Страница 28 из 85
— Как казнил? — спрашивает суд.
— Я отдал приказ, но, как казнили, не знаю, — отвечает уклончиво Муэтдин.
На четвертый день на процессе присутствовало около 3000 жителей.
Один из свидетелей мулла Мухамед Умаров рассказывал о потрясающих картинах пыток и убийств, учиненных Муэтдином: «Я сам уцелел лишь потому, что Муэтдин не рискнул меня убить: меня как духовника уважало население».
Подтверждая показания о массовых зверствах Муэтдина, на вопрос суда: «А как же шариат?» — седобородый мулла закричал: «Он никакого шариата не признавал. Его шариат — грабежи и убийства».
В заключение Умаров заявил суду, что его уполномочило население трех Гаукатов сказать, «что, если хотя бы один из этих преступников будет освобожден, мы все бросим свои родные места и уйдем в горы или в Мекку».
Совершенно неожиданно мулла Умаров обращается к народу, и тысячная толпа опускается на колени и начинает молиться. Я не знал, как мне реагировать на все это. Член суда товарищ Рустемов объяснил мне, что они возносят аллаху мольбу за праведный суд, укрепление Советской власти и справедливое возмездие Муэтдину и его сообщникам.
Пришлось прервать заседание суда, пока молитва не закончилась.
Нашей охране неоднократно приходилось оттаскивать от обвиняемых бросавшихся на них свидетелей, намеревавшихся лично отомстить за погибших родственников.
А Муэтдин угрюмо молчал, изредка покусывая губы.
Дважды кто-то поднимал ложную тревогу о приближении басмачей. Выдержка суда и воинских частей предотвратила панику. Процесс продолжался.
Речь товарища Тюрякулова, требовавшего расстрела бандитов, сопровождалась сплошным гулом одобрения.
Совершенно неожиданно разыгрался инцидент с защитником Гумеровым. Когда он перечислил обстоятельства, смягчающие вину подсудимых, и предложил заменить расстрел лишением свободы, дикие крики взорвали площадь. Оказалось, что это были угрозы по адресу Гумерова, которого заподозрили в сочувствии басмачам.
Пришлось адвокату объяснять, что речь защитника ни к чему не обязывает суд, но что Советская власть такая справедливая власть, что даже таких закоренелых преступников, как Муэтдин, не оставляет без защиты.
26 сентября в 11 часов 30 минут дня суд вынес приговор. Муэтдин и 7 его сподвижников были приговорены к расстрелу.
И тут мы узнаем, что басмач Нурмат Минбаши с джигитами показался под самым Ошем. Полк должен был немедленно выступить для операций против Рахманкула и других басмачей. Создавалась определенная угроза попытки организовать побег. А между тем суд должен был ожидать утверждения приговора из Москвы. Как быть?
Выносим дополнительное постановление: военный трибунал в полном сознании революционной целесообразности и необходимости считает необходимым приговор привести в исполнение немедленно.
Даю предписание коменданту: отвести осужденных к подошве горы Солеймана и немедленно расстрелять, оцепив сначала прилегающий район.
Сам с составом суда иду на место расстрела. Но пока делались предварительные приготовления, прибежал перепуганный Леонов. Он сообщил, что тысячная толпа прорвала воинские цепи и пытается учинить самосуд над осужденными. Кое-как удалось оттеснить напиравшую толпу. Выбиться из сплошного окружения не было никакой возможности. Во избежание паники и других последствий пришлось действовать решительно. Даю знак начальнику конвоя.
Резкая команда: «По бандитам и врагам революции, взвод, — пли!»
Два залпа — и с Муэтдином и его подручными покончено.
Толпа бросилась к яме и стала закидывать ее заранее заготовленными отбросами и нечистотами. Вся накопившаяся ненависть исстрадавшегося населения и злоба к бандитам вылилась в этом порыве.
И долго в моих ушах стоял оглушительный рев толпы: «Сдохни! Сдохни!» — в ответ на последнюю просьбу осужденных принять от них разломленные куски хлеба как символ прощения за все обиды.
До позднего вечера раздавались в городе звуки восточных оркестров. Через два дня я был в поселке Куршаб и в городе Узгене. И здесь все население стихийно и единодушно праздновало конец Муэтдина.
Через два месяца, с 27 ноября по 2 декабря, на базаре туземной части города Коканда с Полевой сессией трибунала я слушал дело узбекского главнокомандующего басмаческими бандами Рахманкула и его штаба. Процесс однородный с. муэтдиновским, и преступления равноценны.
Узбекское население требовало беспощадной расправы с насильниками, точно так же, как население Оша требовало расправы с Муэтдином. 11 человек басмачей было расстреляно в день вынесения приговора.
Третий вожак басмачей — Эмир Ляшкар Баши (Ислам-Кули) был расстрелян по приговору военного трибунала фронта уже после моего отъезда из Туркестана в 1923 году.
Полковник юстиции
Е. САМОЙЛОВ
От белой гвардии — к фашизму
17 января 1947 года в газете «Правда» было напечатано сообщение:
«Военная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской разведки, главарей вооруженных белогвардейских частей в период гражданской войны атамана Краснова П. П., генерал-лейтенанта белой армии Шкуро А. Г., командира «дикой дивизии» генерал-майора белой армии князя Султана-Гирея Клыча, генерал-майоров белой армии Краснова С. Н. и Доманова Т. И., а также генерал-лейтенанта германской армии эсэсовца фон Панвица в том, что по заданию германской разведки они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили против него шпионско-диверсионную и террористическую работу...»
Кто же такие были подсудимые, какова тяжесть совершенных ими преступлений? На эти вопросы ответил советский суд
После Февральской революции реакция, опасаясь пролетарской революции, стала искать человека, который смог бы оградить армию от большевистского влияния. Наиболее подходящим для этой роли представлялся ей Корнилов — верховный главнокомандующий при Временном правительстве. Контрреволюционеры всех мастей видели в нем военного руководителя, способного восстановить в России старые порядки. Корнилов сразу же приступил к делу. Чтобы взять власть в свои руки, он решил захватить революционный Петроград. С этой целью на подступах к городу он сосредоточил 3-й конный корпус генерала Крымова и казачью дивизию П. Краснова, а также вызвал с фронта «дикую дивизию», которая вместе с осетинской дивизией составила «кавказский туземный корпус». Возглавил конную армию генерал Крымов.
30 августа 1917 года Корнилов вызвал к себе в ставку в Могилев Краснова и назначил его командиром 3-го корпуса, приказав двинуть его совместно с другими войсками на Петроград для разгрома большевистских организаций, Советов и провозглашения военной диктатуры.
Революционный Петроградский гарнизон, отряды Красной гвардии, организованные большевиками, преградили дорогу наступающим войскам. В корниловские части прибыли делегаты от большевиков, которые разъяснили солдатам смысл контрреволюционного выступления генералов. В результате войска отказались от дальнейшего участия в наступлении. Корниловский мятеж провалился.
Но реакция не сложила оружие. По приказу Временного правительства Краснов и другие контрреволюционеры-генералы продолжали стягивать к Петрограду крупные воинские формирования, намереваясь использовать их для разгрома большевистских организаций и Советов. Однако революционные выступления масс спутали карты реакции, которая была вынуждена значительную часть своих войск послать для подавления революционного движения по всему северу России.
Когда ударила октябрьская гроза и власть Временного правительства рухнула, его глава Керенский бежал в Псков и здесь пытался организовать контрреволюционные силы для подавления пролетарской революции.
Вот что показал на допросе П. Краснов, которого Керенский, объявивший себя верховным главнокомандующим, вызвал в Псков: