Азбука

Потом я переводил немало американских поэтов — тоже не без мысли о противоядии. После 1956 года[58] все изменилось: западных поэтов уже можно было переводить, постепенно начали открывать и американскую поэзию, пока переводы не хлынули потоком. А значит, уже не было нужды делать то, что могли делать другие, тем более что я не считаю себя столь же искусным переводчиком, как Сташек Баранчак[59].

Из всей американской поэзии самым близким мне навсегда останется Уолт Уитмен. Он соответствует критерию величия, о котором говорил Оскар Милош, требуя, чтобы стихи были как река, несущая плодородный ил и обломки деревьев, а не только крупицы золота. Поэтому читателя не должны отталкивать длинноты и повторения, целые каталоги вещей. Уитмен — противоположность «чистой поэзии». Но в то же время его стихи подобны полотнам великих мастеров, где, присмотревшись, можно найти множество потрясающих мелких деталей.

К современным мне американцам я относился с недоверием. Несомненно, идею «Поэтического трактата» я заимствовал из юношеской поэмы Карла Шапиро «Essay on Rhyme», однако при этом остался на удивление независимым из-за своей погруженности в польский язык и сознательно культивируемой «захолустности».

Удивительно место американской поэзии. Ведь она выросла из боли и протеста (не будем поддаваться иллюзии уитменовского демократизма), из бегства в Европу (Паунд, Элиот, Фрост), из анархизма битников, плюющих на молоха (Гинзберг)[60]. Но молох поглотил все это и использовал на других континентах к своей вящей славе.

Когда появляется Единственная? Беатриче не была ни женой, ни невестой Данте, а всего лишь молоденькой девушкой, которую он иногда видел издали. Однако в «Божественной комедии» она встречает его и ведет, после того как Вергилий покидает поэта в последнем круге чистилища. Этот средневековый идеал далекой и боготворимой женственности постоянно появляется и в поэзии трубадуров Лангедока. Возвеличивание женщины как той, кто посвящает в amore sacro, — в некотором роде отражение культа Марии.

Позднее христианская культура поддалась влиянию латинской языческой поэзии, а это не способствует возвышенной любви, хотя красота дам и воспевалась в бесчисленных стихах. А уж восемнадцатый век, Век разума, и вовсе отличался свободой сексуальных нравов, в чем первенствовала Италия, так что дневники Казановы, похоже, описывают не только его приключения.

Единственная, предназначенная судьбой женщина характерна для романтизма, и, вероятно, Вертер должен был застрелиться, не сумев добиться ее любви. Такая причина самоубийства была бы совершенно непонятна стоикам и эпикурейцам, а также придерживавшимся античной философии поэтам. Но люди конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века, в том числе и польские романтики, читали совсем иные книги, из которых могли узнать кое-что о браке двух душ.

Например, труды Сведенборга, которыми питалось воображение Словацкого и Бальзака, когда они были детьми. Кстати, стоит отметить, что «Час раздумий»[61] и два «сведенборгианских» романа Бальзака — «Серафита» и «Луи Ламбер» — написаны приблизительно в одно и то же время, в начале 30-х годов XIX века. Людвика Снядецкая[62] была воображаемой любовью Словацкого, зато госпожа Ганская[63] действительно заняла важное место в жизни крайне чувственного толстяка, а «Серафита» была написана не без мысли о преодолении католической щепетильности любовницы и заключении брака с хозяйкой Верховни[64].

Ни одна теософская система не приписывает любви двух людей такого центрального значения, как конструкт воображения Сведенборга. Поскольку чувственный и духовный миры связаны у него нитями «соответствия», всё, что происходит на земле, получает продолжение и на небесах. Земная любовь не приобретает форму средневекового аскетизма или платоновской идеализации. Это любовь, осуществляемая в браке, — телесная, но строго моногамическая. Именно такая любовь есть предвестие небес, ибо все небесные ангелы были когда-то людьми и сохраняют силу и красоту времен своей молодости, а также пол, мужской или женский. Сохраняют они и чувственное влечение, отличаясь неизменно высокой сексуальной потенцией. Счастливые земные супружеские пары вновь встречаются и обретают молодость. Оставшиеся одинокими находят себе небесных партнеров.

Ангельская сексуальность у Сведенборга — это не лишение тела, не бегство в эфемерные миры, какие-то вечные мечты и грезы. Она физическая, земная в своей сверхъестественности и разительно отличается от порочной сексуальности лишь тем, что влечение направлено на одного человека. Полная гармония двух душ и тел — вот цель земных существ, а если им не удается ее достичь, — тогда небесных, которые вдобавок не знают усталости и никогда не наскучивают друг другу.

В «Серафите» Бальзак вводит мотив андрогинности, то есть такого соединения мужской и женской души, что вместе они составляют двуполое единство, — может быть, потому, что, согласно концепции Сведенборга, на небесах умы супругов полностью сливаются воедино, и пара именуется не двумя ангелами, а одним.

Похоже, ни «Серафита», ни письма, в которых Бальзак пытался приобщить пани Ганскую к сведенборгианству, не изменили ее взглядов, разве что содержащаяся в них критика христианских конфессий приправила ее католичество вольтерьянством.

Откуда я об этом знаю? Я не бальзаковед, однако знание французского позволяет мне обнаруживать комментарии и статьи, которых во Франции множество. За «Человеческой комедией» Бальзака кроется сложная философская конструкция, обычно недооценивавшаяся теми, кто видел в нем только реалиста. Несколько раз переписывавшийся роман «Луи Ламбер», главный герой которого — гениальный мыслитель, дает представление о двух переплетающихся направлениях: «научном» и мистическом. Во втором немаловажное место занимает Сведенборг — впрочем, известный Бальзаку, как и Словацкому, преимущественно из вторых рук.

Сведенборгианские образы множества небес и преисподних вдохновляли литераторов — наверное, прежде всего потому, что традиционный христианский образ ада и вечного наказания не согласовывался с понятием благого Бога. Легче представить себе естественное тяготение подобных к подобным, которые возносятся на небеса или падают в преисподнюю в силу этого взаимного влечения, а не осуждения. Поэты черпали из Сведенборга полными пригоршнями — например, когда, подобно Бодлеру, взяли у него идею соответствий между чувственным и духовным мирами, придав им значение символов.

Первая мировая война положила конец господству французского, владение которым означало в Европе принадлежность к высшим кругам. Однако в межвоенное двадцатилетие он отчасти сохранил свои позиции, и лишь к концу 30-х люди начали учить английский. Я освоил азы английского по самоучителям и по достоинству оценил двуязычные книжечки с легкими рассказами — например, Киплинга. Впрочем, настоящее изучение этого языка началось во время войны, в Варшаве. Меня и Янку учил ее приятель из киногруппы «Старт» Тусь Тёплиц[65], впоследствии мэтр Лодзинской киношколы. Он, как ни в чем не бывало, ходил по Варшаве, давая уроки и не позволяя себе думать, что, будучи евреем, рискует при этом жизнью. И под его влиянием мы тоже отгоняли от себя мысль, что ему грозит опасность. Правда, на крайний случай у него, кажется, были итальянские документы. Затем нашей учительницей была Мэри Скрижалина — англичанка, квакерша, которая приехала в Польшу с квакерской благотворительной миссией после Первой мировой и вышла замуж за русского эмигранта. У нее было двое детей: сын считал себя русским, дочь — англичанкой. Начало германо-советской войны обернулось для Мэри трагедией: ее сын ушел служить в каких-то русских войсках при немецкой армии, чтобы сражаться с большевиками, и с тех пор она не получила от него ни единой весточки. Мэри Скрижалина была доброй и славной. Вероятно, она погибла во время восстания.

58

Именно тогда, после смерти Б. Берута, в Польше произошла смена партийной власти и началась оттепель.

59

Станислав Баранчак (род. 1946) — поэт, литературный критик, переводчик поэзии, один из крупнейших представителей польской «Новой волны», в прошлом — деятель Комитета защиты рабочих (КОР).

60

Аллен Гинзберг (1926–1997) — американский поэт, основатель битничества, ставший символом бит-поколения. Автор поэмы «Вопль» (1956).

61

«Час раздумий» — поэма Юлиуша Словацкого (1809–1849).

62

Людвика Снядецкая (1802–1866) — юношеская любовь Словацкого; упоминается им в переписке, а также в поэмах «Час раздумий» и «Бенёвский».

63

Эвелина Ганская (урожд. Ржевуская; 1801–1882) — подруга, любовница, а с 1850 г. жена Оноре де Бальзака. Чтобы уговорить Ганскую обвенчаться с ним, Бальзак дважды приезжал в ее поместье в Верховне близ Житомира.

64

Верховня — поместье и дворец Ганских в одноименном селе, находящемся ныне на территории Житомирской области Украины. Некоторое время там жил и работал О. де Бальзак.

65

Ежи Бонавентура Тёплиц (1909–1995) — историк кино, кинокритик, основатель и многолетний ректор Лодзинской киношколы.