Каид

Вернулся он в гостиницу во втором часу. По словам ночного швейцара, был совершенно спокоен. Ничего особенного не заметил и сонный человек в подъемной машине.

В номере он зажег свет в обеих комнатах и в ванной. Зачем-то уложил вещи; старательно укладывал в несессер многочисленные склянки; полиция на следующий день среди них искала кокаин. Не было. Кроме паспорта с множеством пограничных отметок, была найдена рукопись на сиреневой бумаге с золотым обрезом — как будто начало сценария из жизни Бенвенуто Челлини.

Из меньшего чемодана он достал бумаги и фотографии. Долго смотрел на фотографию женщины красивого восточного типа, очень вульгарной и странно одетой. Затем подумал, что надо все это сжечь, перешел в ванную комнату и над отверстием уборной сжигал, морщась, одну бумагу за другой. Зажечь от брикета фотографию на толстом картоне было нелегко. Он сердито надорвал ее снизу, зажег образовавшийся язычок и повернул карточку вертикально. Пламя вспыхнуло, чуть обожгло ему руку, он уронил остатки в раковину. «Туда ей и дорога», — с внезапной злобой подумал он. Спустил воду, хотел было подобрать и бросить в раковину кусочки пепла, разлетевшиеся по полу ванной, но не подобрал. Достал из несессера баночку, смазал обожженный палец и долго мыл руки.

Затем он сел за стол в гостиной и написал записку по-английски. Просил: по уплате за номер и за телефонные разговоры останется немного денег, отдать их горничной, а вещи продать в пользу бедных. Перечел записку. «Кажется, орфографических ошибок нет? Как пишется «телефон», с «е» или без «е» на конце?» Оставил «е». Подумал, что следовало бы кому-ли6о адресовать эту записку, и написал сверху слово: «Полиция». Опять счел деньги, счел даже мелочь: семьдесят восемь долларов сорок пять центов да еще немного мелких французских и итальянских бумажек. Приписал: «У меня вещи очень хорошие, не надо продешевить. Один костюм и белье находятся у горничной». Под этим постскриптумом поставил свои инициалы, как делают на договорах, рядом с поправками. Вспомнил о договоре с аргентинцем и усмехнулся. Положил на листок «паркер» и бумажник.

Лицо у него дернулось. Он сел в кресло. Подумал, что автоматический пистолет имеет очень сильный бой, пуля может пробить боковую стену и влететь в соседний номер. Передвинул кресло к стене, выходившей на улицу, — этой стены никогда не пробьет. Заглянул в окно, затем внимательно оглядел все находившиеся в комнате предметы. Передвинул выключатель и осмотрел револьвер: в нем было пять пуль вместо шести.

Вторая телеграмма от французской полиции пришла вскоре после первой. В ней сообщалось, что о покончившем с собой или, быть может, убитом человеке только что получены новые, совершенно другие сведения. В Тунисе три дня тому назад был убит выстрелом из револьвера человек из milieu. Ограбления не было, сведение счетов было не на денежной почве, убийство совершено из ревности, в дело замешана женщина легких нравов. Давались имена, и делалась ссылка на Interpol. Есть все основания подозревать человека, о котором запрашивают из Нью-Йорка. Повторялись приметы. Одна примета безошибочная: у него был сильный тик.