Страница 69 из 87
Девочки пустились домой. Таиска самая первая, Валентинка самая последняя — очень большие и тяжёлые были у неё валенки. Даже Романок обогнал её.
— Догоняй, догоняй их! — кричали сзади мальчишки. — Верба хлёст, бьёт до слёз! Верба бела, бьёт за дело! Э-э!.. А-а!..
Мальчишек было только двое, но Валентинке показалось, что сзади налетает какая-то дикая орда.
Снежки так и летели через голову и то и дело больно стукали в спину. Видя, что Валентинка отстаёт, они сосредоточили весь свой снежный огонь на её синем капоре.
Девчонки всё дальше, даже Романок прыгает, как заяц, а Валентинка спотыкается, скользит, и ноги её отказываются бежать. Что ей делать? Как ей спастись?
И тогда она закричала пронзительно, изо всех сил:
— Таиска! Таиска!..
Таиска была уже на горе. Она остановилась и оглянулась. Мальчишки настигали Валентинку и, весело выкрикивая «вербу», с двух сторон забивали её снегом. Валентинка уже не пыталась бежать — она стояла согнувшись и закрыв руками лицо.
Таиска сунула свою вербу Романку в руки и, словно коршун с высоты, устремилась обратно вниз. Она с разбегу налетела на Андрюшку — он стоял ближе — и сцепилась с ним. Она сбила с него шапку и старалась схватить за волосы. Андрюшка дал ей тумака, а сам нагнулся за шапкой. Таиска уловила момент и запустила руку в его вихры. Другой мальчишка, Колька Сошкин, сначала растерялся, но потом снова схватился за снежки. Бой начался не на жизнь, а на смерть. Таиска царапалась и налетала на мальчишек, словно разъярённый петух.
— Беги! — кричала она Валентинке. — Беги! Я с ними… сейчас… расправ… расправлюсь!
Но Валентинка не побежала. Она неожиданно подскочила к Андрюшке и начала хлестать его своей вербой.
— Ой, ой! — закричал Андрюшка. — Ты ещё глаз выстегнешь! — и закрыл руками лицо.
Таиска схватила Валентинку за рукав:
— Пойдём! Хватит с них. Они теперь будут знать, какая верба хлёст!
Домой явились прямо к уборке. Валентинка всё ещё дрожала после боевой схватки. Только возле ягняток, возле жёлтого тёплого Огонька она успокоилась.
— Эх ты, лизун! — сказала она, поглаживая его нежную шею. — Стоишь тут и ничего не знаешь. А в овраге что делается!
Большой букет вербы красовался на столе в горнице. Тонкий аромат леса бродил по избе. Валентинка подсела к деду:
— Дедушка, ты знаешь… Ты не поверишь, наверно, но это правда, я сама видела!
— Что видела?
— В овраге! Кругом снег, а на кустах зелёные листики. Мелкие-мелкие, но всё-таки листики! А на другом кусте, на большом, красные серёжки… Хочешь, пойдём, покажу?
Но дед и не думал не верить.
— Вот так чудо! — усмехнулся он. — Да это ольха зацвела. Она всегда так торопится. Это чтоб листья ей цвести не мешали. Она любит цвести на просторе, чтоб ей цветы ветерок обдувал. А те зелёные — так это ивняк. Деревце не гордое — солнышко греет, и ладно.
За ужином все увидели, что у Таиски заплывает глаз и веко почернело. Первая заметила Груша:
— Глядите, глаз-то у Таиски!
— Вот так фонарь! — сказал дед. — Теперь нам и лампы не нужно, и так светло.
— Батюшки! — удивилась мать. — Это где же тебя угораздило? Стукнулась, что ли?
— Небось с мальчишками подралась, — сказала Груша.
Таиска молча уплетала щи, будто не о ней шла речь. Но последнее замечание её задело.
— А вот и да, — ответила она, — вот и подралась! И ещё подерусь!
— Таиска, — с упрёком сказала мать, — ну неужто это хорошо — с мальчишками драться?
— А если они нашу Валентинку бьют? — крикнула Таиска. — Это хорошо, да?
— Они нашу Валентинку снегом! — сердито сказал Романок.
— Нашу Валентинку… — вполголоса повторила Груша, словно прислушиваясь к этим словам. — Нашу…
А дед потрепал Таиску по плечу:
— Так и надо. Если наших бьют, спускать не надо! Дерись!
Праздник весны. Жаворонки из теста
Это был праздник. Но о таких праздниках Валентинке никто никогда даже и не рассказывал.
Ещё с вечера Таиска вертелась возле матери:
— Мамка, погляди-ка на численник…
— Поглядела. Двадцатое. Что же дальше?
— А дальше — завтра двадцать первое. Ты что же, забыла?
— А что такое двадцать первое? Война кончится, что ли?
— Да мамка же, не притворяйся! Ведь завтра жаворонки прилетят!
— Отстань! — с досадой ответила мать Таиске. — Нужны мне твои жаворонки! Прилетят, и ладно.
Таиска чуть не заплакала:
— Да ведь тесто ставить нужно!
Но мать ничего не ответила.
А поздно вечером она всё-таки взяла большую глиняную миску и тихонько замесила тесто.
На другой день Валентинка встала пораньше и вышла на крыльцо. Может, она увидит, как летят жаворонки.
Свежее лучезарное утро встретило её. Неистово чирикали воробьи под окнами. Кричали грачи. На изгороди сидела красивая чёрно-белая сорока и поглядывала на Валентинку то одним глазом, то другим. И по всей деревне из конца в конец без умолку голосили петухи.
На крыльцо вышел дед:
— Ты что рано выскочила?
— А я жаворонков гляжу. Таиска говорит, они прилетят сегодня.
Дед усмехнулся:
— Эка, хватились! Да уж я одного ещё на той неделе слышал!
Дед взял метлу, промёл канавку с водой, а потом подошёл к старой берёзе и стал прислушиваться к чему-то.
Валентинка подошла к нему:
— Дедушка, что ты слушаешь?
— Слушаю, как у берёзы сок пошёл. Слышишь? От корня вверх. Так и напирает. Слышишь?
Валентинка слушала, приложив ухо к прохладной атласистой коре. Где-то тихонько шумело, где-то журчало — может, это вода журчала в канавке, может, это ветерок шумел. Но Валентинка шепнула:
— Слышу!
Вдруг на крыльцо выскочила Таиска и закричала звонче, чем все деревенские петухи:
— Валентинка, иди жаворонков лепить! Ну скорей же ты, ну скорей же!
Валентинка побежала в избу. На кухонном столе пыжилось пухлое ржаное тесто. Ребятишки окружили стол. Даже ленивая Груша встала пораньше. Даже Романок проснулся, хотя завтрак ещё не был готов.
— Жаворонков лепить! — крикнул Романок.
— Каких жаворонков? — удивилась Валентинка. — Из чего лепить? Из теста?
— Не знает! — со вздохом сказала Груша. — Ничего не знает! Вот уж правду тётка Марья сказала…
— Много правды твоя тётка Марья наговорила! — прервала мать. — Людей надо слушать, когда они доброе говорят. А когда говорят злое — слушать тут нечего, не то что повторять. Чтоб ни про какую тётку Марью я больше не слышала!
— Бери тесто, — сказала Таиска, — лепи.
— А как?
— Да как хочешь! Вот, гляди, какого мамка слепила!
На большом противне лежал первый жаворонок. Правда, он очень мало был похож на птицу. Хвост у него завивался кренделем, вместо крыльев были две бараночки, вместо глаз торчали две сухие смородины, а клюва и вовсе не было. И всё-таки это был жаворонок.
Груша лепила старательно. Она хотела сделать точь-в-точь такого же. Раз мать сделала такого, значит, и всем надо делать таких.
Зато у Таиски жаворонок был необыкновенной красоты и нарядности. Хвост у него распускался веером, на голове, будто корона, поднимался высокий гребень. На крыльях, широко распластанных по столу, одно перо вниз — другое кверху, одно перо вниз — другое кверху… Такого жаворонка даже во сне увидеть нельзя!
Романок тоже что-то валял в муке, что-то комкал, раскатывал, расшлёпывал ладонью, а потом опять комкал…
Валентинка отрезала себе кусок теста:
— Значит, какого хочу?
Она сделала своему жаворонку хвост в три пера, каждое перо с завитушкой. А крылья сложила на спинке и концы подняла кверху. Жаворонок вышел не похожий ни на материн, ни на Таискин.
— Вот здорово! — сказала Таиска. — Давай придумывать, чтоб все разные-преразные были.
Противень заполнялся. Удивительные птицы появлялись на нём — и маленькие и большие, и с длинными хвостами и с короткими, и с гребешками и без гребешков… Только Грушины все были похожи друг на друга: хвост крендельком и крылья баранками. Романок наконец тоже сделал жаворонка. Но мать не захотела сажать его на противень: