Происхождение личности и интеллекта человека. Опыт обобщения данных классической нейрофизиологии.

«конструкционных просчетов», а не травм или иных чрезвычайных об­стоятельств.)

Это, конечно, очень печально, но в дурную компанию «этапных вариантов» вместе с нами, согласно эволюционной логике, попада­ет и наш головной мозг.

Но пока оставим эту тему.

Вернемся к нашей dura mater.

Под ней, отграниченные «щелевидным» субдуральным про­странством, располагаются еще две оболочки. Арахноидная и мяг­кая. Под ними — кора головного мозга. Плотноватенькая субстанция общей площадью (примерно) 2200 см 2 , толщиной З-б мм, имеющая 5-7 слоев.

Общепринятым является спорное утверждение, что многочис­ленные борозды и извилины коры — это следствие усилий эволю­ции по размещению структуры такой большой площади в очень ма­леньком объеме мозгового черепа.

Как правило, приводится пример с большим листом бумаги и ма­ленькой рюмкой. (Чтобы затолкать лист в рюмку, его следует карди­нальным образом смять, и через это действие получить представле­ние о происхождении борозд и извилин коры головного мозга.)

Puto, что это представление неверно.

Опровержение его не стоило бы времени и усилий, если бы оно изначально не внушало ложных мыслей о морфогенезе коры, а тем самым — и о ее роли.

Достаточно сделать парочку хороших коронарных или аксиаль­ных* срезов на препарате мозга, чтобы убедиться в том, что кора,

е Коронарный — срез, перпендикулярный ростро-каудальной оси (через оба уха). Аксиальный — срез, идущий в поперечной плоскости тела. — Прим. ред.

Radial ·. ■. .·. ·.

Commissura ramicis

Илл. 8. Кора больших полушарий

(по Синельникову)

скорее, напоминает глазурь, неравнотолсто разлитую по подготов­ленному сверхсложному рельефу и, соответственно, рабски повто­ряющую этот рельеф (илл. 8).

Стоит вглядеться в особенности шпорной борозды ( sulcus calcarinus), в область клауструма, капсул, в конфигурацию клина или поясной извилины et cetera, чтобы сделать все выводы о старшин­стве структур, а тем самым — и о природе борозд и извилин.

Кора, строго говоря, к ним имеет очень мало отношения. Она лишь «выращена» на всех поверхностях этого невероятного релье­фа. Адресация к ней как к высшей инстанции по всем вопросам це­ребральных «таинств» не совсем понятна, так как даже один ма­ленький пример с «глазурью» выдает в коре лишь инструментарий более глубоких и древних структур мозга.

Кора сакрализована большей частью нейрофизиологических школ, так как содержит те проекционные и ассоциативные центры, которые, собственно, и позволяют вам сейчас прочесть эти строки и понять их смысл. По этой, да и по многим сходственным причинам поклонение коре давно уже стало общим местом.

Очарованность корой понятна, закономерна и полезна, но толь­ко в том случае, когда она не мешает видеть истинные механизмы работы мозга. Конечно, вопрос в трезвости взгляда.

Ceterum, стоит вспомнить, что даже с такими титанами физиологии,

как И. П. Павлов, сакрализация коры сыграла очень злую шутку, отча­сти обессмыслив его исследования процессов торможения.

Если полагать, что человеческий интеллект со всеми его нюанса­ми — это цель и венец эволюции, то поклонение коре надо продолжить.

Если есть желание увидеть чуть более реальную ситуацию, то, вероятно, стоит обратить внимание на следующие доводы и факты.

Интеллект, это, бесспорно, полезное и крайне значительное для самого вида homo явление. (Более того, это единственный инстру­мент, который смог обеспечить данному виду выживание.)

Самому человеку интеллект сейчас представляется осью, на ко­торую нанизываются не только частные, общественные и историче­ские понятия, принятые внутри его вида, но даже законы природы и космологические реалии.

Эта иллюзия является даже еще более «плотной» и навязчивой, чем в свое время была иллюзия бога. Она порождает существенные переоценки этого, в общем-то, микроскопического явления, реаль­ный возраст которого едва ли превышает 5-8 тысяч лет.

Будем откровенны, занятные электрохимические процессы в 56 разновидностях нейронов коры и других структур головного мозга — это всего лишь одно из явлений природы, не слишком зна­чительное даже в сравнении (к примеру) с фотосинтезом, не говоря о таких глобальных явлениях, как (например) гравитация.

Это прекрасный, важный, но и настораживающе хрупкий про­цесс, не имеющий ни дублеров, ни запасов прочности. Эволюцион­ный ресурс его, мягко говоря, неочевиден.

Естественно, он более сложен, чем просто межклеточное взаимо­действие, так как предполагает еще и структурное взаимовлияние различных отделов (клеточных массивов): зон, функций, форма­ций и центров мозга, возбуждающих или тормозящих связи клеток.

Весь этот процесс намертво привязан к сверххрупкому биоло­гическому субстрату мозга и к его идеальному физиологическому функционированию.

Повреждение субстрата ведет к неминуемым повреждениям продуктов физиологического процесса, в том числе разума и мыш­ления. Гибель субстрата гарантирует прекращение всех процессов и, соответственно, окончание выработки всех продуктов.

Примечательно, что и мышление и интеллект не являются пря­мым следствием работы механизмов мозга и не являются «врож­денным» и наследуемым свойством мозга человека.

Даже сверхидеальное функционирование всех церебральных систем само по себе не образует ни мышления, ни интеллекта. Для образования обеих этих позиций требуются искусственно создан­ные, достаточно сложные внешние обстоятельства.

Если эти обстоятельства отсутствуют (мы подробно будем раз­бирать этот вопрос далее), то мышление и интеллект не генериру­ются, мозг продолжает выполнять только свои прямые функции, которые примерно тождественны у всех высших млекопитающих животных.

Интеллект человека как явление, как один из продуктов рабо­ты мозга, repeto, несомненно, драгоценен для нашего вида. Но лишь для него одного.

Его исчезновение вообще не может иметь никакого значения, влияния или последствий для мироздания, как не имело никакого значения его несуществование еще 10 тысяч лет назад.

Предполагать наш интеллект целью и высшей точкой эволюции, как видите, не слишком логично.

Впрочем, эту иллюзию можно было бы «оставить в живых», если бы она не затрудняла понимание естественной, прежде всего, воз­растной иерархии механизмов мозга.