Страница 63 из 115
— Не спишь?
И почти всегда добавляет:
— О чем ты думаешь?
Или:
— Тебя что-то беспокоит?
Много ли супружеских пар способно быть вместе двадцать четыре часа в сутки, ничего друг от друга не тая, потому что нечего таить, и которым достаточно только взгляда, чтобы понять друг друга?
Мне понадобилось дожить до шестидесяти лет, чтобы познать такую любовь, но она стоит этих лет. С каждым днем она становится сильней, и каждый новый день приносит чуть больше радости и душевного покоя, чем предыдущий.
25 сентября 1976
Вчера вечером я засыпал, и перед глазами у меня стояли картины Таити, таитяне, таитянки. Не нынешний Таити, которого я не знаю. Таити, каким я его увидел почти сорок лет назад, до того, как там построили аэропорт, что привело к нашествию туристов, появлению там французской атомной бомбы и господ военных.
В мое время, как говорят старики, чтобы из Бордо через Панамский канал доплыть до Таити, требовалось пять недель.
Четыре недели плавания отделяли Таити от Австралии.
Однако на острове регулярно получали почту и кипу газет, в большинстве трех- или четырехдневной давности.
Маорийцы, и мужчины, и женщины, очень красивы, но тогда они не понимали ценности денег.
В Папеэте была всего одна дорога, которая огибала весь остров; поскольку мостов в ту пору не было, в период дождей приходилось переезжать через потоки воды на машине. Вдоль дороги примерно через каждые десять километров стояли деревни.
Домов из долговечных материалов было немного. Такие дома строились колониальными властями по всему свету. Зато было много хижин из травы и мало домов, верней, домиков, поскольку они были маленькими, из бетона.
Налоги, назначенные французским губернатором, взимались не деньгами, так как денег у таитян не было и ценности их они не понимали. Жители должны были определенное количество дней в году провести на дорожных работах, благодаря чему и была построена кольцевая дорога.
В Папеэте был большой магазин, где продавалось все, в том числе входившие в Европе в моду пляжные юбочки, которые ткали в Гамбурге.
Основным средством передвижения был велосипед. Очень немногие таитяне, несмотря на расстояния, имели повозки. И на дороге нечасто можно было встретить повозку.
В деревнях, образовывающих вокруг острова что-то вроде четок, лавок не было. На тележках, запряженных лошадьми, от дома к дому ездили торговцы и продавали или обменивали товары. Все они были китайцами, давно уже обосновавшимися на Таити, и почти вся торговля в Папеэте, за исключением торговли рыбой и моллюсками, была сосредоточена в их руках. Папеэте тоже был в руках китайцев.
Между китайцами и таитянами появилась враждебность, и однажды губернатор, учитывая это, решил создать на рынке лавку и доверить ее таитянам, которые более или менее умели считать. Он снабдил их разными товарами.
Через месяц губернатор решил полюбопытствовать, как идут дела.
Войдя в лавку, он торжествовал. Полки были пусты. Губернатор обратился к человеку, которого назначил управляющим. Тот тоже торжествовал.
— Видите, все разошлось.
Уходя, губернатор поинтересовался, как обстоит дело с отчетностью. И услышал краткий ответ:
— С какой?
Мало того, что не было никакой бухгалтерии: все товары оказались просто розданы.
У таитян не было ни малейшего понятия о деньгах. У их женщин тоже.
Это единственная страна, где красивые девушки, с которыми я встречался, а они действительно очень красивы, особенно те, в чьих жилах смешалась маорийская и китайская кровь, были совершенно бескорыстны.
Ни одна из них никогда не заговаривала со мной о подарке; первое время я пытался расплатиться за их ласки банковским билетом и вызывал у них гнев.
С гостеприимством обстояло так же. Останавливаешься, к примеру, перед хижиной или домиком. Спрашиваешь, на каком расстоянии соседняя деревня. Ответ всегда одинаков:
— В трех пуншах.
Или в четырех, или в пяти.
Таитянский пунш, так же как мартиникский, представляет собой смесь белого рома, небольшого количества сахарного сиропа и фруктов. Из-за рома он очень крепок, но это как раз неплохо.
Собеседник с удовольствием усаживается в машину, чтобы проводить вас в соседнюю деревню и познакомить с друзьями, и там рекой льется пунш.
На Таити не было необходимости в бистро. Таитяне, как и таитянки, не брали денег и рассердились бы, если бы вы стали настаивать.
Но судя по тому, что я читаю, сейчас все изменилось. Туристы, а в особенности солдаты приохотили к деньгам не только девушек, но и деревенских жителей, и очень жаль.
Раньше по крайней мере один остров ускользал от власти общества потребления. Несколько тысяч человек относились к деньгам не только безразлично, но даже с презрением.
Я много раз объехал остров на машине. Всякий раз я вез с собой несколько хорошеньких девушек, а они требовали, чтобы я захватил еще нескольких гитаристов.
И все это было бесплатно. Гитаристы всю дорогу играли старинные таитянские песни, а девушки хором подхватывали их. Не было и ревности, и, если вдруг кому-то хотелось девушку, машина останавливалась, и все парочками разбредались по кустам.
Бродяжничая по свету, я иногда встречался с подобным складом мышления. Но постепенно во всех странах, на всех островах образ мыслей менялся, и теперь, хотим мы того или нет, мы все достигли равенства в отношении к деньгам.
5 октября 1976
В воскресенье я совершенно случайно присутствовал — по телевизору — на празднике виноградарей в Лугано. В этот день подобные празднества проходили по всей Швейцарии.
В них участвовали обильно, а зачастую и изощренно украшенные колесницы, девушки в форме, которым в течение недель, если не месяцев, пришлось, видимо, репетировать, и, наконец, духовые оркестры, которые тоже все воскресенья готовились к тому, чтобы, как в воскресенье в Лугано, пройти в процессии, пусть даже под проливным дождем, и сыграть, не «киксанув».
В некоторых странах мира еще существует традиция народных празднеств. Но участвует в них очень небольшая часть населения, они являются скорей приманкой для туристов, что толпятся на тротуарах вдоль пути следования процессии. Это навело меня на раздумья о людях, путешествующих по железной дороге или самолетами. Похоже, что в более или менее отдаленном будущем (а сейчас все идет чрезвычайно быстро) человеческая речь исчезнет или сведется к самым примитивным выражениям.
Мне редко доводилось слышать между людьми в поезде настоящую беседу; кроме того, шум заглушает человеческий голос. То же в автобусах, где множество людей, отправляющихся из пригородов на работу в город, проводят час, а то и два в день.
Когда же мужчины и женщины добираются до своих дешевых муниципальных квартир, то они уже настолько измотаны, что им не до бесед. Думаю, что их дети чаще всего слышат: «Замолчи!»
Люди молчат потому, что слушают радио или смотрят телевизор, или, возможно, еще потому, что можно сказать такое, что разрушит семейный покой.
Входишь в кафе, а там обязательно есть либо телевизор, либо громыхающий музыкальный автомат, который не дает расслышать собеседника. На улице ревут машины, так что вести сколько-нибудь продолжительный разговор невозможно.
Дай бог, если последние фанатики кафе, проводящие там почти весь вечер, обмениваются несколькими таинственными словами: они играют в карты — в белот, жас или в какую-нибудь другую игру (в каждой стране популярны свои игры), — а это тоже мешает общению.
Я уже не говорю о чтении — жена поглощает журналы мод, муж пожирает газеты или политические журналы, хотя они во всех смыслах неудобоваримы.
Так же обстоит дело и среди представителей так называемых высших классов. В гости приглашают не ради содержательного, остроумного разговора, а сыграть в бридж или канасту.
Зачем в таком случае сохранять дар речи, приобретенный миллионы лет назад?