Озаренные

Звенигора проходил по шахте как садовник по саду, где каждое дерево выпестовано им. Он любил эти квершлаги, штреки, ходки, шахтные коридоры. Каждый выступ в штреке напоминал ему о той борьбе, которую вел коллектив шахты за путь к пластам.

Есть что-то общее в характере и облике моряков и шахтеров. Этих мужественных, напористых людей роднит борьба со стихиями.

Стихия тверди, выведенная из извечного покоя, не менее опасна, чем стихия моря. Подобно тому, как романтика моря манит к себе людей, так горняков увлекает романтика борьбы со стихией тверди...

Звенигора вдруг останавливался и ласково, как живую, поглаживал опорную железобетонную балку:

— Второй год стоит — сила! На ней сотни тонн лежат... А раньше мучились: там сдавило, там перекосило, там завалило. Несколько лет назад Никита Сергеевич Хрущев на областном совещании услыхал жалобы на плохое крепление и пристыдил: «До каких пор вы будете все соломинками скалы подпирать — везде бетон уже внедрили, пытливые люди методику этого дела создали. А у вас все на деревянных стойках...» После этого стали мы железобетонные опоры ставить. Вечные! Штат крепильщиков в пять раз сократили...

В тупике, освещенном прожектором, стоял состав порожних вагонеток. Люковой приподнимал задвижку деревянного закрома у конца лавы, и в подкатившие вагонетки с грохотом врывался поток угля.

— А дальше хоть не води! — вздохнул Звенигора. — Стыдно! Все механизировали, а в лаве долбим уголек отбойным молотком...

Сквозь какую-то щель они пролезли в лаву. Угольный пласт залегал почти вертикально, между известняками и песчаниками.

Алексею, сотни дней проведшему в горных выработках, эта показалась особенно душной, темной, узкой. По диагонали в сажевой мгле мерцали большие светляки почти на равном удалении один от другого — лампы шахтеров, работающих за уступами пласта. То, что пласт разрабатывали не ровным фронтом, а уступами, обеспечивало безопасность шахтеров — они были укрыты за стенкой уступа от глыб и кусков угля, летевших из-под отбойных молотков из верхней части лавы. Полулежа, упираясь ногами в стойки, работали забойщики.

— Воздух дают, Бородай? — голос Звенигоры зааукал в темной глубине.

Забойщик выключил отбойный молоток, повернулся к начальнику шахты.

— С перебоями, Кирилл Ильич. Наверное, где-то утечка.

— Какая утечка? Мощностей не хватает. Компрессор дополнительный нужно устанавливать.

Алексей смотрел на забойщика, на угловатое лицо, запорошенное угольной пылью. Зубы Бородая ослепительно сверкали, глаза были необычно большими и яркими.

Бородай снова нажал на пуск отбойного молотка. Пика стала вгрызаться в пласт, откалывая большие куски.

Под ярким до меловой белизны светом аккумуляторной лампы уголь сверкал, переливался мириадами мельчайших граней, казалось, будто на рештаки падают камни, покрытые алмазной пылью. Молодой забойщик работал не спеша, но легко. Он как бы распарывал пикой отбойного молотка какой-то шов, скреплявший слои пласта.

— Здорово находит кливаж! — сказал Алексей Звенигоре.

— Глаза, как линзы микроскопа, — согласился Звенигора. — Первой руки мастер!

Бородай на минуту прекратил отбойку угля, посмотрел на начальника шахты, на незнакомца, снова нажал на спусковую кнопку. Еще быстрее посыпались глыбы на рештак. Забойщик вел пику уверенно по кливажу, едва заметной полоске, тому следу, что остался от древнейшей поры, когда под исполинским прессом пород сжимались стволы деревьев, погребенных океаном, превращаясь в тонкий слой угля. Умение находить кливаж было одним из главных в профессиональной выучке забойщика, тогда начинали действовать внутренние силы пласта, разрушение его облегчалось, пика молотка выводила эти силы из состояния покоя.

Из лавы Звенигора и Алексей поднялись в вентиляционный штрек, присели на свежевыструганные доски.

Здесь, в недрах земли, в щели между пластами, было особенно приятно вдыхать запах сосновой смолы.

— Прямо на поляне в бору! — произнес Звенигора. — Такой бы воздух в лаву подавать к месту работы... Думаете, фантазия? Станем побогаче — будем лесной воздух для шахтеров вырабатывать... — Он помолчал, к чему-то прислушиваясь. Из густой темноты доносился глуховатый, как шум воды на мельничном ставу, отзвук работы каких-то механизмов. — Проходчики трудятся, разбуривают породу. Третьи сутки грызут. Наскочили на красноватый песчаник и никак не пробьем... Вот эту лаву, по которой лезли мы, для вашей машины отведем. Сегодня заходите ко мне домой — пообедаем, план набросаем, что будем делать. Это же красота — все уступы срезать и людей вывести из духоты и мрака. — Чувствовалось, что начальника шахты всерьез увлекают предстоящие испытания. — Давно прошу комбинат: дайте любую машину. Не век же мы «ручниками» будем. Один ответ — нет. А она, оказывается, есть, существует! Вы бы сразу с ней к нам. Мы бы давно окрестили и в люди пустили.

Когда они поднялись из шахты, в «нарядной» уже собирались шахтеры второй смены. Людно, шумно было в зале и коридорах. Покрывая все шумы, из радиорупоров неслась музыка.

К Звенигоре подошел горный техник в фуражке набекрень. Из-под козырька выбивались кудрявые смоляные волосы. Сухощавый, хорошо сложенный, с энергичным лицом, он был живописен — бери и пиши казака из понизовой вольницы.

— Ну что же это такое, Кирилл Ильич? — жаловался техник. — Опять на четвертом участке целика не оставили?

— Это ты с главным инженером выясни. Я только сегодня утром из области вернулся.

— Это вы будете выяснять!.. Я в обком телеграмму пошлю, — спокойно, но многозначительно сказал техник.

— Куда угодно, — отмахнулся Звенигора. — Надоели твои телеграммы.

— Представитель горной инспекции — Стерняк. Придется и вам с ним дело иметь, формалист, въедливый, как клещ...

14

Во второй половине марта лава, в которой работала бригада Шаруды, была переведена на односменку. Две смены предназначались для ремонтных работ, одна для разработки пласта. Раньше за две смены добывали 300 тонн угля, теперь столько же нужно было взять за одну. По расчетам все выходило гладко.

В первый же день работы по-новому оказалось, что при расчетах не учли некоторых особенностей шахты. То, что порою из-за слабого давления сжатого воздуха отбойные молотки, как истощенные дятлы, понуро клевали пласт, не так беспокоило и возмущало шахтеров, как нехватка порожняка для погрузки угля. Порою приходилось на час-другой прекращать отбойку угля. Весь низ лавы — «магазин», как называют его горняки, был завален горючим. Составляя план односменки, надеялись, что количество вагонов обеспечит погрузку всей добычи за смену, но практически не проверили пропускную способность ствола. Почти ежедневно состав с углем долго простаивал у подъемника. Было и так, что порожняк, возвращенный с поверхности, выжидал, когда пройдет встречный груз по однопутевому штреку.

За неделю всего один раз удалось выполнить график цикличности.

— Поспешили! — досадовал Звенигора, беседуя с парторгом наедине в своем кабинете. — Не подготовили дело с транспортировкой.

Последнюю неделю Звенигора почти не спал. Он осунулся, глаза глубоко запали.

— Ты не расстраивайся, Кирилл Ильич, наладим. В технике так не бывает, чтобы сразу рванул и пошел, как паровоз по рельсам... Есть неучтенные нами силы трения. Они везде действуют — и в экономике и в технике. Чтобы их выявить, нужно пробовать. Без опыта их не познаешь. Все наладим.

— То, что наладим, верно... а вот с подвижным составом. Тут дело не только в просчетах. Какой черт составлял проект реконструкции? Ствол только три тысячи тонн может пропускать в сутки. Уже сейчас можно было бы три с половиной смело давать, а через узкую горловину их не откачаешь. Вагонеток, конечно, достанем, а пропускать их негде — все штреки однопутные...

— На двухпутные нужно переходить.

— Не разрешат. В тресте говорят, что есть приказ министерства — идти только узким ходом: чтоб не сдавливало горных выработок.