Происхождение личности и интеллекта человека. Опыт обобщения данных классической нейрофизиологии.

Словом, все, что можно осязать голыми пальцами.

Есть у него, правда, и попытки посмотреть чуть глубже, но они ограничиваются той частью мозолистого тела и комиссурой, кото­рые можно разглядеть, прорезавшись по линии сагиттальной бо­розды мозга, разделяющей полушария, и некоторыми наблюдения­ми за теми стволовыми формациями, что открываются при простом вырезании мозжечка.

Подозрения о том, что абсурдность выводов Галена о внутрен­нем строении мозга была вызвана невозможностью его полноцен­ного исследования, косвенно подтверждаются еще и тем, что все остальные его изыскания, связанные с устойчивыми к разложению и плотными органами, реестрированы очень недурно.

Как анатом, Гален демонстрирует страстность, последователь­ность и серьезность.

Некоторые описания мышечных и фасциальных тканей, костей, сухожилий и даже суставных сумок (с поправкой на неполноту и наивность) можно и сегодня воспринимать почти всерьез. Пред-

с Vermis — червь (лат.) — Прим.ред.

d Изборожденность коры головного мозга, иными словами, наличие извилин и борозд, образующих сложный рельеф коры. — Прим. ред.

ложенная им техника трепанаций по тем временам вполне пристой­на, а почти точное описание блуждающего нерва вызывает даже восхищение.

Впрочем, чем дальше мы будем продолжать список открытий и серьезных разработок Галена, тем более будет контрастировать с ним его «церебральная мистификация».

Puto, что Клавдий Гален Пергамский, отступив перед сложной, субстанционально капризной анатомией мозга, просто подменил ее своей личной фантазией. Другого объяснения возникновению странной легенды о трех горизонтальных полостях я предложить не могу.

Обман Галена, repeto, благополучно просуществовал до 1543 го­да, когда, наконец, по прошествии почти тысячи четырехсот лет был разоблачен анатомом Андреасом Везалиусом в его труде «De Corporis Humani Fabrica», впервые показавшем точную картину моз­га человека.

Получив точные анатомические данные о геометрии и струк­турах мозга, наука должна была бы отозваться чем-то чрезвычай­но здравым.

Первым отозвался Рене Декарт (Картезий), предложивший в первой четверти XVII столетия «диоптрическую модель мозга». Здравость этой модели была равна фантазиям Клавдия Галена, но символом интеллектуальных дерзновений той эпохи стала голо­ва Декарта.

Похоронен Декарт был без нее. Его череп был посмертно рас­пилен ровно на 100 кусочков. Все сто кусочков были вправлены в касты ста больших перстней, украсивших пальцы ста картези­анцев — фанатиков идеи о «духах», которые проникают в мозг и, отразившись в полостях желудочков мозга, воздействуют на «нервные моторные пути».

Именно отсюда, кстати, пошло «учение о рефлексах». Стереотипные

реакции позже получили свое название именно благодаря декартов­ским «отражающимся» духам ( refractio — отражение).

Картезианская версия просуществовала, впрочем, не так долго. Уже в самом начале XIX века анатом Франц Йозеф Галль (1758- 1828) 2 попытался картировать мозг, педантично разделив кору его полушарий на сектора, каждый из которых (по мысли Галля) концен­трировал в себе частицу «высших функций».

Галль (по его мнению) обнаружил места локализации «хитро­сти», «поэзии», «остроумия», «запасливости», «дружбы», «надежды» et cetera (илл. 4 a-b).

Его идеи некоторое время были очень популярны и даже вытес­нили декартовских «духов».

Ceterum, популярность была несколько декоративной и каса­лась не сути теории, а ее сателлита — «френологии», предполагав­шей возможность узнавать по форме выпуклостей черепа «свой­ства нрава и ума».

Похоронен Галль, разумеется, был без головы, которая по воле покойного была отделена до панихиды, чтобы не рисковать нежной субстанцией мозга, предназначенной для изучения и, разумеется, картирования.

Ad verbum, Галль, конечно, перещеголял Декарта, завещав не только череп, но и мозг «науке», но этим завещанием он поставил в крайне не­ловкое положение часть своих родственников. Это были простодуш­ные люди, которые пришли на обычные похороны, и которых никто не предупредил о некоторой экзотичности ситуации. На процедуре про­щания с телом, желая запечатлеть на челе покойного прощальный по­целуй, они, вероятно, испытали некоторое замешательство в поисках его лба.

Разработки Галля, которые сегодня кажутся такими наивными, впоследствии спровоцировали уже настоящий научный поиск мест динамической локализации некоторых функций мозга.

Ergo, первые же исследователи (сегодня так располагающие к иронии по их поводу), тем не менее, фундаментировали часть основных положений нейрофизиологии: исключительную роль мозга, рефлекторику, локализацию функций. Определенный успех,

Илл. 4 a-b. Картирование по методу Галля

конечно же, был налицо. Но очевидным был и факт поразительного общего равнодушия человека к вопросу функций и строения мозга, к природе собственного сознания и разума.

Поясняю.

За две с половиной тысячи лет, что прошли от Гиппократа до Гал­ля, над решением задачи (exempli causa) комфортизации обуви по­трудились, вероятно, десятки тысяч людей, прежде чем обувь стала такой, какую знаем мы.

Нюансировка особенностей всех видов косметики, от брачной до погребальной, в совокупности потребовала не меньших усилий, чем обувные изыскания. Этим вопросом, тоже, по всей вероятности, занимались тысячи человек.

Совершенство оружия, архитектура, прически, механизмы, раз­влечения, законы, кулинария — мобилизовали, по самым скромным предположениям, сотни тысяч умов. По всем этим, да и по множе­ству других позиций, люди проявляли феноменальную находчи­вость, упорство, страстность и непреклонность, исследуя, экспери­ментируя, изобретая и совершенствуя.

За тот же период времени (от Гиппократа до Галля) вопросом про­исхождения и природы мышления озаботились четверо. Даже если мы удвоим это число (так как я не коснулся менее значительных по­пыток исследования мозга: Ч. Белл, Г. Прохазка, М. Холл, Ф. Мажан­ди), то цифра все равно останется ничтожной.

Это сопоставление показывает как подлинный вес проблемы, так и ее минимальную важность для человечества.