Страница 35 из 35
Сергей Фёдорович слегка сжал руку Ярослава, вышел, а Ярослав закрыл глаза, пережидая головокружение. Потом к нему подсел Денис:
— Я не понял — он тебе чё, не предок?
— Теперь предок, — сказал Ярослав.
— Слышь, расскажи, а? Чё ты наделал-то? Про чё он говорил?
— Я повесился, — радостно сказал Ярослав и поглядел в округлившиеся глаза Дениса…
27
Перед отбоем в палату вошла медсестра и щёлкнула выключателем:
— Спокойной ночи, мальчики.
— Только дверь в коридор не закрывайте, — попросил Ярослав, — я темноты боюсь.
— Хорошо, спите так, — сказала медсестра.
“So, gut, schlдfer sie”, — автоматически перевёл Ярослав. Сон куда-то пропал. Вспомнился душный вечер, когда он так боялся Сергея Фёдоровича. Захотелось пить. Но вставать было нельзя. Ярослав старался заснуть. За окном летние сумерки постепенно переходили в ночь…
Сон так и не шёл, и Ярослав решил всё-таки встать, поискать воды. Он приподнялся, сел и спустил с кровати ноги. Голова кружилась и болела, но вполне терпимо. Он встал, схватившись за спинку кровати, и вышёл в коридор. Там, при свете ночника, сидела медсестра и читала книжку. Увидев Ярослава, она почему-то испугалась:
— Ты чего поднялся?
— Пить хочу, — сказал Ярослав.
— Надо было меня позвать из палаты.
Ярослав опустился на стул около её столика. Медсестра встала, взяла стоящий неподалёку на подносе стакан и налила воды из чайника. Ярослав глотнул. Немного затошнило. Он поставил стакан рядом с собой и сказал:
— А я тут уже лежал. Только в другом отделении. В январе и феврале.
— И снова потянуло? Ты чего такой неосторожный?
— У меня день рождения завтра. То есть уже сегодня, — сообщил Ярослав, не ответив на вопрос. — Пятнадцать лет.
— Поздравляю. Пойдём, я тебя провожу, тебе бегать пока рано. Видишь, в наше отделение даже родителей пускают, чтобы вы никуда не ходили, а ты вскочил.
— Я сам дойду. Только можно ещё чуть-чуть посидеть? Я тихо.
— Мне за тебя попадёт. Ладно, посиди минутку, именинник.
— Я не буду мешать, — Ярослав помолчал. — Мне в детдоме в изоляторе Ксения Алексеевна всегда разрешала рядом сидеть. Я ей даже помогал — иногда печати на бланки ставил, а иногда мы просто говорили. Я ей стихи читал… А хотите, Вам почитаю?
— Хочу.
Ярослав вздохнул и начал:
Ему вдруг показалось, что кто-то идёт по коридору и он замолчал. А медсестра решила, что стихи кончились и сказала:
— Спасибо. Ты здорово читаешь. Теперь пойдёшь спать?
Ярослав кивнул:
— Просто я хотел о счастье поговорить.
— О чём?
— О счастье. Какое оно.
— Оно разное, — медсестра припомнила его имя, — Ярослав.
— Мне недавно казалось, что его не бывает. А оказалось — столько! — Ярослав улыбнулся. — Я вот отсюда не в детдом поеду, а домой. Говорят, что таких взрослых, как я, никто не усыновляет. Но это неправда. У меня были хорошие родители, но они погибли. А теперь меня возьмёт к себе тоже очень хороший человек. Он мне будет как брат.
Ярослав помолчал. Медсестра смотрела на него задумчиво, подперев щёку рукой.
— Ладно, я пойду спать.
Он встал, придерживаясь за стену, добрался до палаты. Потом стал медленно закрывать дверь, и в палате темнело. Но страх почему-то не нарастал. Наконец, стало совсем темно. Ярослав на ощупь добрался до кровати и почти мгновенно заснул…
Выписали Ярослава только к концу августа. Тогда, когда Сергей Фёдорович уже устроился учителем в языковую школу, а его записал в девятый класс. За это время Ярослав сильно подрос и изменился. Теперь большую часть времени у него было хорошее настроение. Он научился рассказывать по ночам “страшные” истории, тайком бегать с курящими друзьями на запасную лестницу, и не бояться, что к нему, как к другим, никто не придёт. Сергей Фёдорович приходил часто, иногда — его мама, ещё реже — Женька. С Женькой они попытались спрятаться за входной дверью и поцеловаться, но их застала бабушка-вахтёрша. Хлопнула Ярослава между лопаток твёрдой ладонью и сказала: “Всё твоему отцу расскажу! Бессовестный!” Ярослав с Женькой засмеялись и убежали на улицу. А перед самой выпиской почему-то вдруг заявилась Фроська. Подала Ярославу свёрток: “Вот, это вы с Сергеем Фёдоровичем в детдоме забыли”. В свёртке лежало несколько полусгоревших свечей и кружка с медвежатами. “А он как?” — спросила Фроська. “Нормально”, — пожал плечами Ярослав. Фроська потопталась ещё немного и ушла, а Ярослав расставил свечи на подоконнике, где пацаны курили и поджёг их. Очищающий, успокаивающий огонь горел долго. Он как бы говорил Ярославу, что всё плохое закончилось и, не смотря ни на какие болезни и страхи, теперь всё будет хорошо.
Маленькая чёрная собачка, неслышно ступая лапками по стерильно белому снегу, подошла к нему. Она помахивала хвостом, а глаза у неё немного слезились от мороза. Ярослав поправил на плече школьную сумку и расстегнул пуховик — в кармане рубашки, завёрнутая в целлофан, лежала котлета. Он всегда брал котлету в школьной столовой и приносил сюда, собачке. Он не знал, как её зовут, и не знал, чья она, но собачка встречала его каждое утро и шла за ним до школы, а после уроков провожала до самого дома. Ярослав звал собаку Дружок, хотя, кажется, собачка была женского рода…
г. Омск
"ДЕНЬ и НОЧЬ" Литературный журнал для семейного чтения (c) N 1–2 2005 г.