Страница 65 из 101
вынужден был закопаться в холодных стенах современных сооружений, окунуться в бумажные
лабиринты с головой, окунуться в свои мелкие делишки, которые в свое время показались было
важней всего сущего в природе. С тех пор для меня уже не существовали ни эти могучие
деревья, ни лес, ни поле, ни все то, без чего нет земли, сини небесной, самой жизни.
Нет, я не забыл о том, что все это существует, оно не только существовало в
действительности, оно все время жило и во мне самом. Но не жило, а влачило существование,
таилось на самом донышке моего «я», лежало в глубоком тайнике. Но время от времени оно
всплывает на белый свет и радует именно так, как обрадовал, захватил и очаровал меня этот
чудо-сад, в который я попал совершенно случайно. Не случайно, правда, а по делу, но мог бы по
этому делу не обязательно обращаться именно сюда.
С раннего детства люблю сады. Может быть, потому, что у нас не было своего сада. Моим
родителям выпал такой надел, на котором упрямо не росли фруктовые деревья. Каждой осенью
покойный отец сажал в почву молоденькие саженцы, весной они оживали, цепко цеплялись за
супесок, а со временем начинали чахнуть, скрючиваться, на них нападали то тля, то парша, то
гусеницы сползались, наверное, со всего села, если не со всей земли, объедали хрупкие веточки,
изводили молодую поросль. Зато у моего дедушки по матери рос прекрасный сад, вековали в нем
старые коренастые деревья, ни один вредитель к ним не прикасался, созревали в листьях
заманчивые плоды, и я, сколько ими ни лакомился, не мог насытиться. Сказано же, что наесться
под завязку можно только тем, что имеется в твоем доме.
Уже в детстве мечтал я о собственном саде. В школе нас учил ласковый и знающий учитель
природоведения. Он просто очаровывал меня своим предметом, в естественнонаучном кружке я
стал одним из самых активных членов, набирался премудрости сажать деревья, делать им
прививки, знакомился со всеми сортами плодовых деревьев, узнал, какой уход им требуется, как
спасать сад от вредителей.
Жизнь сложилась так, что забыл я о садоводстве, оторвался от села, как яблоко от ветки.
Заглянул я в этот чудо-сад по совсем не садовому делу. Мне нужно было увидеться с
человеком, которого не встречал в течение почти всей жизни, а точнее, со времени, когда нас
выпустили из семилетней школы. Было это очень давно, после семилетки, которую мы окончили
пятнадцатилетними, прошла целая жизнь, наша школа и сама учеба высвечивались в памяти
очень тускло, хотя и оставались привлекательными, как любое воспоминание о незабываемом
детстве. Кто из школьников, прощаясь в последний выпускной вечер, не клянется со слезами на
глазах и в голосе своим товарищам в том, что не забудет их вовеки, будет помнить всегда,
никогда не прервет с ними связи!
Жизнь есть жизнь, незаметно и быстро завертит каждым, каждого приставит к своему делу,
загрузит по уши, бессовестно заграбастает все время, увлечет новыми интересами, сведет с
новыми людьми, очень быстро вытеснит из головы все то, что еще так недавно было главным,
самым главным, без чего, казалось, невозможно существовать, не стоило жить. Человек
уподобляется пловцу, которому плыть и плыть, достигать привлекательного, желанного берега,
который с каждым взмахом рук не приближается, а скорее удаляется, плаванью этому отдаются
все силы, все внимание направляется на цель, к которой пловец стремится, поэтому много ли
времени у него останется на то, чтобы держать в голове самые драгоценные сокровища памяти,
но практически ставшие излишними, превратившиеся в своеобразный амулет, и не мешающий, и
не помогающий ни в чем человеку.
Недавно городская вечерняя газета рассказала своим читателям о саде и очень
расхваливала агронома Скотинскую О. П., даже фотопортрет поместила на всеобщее обозрение.
С этого портрета смотрела на мир из-за ветвей женщина, одновременно похожая и на мужчину, и
на пришельца из иных миров, так как наши фотографы и цинкографы большие мастера творить
подобные чудеса. Поэтому я сперва и не обратил на фото ни малейшего внимания, так же как и
на рассказ о саде. Репортаж, просто говоря, не взволновал меня как читателя вовсе. Видел я
подобные фото, встречались в моей жизни и не такие еще сады. Отложил безразлично газету,
принялся за журнал, и именно в этот миг словно иглой кто-то коснулся сердца — оно екнуло и
взволнованно встрепенулось. Схватил газету и еще раз пробежал глазами по ее столбцам. Так и
есть: там стояла фамилия Скотинской О. П.
…Наш пятый собрался со всего района. Основной его костяк — выпускники городской
школы, а остальные, не менее трети, съехались из ближних и дальних сел, так как именно в это
время и до селян докатилась прогрессивная идея — посылать своих отпрысков в городскую
семилетнюю школу. Безусловно, мы, селяне, отличались от всех других. Нашего брата за версту
можно было распознать по просторным сермягам, по босым ногам и штанам полотняным, по
чубам, нестриженым и редко когда мытым, по рукам потрескавшимся да с черноземом под
ногтями, по речи и произношению и даже по сельской привычке, проходя по улице, каждому
встречному говорить «здравствуйте» и искренне удивляться, когда в ответ нас молча окидывали
презрительными взглядами, до глубины души возмущаться бескультурьем горожан, не
признававших самой элементарной вежливости.
В классе на нас иронически, с нескрываемым чувством превосходства посматривали
городские «панычики» в красных курточках, в хромовых ботинках и полосатых брюках
навыпуск. Девочки, эти удивительнейшие созданьица в белоснежных платьицах или коротеньких
юбочках в густую сборку, с волосами, заплетенными в косички с бантиками, глядели мимо нас
куда-то в пространство, а если и останавливали на ком-либо взгляд, то с удивлением или
неподдельным презрением. Не сговариваясь, мы оседлали последние парты, сидели тихонько,
как мыши.
Так было и день и два. Пока не появилась в классе Оленка. Вошла она в класс независимо,
чуть ли не вприпрыжку, воинственно размахивая кожаным портфельчиком, прошла к
учительскому столу и только тут остановилась в нерешительности, словно не знала, как обойти
непредвиденную преграду, бусинками блестящих глаз смело окинула класс, улыбаясь не то
дерзко, не то вызывающе.
— Эй, народ, а где здесь свободное место?
— А ты, малышка, не заблудилась случайно? — спросил кто-то из «панычей».
— А сам ты не случайно ли сюда попал?
— Это почему же? — вскипел «панычек» и даже привстал.
— Похож больше на семиклассника… Ты что — второгодник?
Класс взорвался хохотом. И не потому, что «панычек» и в самом деле был второгодником, не
потому, что ростом вымахал выше всех, просто всем стало очень смешно, а девчушка сразу же
пришлась по сердцу каждому. Все в ней было ладным: круглая головка на длинной смуглой
шейке, прическа без каких-либо лент, скромное серое платьице, из-под которого выглядывали
ножки в сандаликах, эти четырехугольные сандалики были на ней какими-то необычайно
привлекательными.
— Садись к нам…
— Сюда давай…
— Вот здесь свободное место…
Со всех концов класса приглашали девочку, а она не спешила занимать место, внимательно
присматривалась ко всем. Затем решительно протиснулась к задним рядам и села возле кого-то
из селян.
«Панычек», который был у нас старшим, до этого молчал, а тут вдруг сразу приступил к
исполнению своих законных обязанностей.
— Ты из какого класса?
— Из того, какой нужен! — осой прожужжала девочка.
— Я не в шутку. Я — староста. Здесь пятый «Б».
— А я из пятого «А».
— А заблудилась, как первоклашка, — прозвучала в голосе старосты победная насмешка.