Страница 49 из 101
Деникине и при Петлюре, должна была еще и в Киев попасть после захвата его белополяками, но
не успела, только пробралась в Бровары, а тут и Первая Конная подоспела, стремглав побежали
белополяки с Украины вместе со своим маршалом Пилсудским.
Она была тогда юной девушкой, может быть, слишком юной для разведчицы, но, поскольку
работала под руководством выдающихся конспираторов, революционеров, воспитанных самим
Лениным, а природа наделила ее сообразительностью и бесстрашием, могла проникнуть в такие
места, о каких другие и подумать бы не смогли, узнавала о таких вещах, которые прятались под
десятью замками.
Опыт превращает человека в личность. Опыт Евдокии Руслановны, вошедшей в состав
небольшой группы, будущего партизанского отряда, ее присутствие среди людей разных по
характеру, склонностям, закалке и, наконец, умению воевать — воевать они были готовы все, но
никто из них не знал толком, как это делается, — ее настойчивость и решительность в такой
обстановке должны были стать опорой для других. Евдокия Вовкодав это хорошо осознавала,
поэтому и направилась сразу же в разведку. Теперь знала: оставить группу без четкого
представления о внешнем мире нельзя. Надо знать, что происходит вокруг них сегодня,
предусмотреть то, что будет завтра и послезавтра, надо вырисовать перед собой ясную
перспективу, которая позволит отряду стать боевым и мобильным, по возможности неуязвимым
для врага.
Встревоженная, но довольная, возвращалась она в отряд. Несла точные сведения о
сложившейся ситуации.
С Платонидой незадолго до отправки в лес она разговаривала так, как разговаривала с
немногими калиновцами. Распознала за долгие годы соседства в Вовкивне саму себя,
Вовкодавиху, пришла к твердому выводу: «Вот такой была бы и я, если бы добрые люди не
поверили в меня, не вовлекли в великое дело, не осветили разум и душу высоким и чистым
светом идей». Платонида же, к сожалению, осталась заземленной, будничной, хотя и с доброй,
отзывчивой душой, такие люди, как Платонида, если уж становились кому-либо другом и
товарищем, то оставались ими навсегда.
Не ошиблась Евдокия Руслановна. Встретила ее теперь Платонида с такой радостью, с какой
разве что встречала родных сестер, хотя и явилась к ней соседка в лихую минуту. Сразу же
догадалась: не убежища искать, а за чем-то другим, за более важным пришла Вовкодавиха, за
таким, которое оплачивается, бывает, не только кровью, но и самой жизнью.
Обо всем рассказала ей Платонида. А в довершение ко всему еще и Чалапко, калиновского
бургомистра, позвала. Пошел, почесывая голову, на нежданный вызов, сам себе удивился: и
зачем это она его зовет? Да еще так скрытно? С такими предосторожностями? Э-эх, Платонидка
милая, всю жизнь не звала, всю жизнь только снилась, а теперь вот, когда уже поздно, позвала…
Только увидев у Платониды Евдокию Вовкодав, догадался, зачем понадобился.
«Бегите, немедленно прячьтесь, исчезайте, не то кому-кому, а вам первой… если не девять
грамм, то галстук из веревки», — торопливо советовал он, явно стремясь как можно быстрее
избавиться от напасти, опасаясь, что Платонида, гляди, попросит приютить опасного человека, а
где он ее спрячет? Или он сам себе враг, чтобы набрасывать собственными руками удавку себе
на шею?
Евдокия Вовкодав сдержанно поздоровалась, вопрошающе взглянула в глаза. Так было и в
мирное время — здоровалась, но смотрела вопрошающе: а кто ты есть, Софрон Чалапко, и что ты
прячешь в своем сердце?
«Это хорошо, — сказала она, — что в бургомистры взяли именно вас. Если бы спросили
нашего совета, то мы подсказали бы именно вашу кандидатуру», — она невесело улыбнулась. А
Чалапко стало стыдно за то, что набросился на нее с советами. Выходит, она не прятаться сюда
пришла… «Мы подсказали бы…»
Проглотил клубок в горле, ждал, что она скажет еще. А она так уверенно, так спокойно
попросила: «Рассказывайте, Софрон Прокопович. Обо всем расскажите, подробно».
Он рассказывал. И сам удивлялся, как много попалось ему на глаза. Начал с жалобы на
собственную судьбу и только вот сейчас словно со стороны посмотрел на свое положение и
невольно обрадовался, что именно эта женщина, появления которой он сначала испугался,
позвала его и выслушивает. Теперь будет не один, теперь будет знать, что делать, оказавшись на
такой должности, для чего делать и как делать.
После разговора они быстро и тайком разошлись в разные стороны, она понесла товарищам
чрезвычайно ценные сведения, а он — раздвоенную душу, которая с этого времени должна была
стать такой скрытной и гибкой, чтобы не сломаться…
По дороге Евдокия Вовкодав заглянула в два села, встретилась со своими сообщниками. Это
было крайне необходимо, хотя, может, и неосмотрительно. От Чалапко узнала: Качуренко в
когтях оккупантов. Как ведут себя оккупанты с пленными, да еще с такими, как Качуренко, она
знала. Из него будут выбивать все, что можно выбить. Андрей Гаврилович — человек из крови и
плоти… А гестаповцы — мастера своего дела… Скорее всего, он умрет, не проронив ни слова, не
выдав никого, а он знал всех, кто остался в подполье. А вдруг не выдержит?..
Надо было немедленно действовать. Кроме того, Чалапко сказал, что ему, как голове
районной управы, велено начать формирование отделов калиновской управы и подобрать во
всех селах старост из надежных и расположенных к завоевателям людей. Ответственность за их
надежность и за всю работу возлагалась на того же Чалапко.
Евдокия Руслановна вынуждена была принять меры, даже ни с кем не посоветовавшись, не
доложив предварительно о своих действиях товарищам. Теперь вот сидела на бревне, отдыхала…
Скоро будет видно, из какого материала скроен Качуренко и какие у него нервы. А пока она
проделала кое-какую работу в селах: через одних послала сигнал другим — тревога,
бдительность, готовность номер один. И еще кому следует посоветовала в сельские старосты, где
представится возможность, выдвинуть сообщников, своих людей.
Правда, ее больше всего беспокоило то, как отнесутся к этой самовольной директиве
товарищи. Поймут ли ее?
Отдохнув и налюбовавшись красотой осеннего леса, Евдокия Руслановна направилась в
лагерь. Чтобы не прокладывать лишнюю стежку, осторожно переступала через кусты
пожелтевшего папоротника, выискивала между засохшими стеблями мастерски замаскированные
грибы да и не заметила, как углубилась в чащобу, в смешанный лес, чрезвычайно опасный для
такой прогулки, — здесь трудно было предусмотреть, что или кто может подстерегать тебя за
ближайшими кустами, за густой стеной деревьев и зарослей.
Невольно остановилась и замерла. Еще не услышала ничего тревожного, а уже была
уверена, что в этом лесу она не одна. Затем слух ее уловил человеческие шаги, треск стеблей и
веток под ногами. Евдокия Руслановна ловко, как девушка, неслышно нырнула под куст
орешника, притаилась. Осторожно раздвинула перед глазами кусты, пристально всматривалась в
ту сторону, откуда могла подстерегать опасность.
На какой-то миг взгляд, как рентгеновский луч, выхватил из лесной чащобы фигуру —
голову в странной пилотке и белое пятно вместо лица, стоячий воротник формы… Немец… Она
замерла, вдыхая терпкий запах прелых листьев, грибов и живицы.
Шаги стали слышнее, раздвигались с шумом ветки деревьев, долетало сдавленное сопение.
Немец был не один…
— До каких пор с ним возиться? — прозвучало вдруг, и Евдокии Руслановне этот голос
показался знакомым…
— И правда, — откликнулся другой, и если бы этот голос не был таким тихим и хриплым, она
бы безошибочно узнала Ванька Ткачика.
— Хальт! — скомандовал первый голос. На какое-то время все стихло.