Страница 67 из 102
— Ну и загнул же ты, Гнат Степаныч, — недоверчиво засмеялся участковый.
— Может, заложил с устатку?
— Я? Нюхни, — широко раскрыл рот Коваленко. — Да ты не дослухав. Сказали, що разыскивается опасный преступник. А у меня глаз наметанный. Всю войну в разведчиках был. Точно: показали Середу.
— Ты твердо уверен, — уже всерьез спросил Жакунов.
— Не сомневайся. Коваленко не подведет.
Участковый взялся за телефон.
…Слепящий луч солнца, прорвавшись сквозь холмы кучевых облаков, ударил в лицо спящему. Середа потянулся и сел на постели. За стеной, в другой половине хаты, завозилась хозяйка, в хлевах мычали невыдоенные коровы. Машинально взглянув в окно, Середа увидел Коваленко. «Раненько что-то поднялся бригадир», — отметил Середа.
Умывшись, он нарезал хлеба, сала, поставил на примус чайник. Усаживаясь за стол, опять увидел бригадира. «Сегодня же воскресенье. Чего ему делать на улице? Не народ же собирать на работу?» Позавтракав, Середа отметил, что Коваленко теперь уселся на лавочку у дома наискосок, лузгает семечки и время от времени поглядывает на его окно.
Сердце тревожно забилось. Неспроста он болтается здесь.
Попробуем проверить. Открыв дверь, Середа тут же отпрянул: в переулке мелькнула фуражка участкового. «Все, обложили! И так быстро. Не уйти… Нет, не все! Мы еще посмотрим», — метался по комнате Середа, запихивая в карманы деньги, аккредитивы, документы…
Через полчаса прибыл Гогоберидзе. Он перелез через забор и рванул дверь. Середы в комнате не было.
— Не может быть, — не поверил участковый. — Мы же глаз не сводили…
Не слушая, старший лейтенант присмотрелся к следам.
«Не иначе, как этот Середа выполз во двор, вдоль забора прокрался на огороды, а дальше — проселок». Больше бежать некуда. Он или не он — раз сбежал, значит, птичка еще та».
Не теряя ни секунды, Гогоберидзе побежал к мотоциклу. Рванул с места, услышал крик участкового: — Я с вами!
— Не нужно! — крикнул старший лейтенант, выжимая газ до отказа. Легкая машина, как норовистый конь, прыгала на ухабах, порою отрываясь от земли. Вскоре он стал нагонять крытый брезентом грузовик.
Обогнав его, Гогоберидзе резко затормозил, преградив путь. Машина тут же стала. Держа пистолет наготове, Шалва заглянул в кабину, затем резко откинул брезент. В кузове перекатывались пустые бочки. Не теряя времени на разговоры, Шалва стремительно понесся обратно, оставив в недоумении шофера.
«Спрыгнул, гад, где-то в логу, — время от времени оглядывая местность с высоты мотоцикла, думал Шалва и вновь садился за руль. — Хитрая бестия: не спросясь, на ходу забрался в кузов».
Проехав километра три, старший лейтенант наконец заметил метрах в пятистах чуть видную за редкими кустами фигуру. Пригнувшись, человек бежал к железнодорожному разъезду, где стоял товарный состав. Зеленый глаз светофора встревожил Шалву. «Не успею, уйдет, — вихрилась мысль между тем, как волнистая степь стремительно летела навстречу. До беглеца осталось не больше полусотни шагов, когда мотоцикл ввалился в промоину. Вылетев из седла, не обращая внимания на боль в разбитой ноге, Шалва понесся за беглецом. До поезда оставалось совсем немного.
— Стой! Стрелять буду! — крикнул старший лейтенант.
Не оглядываясь, тот продолжал бежать. «Живым! Живым надо взять», — твердил себе Гогоберидзе, выстрелив вверх.
— Стой! — крикнул еще раз Шалва, настигая Середу у самой насыпи. Тот молниеносно обернулся, выбросив руку вперед. Грохнул выстрел. Жгучая боль пронзила грудь Шалвы.
— Не уйдешь, — почти беззвучно прошептал Шалва и в падении опустил рукоять пистолета на голову беглеца. Второго выстрела он уже не слышал…
Дня через два, открыв глаза, Шалва увидел у своей постели Темирбая. Радость загорелась в его глазах. Затем взгляд стал напряженным, беспокойным. Шалва силился что-то спросить — и не мог. Губы его едва заметно зашевелились. Наклонившись, Темирбай разобрал: «Он?»
— Он!
Разговор с Аристарховым был долгим и трудным. Именно разговор, а не допрос.
— Садитесь, — указал капитан на стул. — И давайте поговорим. Записывать я ничего не буду, магнитофона тоже нет. Можете убедиться сами.
Действительно, обтянутый зеленым сукном большой письменный стол был пуст, как поле стадиона перед началом состязания. Ни бланков протоколов допроса, ни чернильного прибора, ни авторучки. Ничего. Лишь на краю стола лежала сложенная вдвое газета.
— Расскажите о своей работе, увлечениях. Словом, о жизни.
Холеное, гладко выбритое лицо подследственного осталось непроницаемым. Холодные темные глаза смотрели равнодушно.
Около двух часов пытался капитан установить контакт с подследственным. Тот или отмалчивался, или ограничивался односложными «да», «нет».
Убедившись в бесплодности своих попыток, капитан приступил к решающему сражению.
— Ну, вот что, Иннокентий Серапионович, — внезапно назвал его этим именем Темирбай. Подследственный чуть заметно вздрогнул. — Поначалу я надеялся, что вы поймете, какой спасательный круг я вам бросаю, давая возможность самому, подчеркиваю — самому! — дать правдивые показания. Надеюсь, мне не нужно вам объяснять, какое значение имеет чистосердечное раскаяние? Так вот, еще не поздно попытаться убедить суд, что вы хоть на каплю остались человеком.
Молчание.
В кабинет тихонько вошел Пронько и сел на стул у окна.
— Гражданин Аристархов, я могу вам привести массу доказательств вашей виновности. Но, думаю, достаточно лишь некоторых, — произнес капитан, как бы машинально поправляя газету. При этом из-под нее выглянул краешек цветной обложки книги. Ее вид заинтересовал Аристархова.
— Вы меня с кем-то путаете. Никакого Аристархова я не знаю.
— Может быть, вы успели забыть свою подлинную фамилию? Ведь у вас их было немало.
— Я ничего не забываю.
— Хорошее качество для подследственного, — сказал капитан, нажимая кнопку.
В дверях появился сухонький старичок. Он нерешительно переводил взгляд с капитана на майора, не обращая внимания на арестованного.
— Садитесь, Корнeй Семенович, — подвинул ему стул Темирбай. — И посмотрите на этого гражданина. Знаете ли вы его?
Вглядевшись в нахмуренное лицо сидящего, старик отпрянул.
— Свят, свят… Кешка, никак ты? Да откель же ты взялся? Тебя ж давно похоронили… — забормотал старик.
Капитан быстро проводил его до двери и, обернувшись, бросил Аристархову:
— А вашу тетю я не пригласил. Боюсь, встречи с вами она не перенесет.
Арестованный невидящими глазами уперся в пол.
— Будете говорить?
Молчание.
— Тогда взгляните вот сюда.
Капитан достал из-под газеты книгу.
— Узнаете?
В глазах Аристархова метнулся страх.
— Да-да! Это тот самый томик Островского, который вы взяли в Вышнегорской библиотеке перед отъездом на гастроли в наш город. А теперь взгляните сюда, — раскрыл он книгу. — Не хватает более половины последней страницы в пьесе «Без вины виноватые». И как вы думаете, где она? Молчите? Тогда смотрите сюда. Вот три клочка бумаги. Вот заключение эксперта: ранее эти обрывки вместе с остатком листа в этой книге составляли одно целое… Продолжать? Извольте. Вот этот клочок найден в квартире Фуртаева. Не знаете такого человека? Это же ваш сообщник по убийству Берсеневой и краже из ее квартиры. Так вот, этот клочок найден в квартире Фуртаева. Вы обронили его, когда использовали в качесгве пыжа бумагу из этого томика. Книга была у вас с собой. Детские привычки устойчивы, не правда ли? Дальше. Вот этот обгорелый клочок бумаги — остаток пыжа, найденный в машине Берсеневой, а третий обнаружен в патроне ружья, которое вы «захоронили» вместе с ней…
— Хватит, — хрипло выдохнул Аристархов. — Пишите.
Капитан нажал кнопку.
Вошел конвоир.
— Уведите арестованного.
Когда за ними закрылась дверь, до этого молчавший Пронько сорвался со стула:
— Зачем увели арестованного? Он же раскололся! Нужно немедленно записать его показания, пока не раздумал!