Страница 30 из 85
Это письмо вызвало возмущение даже у Родзянко, этого ярого противника Советской власти и сторонника монархии, бывшего председателя Государственной думы, впоследствии председателя Особого совещания Добровольческой армии Деникина. Родзянко выкрал копию письма у министра иностранных дел «Всевеликого войска донского» Богаевского, с которым находился в приятельских отношениях, и направил его в Финляндию, где оно было опубликовано в печати. Краснов признает:
— Это письмо впоследствии сыграло для меня роковую роль, раскрыв общественности, что я при содействии немцев добиваюсь расчленения России и организации самостоятельного государства с присоединением к нему русских городом.
Установив связь с Германией, Краснов одновременно принял меры к налаживанию отношений с другими империалистическими государствами: Англией, Францией, Турцией, которым направил соответствующую декларацию.
Краснову удалось установить на Дону военную диктатуру. Он отменил советские декреты и ввел старый порядок. В качестве карательного органа был создан так называемый «суд защиты Дона», которому предоставлялись неограниченные права. Этот «суд» жестоко расправлялся не только с большевиками, но и с прогрессивно настроенными казаками. По приговору этого «суда» был повешен председатель Военно-революционного комитета Подтелков, расстрелян командир красногвардейских частей Голубов, казнены другие активные советские работники.
Вооружив за счет немцев свою армию, Краснов при непосредственной помощи германских войск к августу 1918 года захватил всю Донскую область и с трех сторон блокировал Царицын. В это время с юга на помощь Краснову выступил с Добровольческой армией Деникин, направляя удар против частей Красной Армии, находившихся на Северном Кавказе. И хотя Деникин и Краснов не объединили свои войска под общим командованием, они представляли опасность для Советской власти. Однако эта опасность была ликвидирована. В результате героической обороны Царицына белоказаки были разгромлены и отброшены от города.
Лишившись поддержки немецких интервентов после их поражения и изгнания с Украины и Кавказа, Краснов в конце 1918 года установил контакт с представителями Антанты и с их помощью вновь пытался овладеть Царицыном. Но и на этот раз потерпел неудачу.
В дальнейшем англичане и французы стали поддерживать главным образом Деникина и потребовали подчинить ему же Войско донское. В силу сложившихся обстоятельств Краснов, как откровенный германофил, был вынужден уйти в отставку и покинуть Войско донское. Правда, он еще пытался бороться с Советской властью в составе северо-западной армии Юденича, но после разгрома ее сбежал за границу.
Слава авантюриста и грабителя стоит рядом с именем другого подсудимого — Шкуро. Даже небезызвестный «черный» барон Врангель так отозвался о Шкуро:
«Шкуро я знаю по работе его в лесистых Карпатах... Отряд есаула Шкуро во главе со своим начальником, действуя в районе 18-го корпуса, в состав которого входила моя уссурийская дивизия, большей частью находился в тылу, пьянствовал и грабил и, наконец, по настоянию командира корпуса генерала Крымова был с участка корпуса снят».
Грабительские наклонности и исключительная жестокость Шкуро особенно проявились в период гражданской войны.
Шкуро не мыслил себе Россию без царя и поэтому уже Февральскую буржуазную революцию воспринял как событие, ведущее Россию к катастрофе. В середине 1917 года полковник Шкуро во главе отряда в несколько сот казаков был направлен в Персию в экспедиционный корпус генерала Баратова. Атмосфера, царившая в корпусе, вполне устраивала Шкуро. Баратов только на словах старался показать себя демократом, по сути же своей был ярым контрреволюционером. Он не признал Советскую власть и временно оказался хозяином положения в русских войсках в Персии. Баратов имел тесную связь с представителем английских войск в корпусе — полковником Раулисоном, а через него — и с командованием английских вооруженных сил в Персии и Месопотамии. Он заручился поддержкой англичан в планируемом им походе с целью захвата нефтяных районов Баку, казачьих областей Терека, Кубани и Дона и дальнейшего наступления на Советскую Россию. Шкуро был доверенным лицом Баратова в подготовке похода и активным его помощником.
Однако обстановка в корпусе быстро менялась. Революционные идеи проникали не только в массы солдат, но даже и офицеров. Среди личного состава началось движение за демобилизацию. А вскоре через созданный вопреки командованию солдатский комитет до казаков дошел приказ Советской власти о расформировании корпуса. Казаки настоятельно потребовали отправки их на Родину. Баратов был уже бессилен что-то сделать и, бросив корпус, перешел с некоторыми офицерами на службу к англичанам. Части корпуса были направлены в Россию.
Шкуро под видом рядового казака нелегально выехал в Россию, надеясь возобновить борьбу против революции. При этом он прихватил с собой около 200 тысяч николаевских и 50 тысяч золотых рублей. Добравшись до Кисловодска, Шкуро установил связь с контрреволюцией, действовавшей на Северном Кавказе, стал вербовать казачьих офицеров, а затем вместе с полковником Слащевым занялся организацией повстанческих отрядов.
«В мае 1918 года, — показывал на суде Шкуро, — я начал организацию своих контрреволюционных отрядов в Бекешевских лесах... Опираясь на кулацкую часть казачества и офицерство, создавал лесные отряды, ликвидировал в станицах Советскую власть, поднял восстание на Кубани в районе станиц Баталпашинской, Суворовской, Боргустанской...
Зная, что близ Ставрополя действует Добровольческая армия Деникина, я решил вывести свой отряд на соединение с ним. Продвигаясь к Ставрополю, казаки моих частей ликвидировали в захваченных станицах и городах органы Советской власти, грабили население, вешали и расстреливали командиров и комиссаров Красной Армии и устанавливали диктатуру белых».
В селе Когульты ими был схвачен комиссар Ставропольской губернии Петров и по приказу Шкуро повешен. Труп Петрова затем положили на подводу и отправили в Ставрополь, где в то время находились советские части. Туда же за подписью Шкуро была послана телеграмма с угрозой расправиться таким же образом со всяким, кто окажет ему сопротивление.
Когда в конце сентября 1918 года части кубанской дивизии, которой командовал Шкуро, заняли Кисловодск, в городе начались повальные расстрелы и грабежи. Установив военную диктатуру, Шкуро выпустил свои деньги — «шкуринки», напечатанные на этикетках из-под лимонада. Этими, с позволения сказать, «деньгами» он платил населению за отобранные у него продовольствие, лошадей, амуницию.
В городе к этому времени обосновалось множество русских дворян и капиталистов, бежавших сюда из Советской России. Здесь оказались особы царской фамилии, а также князья Голицыны, Волконские, Оболенские, графы Воронцов-Дашков, Бенкендорф, Мусин-Пушкин, крупные нефтепромышленники Нобель, Гукасов, Манташев, Рябушинский. Всем им Шкуро помог выехать из Кисловодска в район Добровольческой армии и затем бежать за границу. Они не забыли об этой услуге и в эмиграции обильно снабжали Шкуро деньгами.
На суде Шкуро откровенно признал:
«Я не могу припомнить всех фактов истязаний и зверств, проводимых подчиненными мне казаками, но продвижение моих частей сопровождалось массовыми грабежами, убийствами коммунистов и советских работников. Такие действия поощрялись генералами и офицерами Добровольческой армии, которые личным примером активизировали зверства и грабежи, чинимые казаками».
Например, когда части Шкуро в январе 1919 года заняли Владикавказ, зверства и насилия приняли такой размах, что Шкуро, опасаясь потерять управление дивизией, вынужден был на следующий день сам усмирять своих казаков при помощи плетки.
Наибольшими зверствами отличалась так называемая «волчья сотня» батьки Шкуро, в которую входили самые преданные ему казаки. Разгул и произвол «волчьей сотни» воспевался белогвардейцами даже в песнях.