Страница 6 из 25
Я спрыгнул с коня и подошёл к раненой собаке. Она дрожала.
— Миша, кажется, это Альфа...
Поглаживая собаку по спине, я приговаривал тихо и ласково: «Альфа,
спокойно... Ложись». Собака легла, и дрожь у неё стала затихать. Лошади
таращили на собаку глаза и тревожно фыркали. Все животные пугаются и
волнуются, когда чуют кровь.
Успокоив собаку, я приказал:
— Владимиров, сумку!
Через плечо у фельдшера висела большая кожаная сумка, в которой
находилось всё необходимое для оказания первой помощи раненым животным:
бинты, вата, хирургические инструменты и некоторые лекарства.
Да, то была Альфа — «аккуратный почтальон». Мы узнали её по костной
мозоли на правой задней ноге.
Мы расстелили на земле попону и положили на неё своего пациента. Ноги
связали бинтом, а на челюсти наложили петлю. Это страховка, чтобы во время
операции собака не могла укусить. Владимиров придерживал Альфу. Осторожно
тампонами я снял с морды свернувшуюся кровь. Мы опасались, что у неё
повреждены череп и левый глаз, но наши опасения не оправдались. Видно,
небольшой острый осколок, словно лезвие безопасной бритвы, чиркнул по
голове и разрезал кожу лба наискосок от правого уха к левому глазу. Здесь
он рассек надбровную дугу, но не затронул глаза. А другой осколок оторвал
наполовину левое ухо.
Рану мы зашили шёлковой ниткой. И ухо пришили. После этого
забинтовали голову, оставив два окошечка для глаз.
Во время операции собака иногда вздрагивала и повизгивала. Когда же
мы её развязали, она встала, потянулась, будто расправляла уставшее тело,
и замотала головой.
Собака наклонила голову и попыталась лапами сорвать повязку.
— Альфа, нельзя! Фу! — крикнули мы разом с Мишей, и собака
послушалась.
— Надо теперь проследить за ней, — сказал я Владимирову, — а то она
испортит нам всё послеоперационное лечение.
Владимиров сел в седло, а я на руках подал ему Альфу. Гнедок
покосился на неё и фыркнул. Миша положил собаку поперёк седла впереди себя
и обхватил её руками. Альфа прильнула к нему и как будто задремала.
Чтобы не тревожить пациента, мы ехали шагом и через час добрались до
своей землянки. Нас встретил ветсанитар Квитко.
— О-о, да вы с прибылью... — сказал он, принимая от Владимирова
раненую собаку.
Квитко предложил нам пообедать. В солдатском котелке он приготовил
мясной кулеш.
— Но он уж, наверно, остыл. Я его сейчас подогрею.
— Не надо подогревать, — остановил я санитара, — нам как раз и нужен
чуть тёплый. А ну-ка, дайте консервную банку.
Мы отдали собаке своё мясо, и она охотно съела его. Потом мы налили
ей в банку суп и покрошили в него хлеб. И это блюдо Альфа тоже охотно
съела и даже облизала банку. Таким образом, в этот день от нашего обеда
остались нам с Мишей, как говорят, одни рожки да ножки.
После супа мы угостили Альфу сладким. Хрупая сахар, она виляла
хвостом и смотрела на нас с благодарностью. Карие её глаза, выглядывающие
из марлевых «окошечек», увлажнились и блестели.
— Ишь ты, сластёна... — усмехнулся я.
Собака лизнула мне руку, и мы поняли это как просьбу повторить
сладкое.
— Хорошенького понемножку, — промолвил Владимиров и повёл Альфу в
землянку.
После обеда я прилёг отдохнуть в землянке. Альфа легла у моих ног и
задремала. Во сне она часто вздрагивала и тихо скулила.
Через неделю швы смяли. Раны зажили хорошо. И ухо приросло. Только
рубец стянул немного его: ухо укоротилось и не поднималось «свечкой».
Чтобы восстановить у собаки силы, мы кормили её вдоволь кониной.
Квитко давал ей слишком большие куски. Альфа разрывала их на три-четыре
части и прятала мясо в землю в разных местах, чтобы съесть после.
Первушкин очень обрадовался, когда узнал, что его собака жива и
находится у нас.
— Наша Альфа никогда с маршрута не сбивалась. А потом раз — и
пропала. Мы уже подумали: прямое попадание снаряда либо мины...
Вероятно, когда Альфа возвращалась с передовой к своему вожатому в
штаб, то попала под артиллерийский налёт и, раненная, сбилась с маршрута и
побежала куда глаза глядят, подальше от огня. Вот тогда-то мы и
повстречали её в поле.
Первушкин увёл Альфу в роту, а через три дня снова привёл её к нам:
— Товарищ ветврач, не годится собака для боевой службы. Испорчена.
— Почему? Что случилось?
— Огня боится. Не идёт на передовую. Я уж её и так и сяк — ничего не
помогает: ни хлыст, ни сахар. Отбежит от меня немного и опять ко мне
обратно.
— Ну и что же теперь с ней делать будем?
— Да вот командир роты к вам прислал. Посмотрите хорошенько. Может, у
неё что-нибудь в мозгах сдвинулось... Прямо не узнать собаку. Как рванёт
где-нибудь снаряд, дрожит, жмётся ко мне и скулит, будто плачет.
— Ну что ж, оставляйте. Понаблюдаем за ней.
— Только вы уж, пожалуйста, в тыл её не эвакуируйте. Уж больно
способная была собака. Может, и выправится со временем.
Я дал слово вожатому никуда не отправлять Альфу, и она осталась у
нас.
Вожатый ушёл. Миша, довольный, улыбался.
— Чему, — спрашиваю, — радуешься?
— Да вот Альфа теперь у нас будет. Может, и совсем останется.
— Не радуйся, Миша, — сказал я, — наверно, она получила тяжёлое
нервное потрясение...
— Ничего, товарищ начальник, не волнуйтесь. Мы её опять приучим к
боевой службе.
— Не забывай, Миша, что Альфа была ранена и контужена в голову. После
сотрясения мозга нелегко поправляются.
Находясь у нас под наблюдением, Альфа стала вести караульную службу.
Когда мы спали, она бодрствовала у землянки и охраняла нас и лошадей.
Альфа везде следовала за мной. Обычно она бежала впереди, на перекрёстках
или развилках дорог останавливалась и, повернув ко мне голову,
оттопыривала правое ухо и громко, отрывисто взлаивала: «Ам». Я понимал это
как вопрос: куда идти? Я указывал рукой и кричал: «прямо», «направо»,
«налево». И Альфа бежала туда, куда я указывал.
Иногда где-нибудь в лощине я оставлял своего коня и шёл дальше
пешком, а Альфу ставил в караул около Сокола. Она ложилась у его передних
ног, и никто не мог подойти к коню. Обычно он стоял спокойно и без
привязи, но иногда соблазнялся хорошей травой и тянулся за ней, делая
шаг-другой. Альфа мгновенно вскакивала и легонько цапала зубами за
передние ноги коня и рычала, словно хотела выразить: «ни с места». Она
даже не позволяла приближаться ко мне незнакомому ей человеку, если я не
говорил: «Свой, Альфа, свой».
Но однажды Альфа удивила меня...
Поехал я по делам службы к командиру полка полковнику Смирнову. Штаб
полка размещался в блиндажах, вырытых на обратных от противника скатах
безымянной высоты. Тут же внизу был заросший кустарником овраг. Подъезжать
к штабу на машинах и на лошадях запрещалось, потому что немецкие самолёты
могли засечь его и разбомбить. Лошадей и машины надо было оставлять в
полукилометре от штаба, а затем идти пешком. Так я и сделал. Не
привязывая, поставил Сокола в кустах и, приказав Альфе лечь около коня,
пошёл по оврагу, пригибаясь к кустам. Отошёл я от коня метров пятнадцать и
оглянулся. Смотрю, Альфа идёт за мной. Удивился я и строго прикрикнул на
собаку: «Назад!» Вернулась Альфа и опять легла у ног коня. Ещё прошёл
метров пятнадцать и опять оглянулся. Альфа опять следовала за мной. «Что
такое? — думаю. — Почему она не хочет выполнять моё приказание?»
Рассердился я. Вернулся, подошёл к собаке и стукнул её рукой:
— Назад! Ложись!
Альфа снова легла у ног Сокола и, положив на лапы морду, закрыла
глаза. После этого я пошёл по своему маршруту и, пока не скрылся в кустах,