В стране чудес

Мова — прекрасное дерево с куполообразною темно-зеленою листвою и прямым толстым стволом, с правильными и красивыми ветвями, расположенными в виде канделябра. Для диких местностей Индии это дерево то же, что кокосовая пальма для берегов Индийского океана. Природа

снабдила его такими чудесными качествами, что оно одно доставляло первобытным обитателям индийских лесов все, чего народы более промышленные требовали от целого растительного царства. К концу февраля листья его внезапно опадают, совершенно обнажая дерево, и употребляются туземцами для самых разнообразных целей.

Несколько дней спустя, ветви мовы с изумительной быстротой покрываются массой цветов, похожих на круглые ягоды, расположенные букетами.

Это— манна ост-иидийских „джунглей" от большего или меньшего урожая мов зависит довольство или нищета в этих диких местностях. Их

бледно-желтый венчик представляет собою мясистую ягоду, величиною с виноград, созревая, он падает сам собою. Индусы ограничиваются тем,

что очищают кустарник вокруг дерева и затем каждый вечер собирают цветы, упавшие в течение дня. Этот дождь манны продолжается несколько недель. Из цветов-плодов мовы туземцы делают муку, хлеб, пироги и разные другие питательные блюда, вино, крепкую водку и, наконец, уксус. Как только цветы исчезают, листья вновь быстро покрывают дерево. В апреле появляются настоящие вкусные плоды, похожие на миндаль, из которых индусы делают пироги, простые и сладкие, также добывают съедобное масло, при чем выжимки дают прекрасный корм для буйволов. Из коры добываются волокна, из которых делаются грубые веревки, и, наконец, само дерево, легко раскалываемое, служит превосходным материалом для постройки хижин, так как его не портят черви и термиты. Словом, „мова" дает туземцу все, в чем он нуждается. Естественно, что дикие обитатели индийских лесов отчаянно защищают мову от всяких покушений. Индусы

равнин, в их борьбе с дикими племенами, стараются уничтожить их деревья, и там, где исчезает мова, исчезают дикие племена.

Угостившись бесценными цветами мовы, Андре и Миана взобрались на холм. Они увидели перед собой узкую долину, в глубине которой бурлила

река, направлявшаяся к северо-западу. Ее можно было проследить до плодоносной равнины, оканчивавшейся на горизонте зелеными склонами первых предгорий Гималаев.

— Ура! ура! — принялся кричать Миана в восхищении — Мы пришли.

— Куда пришли?— спросил Андре.

— Видишь там,— отвечал индус, — эту голубоватую остроконечную гору з зазубренной вершиной? От нее уже недалеко до Муссури. Через два дня мы будем там.

— Ах, если бы Мали был с нами и мог разделять нашу радость! — сказал Андре. — Вперед, Миана,— воскликнул он, — освободим скорее отца

и Берту!

Они поспешно спустились в долину, где уже начинало темнеть. Пришлось остановиться и искать убежища на ночь. Но в узком ущелье не было ничего, кроме молодых мов, слишком слабых, чтобы удержать на своих ветвях двух беглецов, а вокруг рос только колючий непроходимый кустарник. Гребень представлял собою острые скалы, повидимому, недоступные. Местами, на

склонах, образуемых этою линиею скал, можно было различать круглые кучи сухого кустарника, с виду похожие на огромные птичьи гнезда.

— Что это за кучи кустарников ? — спросил Андре. — Словно гнезда. В таких сооружениях могли бы спать только птицы.

Миана, между тем, с ужасом смотрел на таинственные сооружения.

— Бежим, бежим! — вскричал он вдруг. — Это не гнезда, а „пали", жилища жестоких горных дикарей „мечисов". Если они нас увидят, мы пропали.

Но бежать было уже поздно. В чаще кустарника внезапно раздались ужасные крики, и в одно мгновение юноши были окружены толпою воющих

дикарей, вооруженных бамбуковыми луками и стрелами, одежда их состояла из одной только повязки вокруг поясницы. Один из них, с орлиным

пером в густых волосах, очевидно начальник, подошел к беглецам с угрожающим видом.

— Кто вы такие? Что понудило вас добровольно броситься в когти смерти? — спросил он сурово.

— Предводитель!— отвечил Андре,— мы бедные нищие и идем на ярмарку в Гардвар. Мы шли с отцом этим лесом, как вдруг поднялась ужасная буря, разлучившая нас с ним.

— Довольно! — ответил дикарь грубо, — наш вождь будет судить вас. Следуйте за мной. А вы, — сказал он своим товарищам,— следите, чтобы эти

молодые собаки не улизнули в кустарник.

Толпа с пленниками направилась к одной из куч кустарника, привлекших внимание юношей.

Кустарник этот составлял круглую, в несколько аршин вышиною, толстую ограду с одним только узким входом, называемую дикарями Индии „паль".

Женщины и дети, такие же полунагие, как и мужчины, выбежали навстречу пленникам с громкими проклятиями, но воины окружили пленников

и не давали воющей толпе приблизиться к ним.

Пленников ввели через узкое отверстие во внутренность пали, середину которой занимал каменный дом грубой постройки, покрытый большими

аспидными плитами. Ночь уже настала, и перед входом дома горел костер, освещавший красноватым отблеском всю сцену. Перед огнем сидел

дикарь, скрестивши ноги, на какой-то скамье, покрытой циновкой из лиан. Он был одет, как и все, но пара толстых золотых браслет на руках,

обнаженная сабля, лежавшая передним рядом с луком и стрелами, и толпа дикарей, сидевших вокруг него на корточках, давала понять, что это

вождь мечисов.

— Кого ты привел, Муза?— спросил он суровым голосом начальника, сопровождавшего пленников.

— Бай!— ответил Муза, -это двое бродяг, они грабили сегодня утром твои плантации мовы, и мы схватили их в то время, как они собирались

бежать.

— Вот как!— сказал вождь, обращаясь к беглецам, — вы посмели грабить на моей земле! Не подозревал я у жителей долин такой дерзости.

Они оскорбляют Бая в самом его жилище! Видано ли это!

— Предводитель,— ответил Андре,— я уже говорил Музе, что мы не думали никому делать зла, пользуясь твоими плодами, мы полагали, что у них

нет хозяина.

— Узнаю лживый язык жителей долин! — гневно вскричал вождь. — Вы преследуете нас, как зверей, вы отняли у нас плодоносные долины, и

теперь хотите выгнать нас из этих мрачных гор, в которых произрастает мова, не дающая нам умереть с голоду! А когда попадаетесь в наши

когти, вы прикидываетесь невинными. Неужели вы думаете, что я забуду кровь, пролитую между нами? Ни один из вас не уходил живым из моих

рук. Через два дня настанет новолуние, и когда серебряный серп покажется на небе, кровь ваша прольется под ножом жреца к подножию священ-

ной мовы. Слышишь, Муза! — прибавил он, обратившись к вождю, —ты мне отвечаешь головою за этих собак. Уведи и стереги их.

Андре и Миану, бледного и дрожащего от ужаса, но все-таки держащего на руках обезьяну, вывели из паля, и через четверть часа, миновав

множество других палей, они очутились связанными в тюрьме.

Ни один индус не выходил живым из моих рук

Это был большой сарай из древесных стволов и бамбука, прислоненный одной стороной к горе, которая таким образом и была четвертой степной постройки. Спереди, между двумя стволами, оставалось пустое пространство, служившее дверью. Перед самым входом стояла

великолепная мова, вековой ствол которой поддерживал грубый каменный алтарь: место казни было перед самой тюрьмой.

Когда пленников вязали, испуганный Гануман бросился на крышу тюрьмы и затем исчез. Оставшись одни, юноши затосковали. Особенно опечалился Миана потерей обезьяны, так что Андре, несмотря на собственное горе, стал утешать его, он обещал на следующий день упросить вождя

помиловать их, посулив за себя хороший выкуп.

Но Миана был неутешен.

— Если мы и вырвемся отсюда, — говорил молодой индус, — кто возвратит мне моего Ганумана?