Бажоный

«Как бы их еще в ограду загнать?» — волновался парнишка. К чуму он подогнал рогатое стадо еще на свету и теперь видел открытые ворота.

— Ай-ай-ай! — успокаивал Василек оленей.

Но волнения его оказались напрасными: животные послушно прошли в загон. И, пропустив последнего из них, молодой хозяин закрыл ворота. А затем стал скликать собак к чуму. Тайгу и Серого, дав им по куску сырого мяса, посадил на поводки. А Шалый не подошел на приманку. Пес помогал до тех пор, пока не загнали последнего оленя, а теперь затосковал, принюхиваясь к следам от санок, на которых уехали пастухи. Чутье собаки подсказало, куда делся его настоящий хозяин, и он, выскочив за ограду, пустился в деревню.

Василек по следам также увидел, что Нифон и Яшка уехали каждый на своей упряжке, и понял, что они увезли с собой туши диких оленей. В спешке пастухи забыли про оставшуюся кровь убитых «дикарей», и она, застывшая, стояла в ведре.

Парнишка решил покормить ею собаку: может, хоть этим удастся приручить Шалого. Напрасно он звал его, пес не появлялся. И тут Василька осенило. «Теплая кровь будоражит зверя, убивает в нем чувство опасности», — так не раз говорил отец, готовя капканы. И эти слова вспомнились Васильку кстати. «Может, попробовать с медведем?» — подумал он и поставил ведро на плиту печки.

Нагревшись, кровь растаяла, стала жидкой. И, взяв с собой ведро, а также прихватив кружку, Василек пошел к капкану.

Черпая кружкой теплую жидкость, он расплескивал ее вокруг туши лося, а также полил капкан и собственные следы на мху, приговаривая:

— Ты, мишка, хитер, а я, человек, еще хитрее.

Затем Василек спустился к ручью, отмыл ведро от крови и набрал в него воды. Заготовил он на ночь и дров, как учили пастухи. И, напившись чаю, лег.

Вспомнилось, как он, увидев отца, возвратившегося с фронта, разревелся от страха. Совсем еще мал был тогда…

Это случилось в сорок четвертом военном году. Пароход-колесник остановился возле деревни, и с него сошел солдат.

Долго вглядывались сельчане в его небритое лицо.

— Никак Павел! — воскликнул кто-то.

И тут закричала бабка Дарья:

— Люди, Павел! Павел живой вернулся! Раиска, Зинка! Вы что, отца родного не узнали?

Зардевшись от радости, подбежали к отцу Раиска с Зинкой, таща за собой упиравшегося Василька.

— Сынок, что же ты ревом встречаешь меня? Своего отца испугался? — прижал он мальчишку к груди. Отец наделал Васильку из досок игрушек, смастерил санки, лыжи и деревянные коньки. Они вместе удили ельцов, пескарей и ершей, ставили продольники и крюки на щук.

Немного подлечившись, отец начал работать: летом возил с дойки молоко на телеге, а зимой в лесопункте рубил тонкие березки для изготовления виц-хомутов, применяемых в сплотке леса. По карточкам от лесопункта он получал хлеб, сахар, соль, мыло и мануфактуру. Помогала и охота.

— Ты, Павел, слова волшебные знаешь, — говорили сельчане. — Идет зверь в твои капканы.

Дошла очередь и за строительство дома взяться: старый-то вот-вот рухнет. Отец заготовил лес и вывез его на лошадке. Успел даже оклад сделать: четыре ряда положили.

— Счастливая ты, Матрена Панкратьевна! — завидовали вдовы. — Мужик в деревне ой как нужен.

И в то роковое лето отец возил колхозное молоко с пастбища в деревню. Распрягая коня на дойке, не заметил, как сзади появился сердитый бык Денек и боднул его широким лбом. Отец не растерялся и, падая, сумел рукой рвануть в его ноздрях кольцо, предотвратив тем самым удар рогом. При погрузке бидонов с молоком, он почувствовал себя плохо. И, приехав домой, слег в постель и больше не вставал. От удара быка сдвинулся осколок, оставшийся с войны, и через два дня отец умер от внутреннего кровотечения.

Так, с мыслями об отце, и заснул Василек. А разбудил его рев медведя.

Запах крови привлек топтыгина к туше лося. Входя в узкие воротца, он не почуял опасности и переступил через лиственничный чурбак. В ту же секунду раздался щелчок, и словно десятки собак вцепились в его мощную лапу. Хрустнула кость. От страшной боли медведь взревел.

«Медведь попал! Медведь в капкане! — в порыве отчаянной радости Василек аж подскочил на постели. — Я его победил: заманил и перехитрил старого медведя!».

Но рев топтыгина рядом поднял панику среди оленей, и они в страхе забились о чум. Шесты зашатались, затрещали натянутые на них оленьи шкуры. Василек сообразил — олени, обезумев, разнесут чум в клочья. Схватив ружье, он принялся раз за разом стрелять в отверстие над головой.

Зверь, услышав выстрелы, перестал реветь, и олени понемногу успокоились. Подложив в печку полено, Василек вставил в ствол ружья патрон с круглой пулей и, приподняв полог, выглянул наружу. А там тьма, хоть глаз выколи, только лес надрывно и глубоко гудит…

Хотел он Тайгу с поводка отвязать и в чум завести, да смелости не хватило. Когда зверь ревел, Василек знал — топтыгин сидит в капкане. А что с ним теперь? Может, он уже вырвался из капкана? Страх охватил парнишку. Кажется, подними кто-нибудь сейчас полог — и он, не задумываясь, выстрелит, палец сам нажмет спусковой крючок.

«Но так ведь любого можно убить. Кто знает, будет ли это зверь, собака или человек. Нет, надо взять себя в руки. Вот утром приедут пастухи, и все страхи останутся позади. Нифон быстро с медведем разделается. А шкуру его мне отдаст, как обещал», — успокаивал себя Василек.

Переборов страх, он поставил ружье и подложил в печку смолистое, сухое полено. И вскоре чайник засвистел, зафыркал, забрызгал на накалившуюся плиту.

Выпив кружку сладкого чаю, Василек снова приоткрыл полог и теперь уже различил и привязанных собак, и слонявшихся в загоне оленей. Не обращая внимания на усилившийся ветер, качающий верхушки деревьев и предвещающий ненастье, он открыл северные ворота и выпустил голодных животных на пастбище.

Затем подогрел жареное мясо на сковороде и, позавтракав на скорую руку, ожидал, что вот-вот залают собаки и появятся упряжки пастухов. Не хотелось ему уходить до их возвращения, ведь пастухи мигом пристрелят топтыгина в капкане.

Мелькнула мысль: «А может, мне самому попробовать. Зверь за ночь успокоился. Из капкана с такими зубьями не вывернется, да и с лиственничным чурбаком не убежишь». У Василька было две пули. Решил зарядить еще одну, кинулся к ящику с провиантом — и прямо-таки обалдел: ящик оказался под замком. И продукты пастухов в деревянных сундучках тоже закрыты.

Глухая тревога проснулась в сердце: «Вот устроили, без ножа зарезали». В памяти вдруг ярко всплыла картина нападения на него разъяренного хора и спокойные лица оленеводов… Кто-кто, а уж они-то знали, чем это могло закончиться.

И все же, отвязав Тайгу и дав ей проглотить кусок мяса, Василек с ружьем в руках на изготовку пошел к капкану. Собака, заглядывая ему в глаза, шла рядом. Шерсть на ней топорщилась дыбом по хребту, она ждала команды.

Парнишка расхрабрился, каждая жилка натянута, глаза и уши навострил: все видит, все слышит — настоящий охотник. Ой, что это там чернеет у тропки? Василек замер, чует, как волосы шевелятся и шапку поднимают… Но взвел курок и — была не была! — пошел вперед.

Медведь почувствовал, что к нему идут, и угрожающе заворчал, звякнув цепью. Василек остановился, а внутри все обрывается…

— Пойдем, Тайга, оленей пасти, а медведь от нас из капкана не уйдет. Патроны беречь надо… — погладил он собаку. Тайга, уловив настороженным чутьем своим сумятицу в душе хозяина, неохотно пошла за ним.

И тут Василек вспомнил про Серого, которого с Тайгой не оказалось. Обрывок ремня у сосенки доказывал, что он не усидел на привязи. Но напрасно он искал и звал пса. «И этот утек от меня, горе-охотника, — мрачно подумал он. — Хорошо, хоть Тайга не бросает».

Надо было идти на перехват стада оленей. И, подпоясав фуфайку кожаным ремнем, положив в карман кусок хлеба и три вареных картофелины, и прицепив к поясу узкий от частых заточек пастуший нож, Василек отправился в путь.

Небо заволокло темными тучами. Сильный ветер перешел в ураган. Могучие сосны и ели стонали под натиском озверевшей стихии, а молодые деревца гнулись до земли. Наиболее слабые ломались или падали, вырванные с корнем. Не было ни птиц, ни зверей — все попрятались от непогоды. Тайга гудела тяжело и властно. Только пастушок с собакой настойчиво продвигались вперед в этой круговерти, увертываясь от летящих сучьев.