно, — Сергей присел к столу и закурил, — тогда переоденься в сухое. Ты правда можешь простыть.
Ярослав послушно стянул футболку и пошёл в комнату за парадной рубашкой.
— Постой, — Сергей поднялся и принёс ему свою рубаху, — держи, рукава подвернёшь и пойдёт.
Ярослав натянул рубаху, принялся закатывать рукава, но руки у него дрожали, и ничего не получалось. Сергей смял сигарету, подошёл, присел перед Ярославом на корточки, подвернул тому рукава, и уже с улыбкой сказал:
— Ты чудовище, Ярик. Я сто лет ни с кем ни ругался. А ты меня раз — и раскрутил. Я аж сам испугался…
— Сергей Фёдорович, не отправляйте меня назад, — попросил Ярослав, — Вы же обещали — до завтра. Я буду хорошо себя вести. Я больше Вам ни слова не скажу.
— Обрадовал, — нервно рассмеялся Сергей, — и что я тут буду в гробовом молчании делать? Нет, друг, говорить ты будешь. Только с этой минуты — по-немецки, ясно? Так у тебя будет меньше шансов наговорить мне ерунды.
— Ich ka
Сергей отправился в комнату к печатной машинке. В ней торчал незаконченный текст. Он уселся за работу, а Ярослав за его спиной лёг на диван с томом Шиллера. Вот и свершилось: то, что Сергей держал в себе, то, что не говорил ни на тренингах, ни жене, то о чём вспоминать боялся, рассказано подростку. Мальчику, с которым они знакомы ровно десять дней. И как тот среагировал? Испугался, это ясно. Но почему тогда не ушёл? И что он об этом думает? Лежит, старательно перелистывая страницы. Вот встал, что-то взял с полки. Ясно, словарь понадобился.
— Как читается, всё понятно? — повернулся Сергей.
— Всё, — ехидно сказал Ярослав, — кроме того, чего это Вы по-русски заговорили. Слабо весь вечер выдержать?
— Мне слабо? — возмутился Сергей. — Вот дам тебе по шее за такое предположение!
— Дайте, дайте, с бычьим здоровьем легко больных детей лупить!
— Да ты не больной, ты просто противный, — с наслаждением сказал Сергей. Похоже, мир между ними восстановился. — Трудный подросток, да и только.
— Ха. Тогда Арнольд какой?
— Все вы — один другого краше. Что мальчики, что девочки.
— Девочки? — Ярослав вдруг задумался, отодвинул книжку и спросил: — Сергей Фёдорович, а сколько нужно перевести, чтобы заработать сто рублей?
— Сто? — Сергей подумал. — Ну, смотря кто заказчик. Вот из этого заказа, — он кивнул на лист в машинке, — пять страниц. А зачем тебе сто рублей?
— Мне? — Ярослав сел. — Я хотел на день рождения Женьке Воробьёвой подарок купить, а у меня денег нет. А можно, я переведу, а Вы мне потом сто рублей дадите?
— Но тут нужен хороший художественный перевод. Я тебе за тяп-ляп платить не стану.
— Я постараюсь, — Ярослав вскочил, — можно?
— Ну, — Сергей замялся, — валяй, пробуй. Только ты на машинке-то печатать умеешь?
— Умею, — Ярослав сел на освободившееся место, — я отцу помогал диссертацию набивать. Там цифр много, он не успевал один.
Ярослав подвинул к себе листочки с текстом и зашевелил губами, бормоча немецкие фразы себе под нос. Сергей потянулся и вышел на крыльцо. Пусть мальчик попечатает. Глядишь, и правда получится. Сосед за забором возился в огороде:
— Ну, Серёга, нашёл пацана?
— Нашёл.
— Вот, а волновался. За них только переживаешь зря. Такие олухи ни в воде не тонут, ни в огне не горят. Мой было удерёт и до ночи ищи-свищи. И ничего…
— Пишет? — спросил Сергей.
— Куда там! Лень ему, мерзавцу. Хорошо, служит недалеко, можно позвонить, узнать.
Сергей покивал и вернулся в дом. Ярослав уже выстукивал на машинке первые фразы. Оставалось взять другой текст и сесть в кухне с листком бумаги…
Ярослав не вставал до самого вечера — только, чтобы попить чаю и выбежать во двор по делам. Изредка они перебрасывались двумя-тремя немецкими фразами, и машинка стучала дальше. Сергей ждал, когда Ярославу надоест, но тот вцепился в текст намертво. Тогда Сергей ушёл в другую комнату, включил там чёрно-белый телевизор и задремал, глядя в экран. Приснилась почему-то Аля. Как она гладит его по голове и говорит много разных хороших слов. Они гуляли по берегу реки, потом пошли к ней домой. Потом он обнял её, потянулся к её губам и… проснулся. Приглушённо работал телевизор. Сергей встал и, зевая, направился в соседнюю комнату. Ярослав спал сидя, положив голову на руки. Рядом лежало несколько отпечатанных листов. Сергей посчитал их — шесть. Вчитался в строчки: грамотный, хороший перевод. Пара поправок и можно сдавать в издательство. Он озадаченно посмотрел на Ярослава, как бы прикидывая, что теперь делать. Потом принёс из шкафа подушку, простынь и покрывало, застелил диван и поднял мальчика на руки. Тот что-то пробормотал во сне. Сергей положил Ярослава на диван, стянул с него кроссовки, бросил на пол и усмехнулся. Вот они — прелести отцовства. Только Сергею их не испытать. Сашка к пятнадцати годам и думать про него забудет. Ярослав перевернулся на живот и довольно чётко сказал:
— Па, не гаси свет…
Сергей отшатнулся от него, как от чего-то страшного. Потом взял себя в руки. Чего только человек не скажет во сне… Присел рядом, укрыл Ярослава покрывалом и осторожно погладил по голове.
А может и правда? Может, пусть Ярослав остаётся жить здесь? Пусть он будет ему как младший брат. Какая никакая семья. Будут вместе переводить тексты, может, летом на рыбалку поедут, или в гости к матери Сергея. Ей, наверняка, Ярослав понравится… Мама ведь права… Старый педагог… Хочешь помочь — помогай, а не лей слёзы. Мама, мама… Сергей глянул на часы. Глубокая ночь. Он вздохнул, прошёл в комнату и, не выключая свет, улёгся на кровать. По потолку лениво ползла муха. Останавливалась, делала несколько шагов, перебиралась через трещинки и снова неподвижно застывала. Сергею стало смешно: может, его жизнь со стороны выглядит ничуть не лучше, чем маршрут этой мухи. Тоска вдруг поднялась в груди. Вязкая, тягучая тоска…
18
С утра Ярослав снова хотел печатать перевод, но Сергей Фёдорович не разрешил. Накормил завтраком и выгнал на улицу — гулять. С условием не лезть под колонки. Ярослав отошёл недалеко, присел на пенёк и принялся веткой рисовать узоры у себя под ногами. А заодно размышлять, как теперь быть. У него вот-вот будут деньги. Те самые сто рублей, о которых говорила Вика. Мол, давай и пошли. Но только сможет ли Ярослав сунуться с деньгами к Вике? Наверное, это невозможно. Он со стыда сгорит.
Сергей Фёдорович вёл себя сегодня как-то странно, не так, как вчера. А как будто присматривался к Ярославу. Встанет рядом и смотрит. Может, Ярослав напомнил ему того пацана, которого он убил? Ярослав стёр рисунок кроссовкой и начал рисовать новый. Да нет, ему показалось. Смотрит и смотрит. Может, опасается, что Ярослав снова куда-нибудь удерёт, как вчера. А ему придётся волноваться. Странно, но это было приятно. Волнуется, значит, не наплевать. Может, потом снова позовёт к себе в гости.