Рабыня страсти

— Дайте мне нитку с иголкой, леди. Я починю свое платье, а это верну вам. Не люблю оставаться в долгу. — Она подняла с пола рваное платье и накинула его на плечи. Знакомый запах действовал успокаивающе.

Гуннар Кровавый Топор кивнул:

— Вот этим она и займется во время плавания.

Риган подняла на него глаза:

— Куда вы меня увозите?

— В Дублин.

— А где это?

— Ты не годишься для обители: задаешь чересчур много вопросов, — зло бросила мать Юб.

— Это по ту сторону моря, в Эйре, — отвечал Гуннар Кровавый Топор.

— А что будет, если Мак-Фергюс пришлет за мною?

— Он никогда никого не пришлет за тобою, дева, — уверенно сказала, монахиня. — Думаешь, почему он отослал тебя в такую даль? Да чтобы никогда больше тебя не видеть! А если кто и спросит, что с тобою, то я скажу, что ты преставилась.

Гуннар Кровавый Топор рассмеялся:

— Ты хитроумная шлюха, Юб! Мы отплываем вечером. Проследи, чтобы товар подготовили к погрузке. Тотчас же!

— Когда ты вернешься ко мне? — развязно спросила монахиня.

— Но ведь в ближайшие несколько месяцев у тебя не будет для меня товара, Юб, — отвечал Гуннар Бладэкс. — А когда я покончу с делами в Дублине, я отправлюсь домой, в Данию. Ну, может, следующей весной и загляну к тебе…

— А как с моей долей? — взволнованно вопросила мать Юб. — Думаешь, я поверю в сказку о том, что весной ты приедешь и привезешь денежки? Либо плати мне прямо сейчас, прежде чем забирать товар, либо возвращайся с деньгами прежде, чем отплыть домой, Гуннар Кровавый Топор!

Тот оскалился на нее, но все же ответил:

— Да получишь ты свое серебро, алчная сука! А теперь собирай девок! Я вовсе не намерен торчать тут еще целый день! — Он сграбастал Риган в охапку; — А эту цыпочку я тебе не доверю. Заберу сам это сокровище.

— Нет, вначале дайте мне иглу и нитки! — настаивала — Риган.

Монахиня со злостью швырнула ей просимое и в ярости выбежала из комнаты.

— Ты тверда, словно скала, девушка! — сказал Гуннар Кровавый Топор. — Если бы не куча монет, которую мне отвалят за тебя в Дублине, я взял бы тебя в жены. Как зовут тебя, девушка?

— Риган.

— Но это имя юноши! — изумился Гуннар.

— Моя мать хотела сына. Но первой родилась моя сестрица-близнец, Груочь, а сразу же за нею — я…

— Так у тебя есть сестра-близнец? — присвистнул Гуннар. — Вот если бы вы обе достались мне, я просто озолотился бы!

И он повел девушку прочь.

Они спустились по ступеням, но не пошли через внутренний обсаженный розами дворик: Гуннар распахнул неприметную дверку в стене, ведущую наружу. Взору Риган предстала узенькая тропка, спускающаяся к морю. А на берегу она увидела еще не спущенный на воду самый настоящий корабль. Такое Риган видела впервые. Утлые челны, бороздившие гладь озера там, в Бен Мак-Дун, ни в какое сравнение не шли с этим красавцем. Она сразу же поняла, что это судно может свободно переплыть море.

— Из чего он сделан? — спросила она Гуннара.

— Из дуба, — отвечал датчанин. — А мачта сосновая. Нам порой помогает ветер, но на судне еще должно быть тридцать два гребца, хотя сейчас тут нас всего около двадцати. В летнем море куда легче…

— И он поплывет прямо через море?

— Ну да!

— А долго придется плыть? Когда мы доберемся до этого… Дублина?

— Через три-четыре дня. Это зависит от попутного ветра, — отвечал Гуннар. — Послушай, тебе разве не интересно, что я собираюсь сделать с тобою, Риган? Ты что вовсе не боишься?

Аквамариновые глаза Риган стремились на мужчину:

— Разве сможет любопытство повлиять на мою судьбу, Гуннар Кровавый Топор? И с чего мне бояться тебя? Ведь ты явно не намереваешься умертвить меня. Я прибыла в обитель Святой Майры не по зову сердца. Я вовсе не хотела становиться монахиней. И какая бы участь ни была мне уготована, она не может быть страшнее той, от которой ты меня избавил.

— Никогда прежде не встречал женщины, способной рассуждать здраво, — с восхищением сказал северянин. — Чувства не лишают тебя разума, Риган, и это очень хорошо. Что ж, я расскажу тебе, что с тобою станется. Я намереваюсь продать тебя в Дублине работорговцу по имени Донал Рай. Ты удивительно красива, а Донал Рай покупает лишь самых лучших рабынь. А в Мавритании есть особый рынок, где торгуют красавицами. Ты будешь жить в куда большей роскоши, нежели твоя сестрица, — ; ты будешь самоцветом в сокровищнице какого-нибудь богача. А если ты подаришь ему детей, то будешь купаться в золоте!

Риган кивнула:

— Это куда лучше, чем я предполагала.

…Как она спокойна. Как покорна. Пораженный Гуннар спросил:

— И твое сердце не станет томиться по оставленным здесь любимым? — А как же твой любовник, сестрин муженек, хотел он спросить.

— Здесь у меня нет любимых, — она увидела безмолвный вопрос в его глазах и рассказала все о Иэне Фергюсоне:

— Моя девственность была принесена в жертву, чтобы осуществить коварный план возмездия, выношенный нашей матерью, и спасти Груочь от неминуемой мучительной смерти.

Только и всего, — закончила она.

— Так ты никогда не любила мужчину?

— Я никого и никогда не любила, пожалуй, кроме моей Груочь, — честно отвечала Риган. — Я не уверена даже, что понимаю, что это слово значит. Любовь? У матери моей любовь к отцу после его кончины превратилась в мучительную жажду мести. Кто знает, как она любила его раньше… А любовь ее к Груочь, тоже была ущербной, ведь любимая дочь была не более чем орудием мести в ее руках. Она холила и лелеяла ее, выкармливала ее грудью, но лишь затем, чтобы девочка с молоком матери всосала ненависть к обидчикам. Я же для матери была ничто. Пустое место. Только на смертном одре она сказала мне доброе слово. Только перед кончиной… До того меня как бы не существовало. Она ни разу не приложила меня к груди, ни разу не смазала мне ссадины целебной мазью, когда я была малышкой. Груочь — вот все, что у меня было, да и то лишь тогда, когда мать отпускала ее от себя. Любовь? Даже не знаю, что это значит. Да полно, существует ли она вообще, Гуннар Кровавый Топор?

И тут он понял, почему она не расплакалась после того, как он надругался над нею. Она, словно их легендарные» ледяные девы «. Он уже отчаянно завидовал тому, кто когда-нибудь разбудит ее чувственность, ее любовь. К тому же такой красавицы ему не приходилось еще встречать. Несмотря на все, что было в ее жизни, она была полна чистого очарования. Она умна и научится сгибаться, но никому не удастся сломить ее. Подобных ей во всем свете не сыщешь!

Люди Гуннара уже спускались с холма, гоня перед собою, словно стадо овец, стайку всхлипывающих женщин. Потом гребцы вставили весла в уключины. А женщин одну за другой загоняли на борт и усаживали прямо на доски под полотняный навес, где им было строго-настрого приказано сидеть смирно. А когда последний матрос взошел на борт, на корабле подняли парус и судно начало медленно удаляться от берега. Почти тотчас же женщины подняли громкий многоголосый вой, а некоторые даже рвали на себе волосы.

— Почему вы плачете? — спросила Риган свою соседку, совсем еще молоденькую девушку — худенькую, с веснушчатым личиком и громадными карими глазищами.

— Но, леди, — видно, девчушка сразу же распознала в Риган аристократку, — мы же навеки покидаем родную землю!

— И что же такое дорогое оставляете вы здесь? Что так горько оплакиваете? — требовательно спросила Риган.

— Да ведь они же собираются продать нас в рабство… — робко вставила одна из девушек.

— А для тех, кто вас вырастил, и для тех, кто заточил вас в обитель Святой Майры, для них разве не рабынями были вы? Признайтесь! Женщина в наших семьях — всего лишь бесправная рабыня. Вам просто предстоит сменить хозяев… — Риган говорила очень спокойно и рассудительно.

— Но эти кельты, говорят, язычники! — раздался женский крик.

Риган пожала плечами:

« — Все мужчины одним миром мазаны, — сказала она девушкам, а потом завернулась в плащ и устало закрыла глаза.