Свирепая справедливость

Звук изменился: пилот менял скорость вращения винта, собираясь посадить вертолет на маленькую каменную площадку двора. Безжалостно ярким светом вспыхнули посадочные огни и осветили через дверь внутренность кельи.

Поднялась пыль, бледными клубами проникла внутрь, и монах ожил.

Он подошел к двери и выглянул, на мгновение отвернув от Питера укрытое тканью лицо.

Именно этого момента ждал Питер, напрягшийся, точно гадюка перед броском. Едва монах отвернулся, как он бросился через келью.

Ему предстояло преодолеть десять футов, рокот винта вертолета заглушал остальные звуки, но чутье бойца предупредило монаха, и тот повернулся навстречу. Голова под капюшоном оборонительно пригнулась, и Питеру пришлось изменить направление удара. Он не мог больше целить в шею и выбрал правое плечо. Рукой твердой, как лезвие топора, он ударил монаха туда, где шея соединяется с плечевой костью. Питер слышал, как треснула ключица; этот резкий звук перекрыл шум вертолета.

Левой рукой Питер схватил монаха за локоть поврежденной руки и свирепо дернул, так что один край сломанной кости заскрежетал о другой, края перелома разрезали плоть, и монах закричал, согнувшись и стараясь облегчить невыносимую боль.

Шок парализовал его, большое мощное тело под пальцами Питера обмякло.

Используя всю свою силу и инерцию прыжка, Питер ударил монаха головой о дверной косяк. Череп с глухим стуком ударился о камень, и рослый человек упал лицом на каменный пол.

Питер быстро оттащил его в сторону и задрал полы рясы. Под ней обнаружились десантные ботинки и синий «торовский» комбинезон. На поясе – вороненая сталь и каштановая рукоять мощного браунинга в быстро расстегивающейся кобуре. Питер достал оружие и быстрым движением левой руки взвел курок. Он знал, что пистолет заряжен разрывными пулями «велекс».

Складки капюшона упали с головы Колина Нобла: широкий добродушный рот расслабленно раскрыт, карие глаза остекленели от сотрясения, большой крючковатый нос профессионального солдата разбит – хорошо знакомые черты, такие близкие и дорогие черты друга.

По лицу Колина текла кровь, скатываясь по подбородку за ухо, но он был в сознании.

Питер приставил к его переносице ствол браунинга. Пули «велекс» расколют ему череп. В эти отчаянные секунды с Питера свалился парик, и он понял, что Колин узнал его.

– Питер! Нет! – отчаянно прохрипел Нобл. – Я Цветок Кактуса!

Это потрясло Питера. Он ощутил под пальцем курок браунинга. Несколько мгновений он держал пистолет, потом отвернулся и выскочил за дверь, оставив Колина на каменном полу кельи.

Вертолет садился на двор. Это был пятиместный «Белл Джет Рейнджер», выкрашенный в синие и золотые тона «Тора», с эмблемой «Тора» на борту и надписью: «ТОР КОММЬЮНИКЕЙШНЗ». Прилетели двое: пилот за приборами и еще кто-то – этот человек уже вышел из кабины и направлялся ко входу в келью.

Он сгибался чуть ли не вдвое, чтобы уберечься от потоков воздуха, поднятых винтом вертолета, и, однако, нельзя было не узнать эту мощную фигуру. Ветер ерошил львиную гриву на благородной голове идущего, посадочные огни ярко освещали его, точно центральный персонаж шекспировской трагедии; стать, поступь – все говорило о силе и подавляющей мощи.

Выйдя из-под вращающихся лопастей, Кингстон Паркер выпрямился и одно напряженное мгновение смотрел на Питера. Без парика он сразу узнал его.

Он стоял, как старый загнанный лев.

– Калиф! – хрипло крикнул Питер, и последние его сомнения исчезли: Кингстон Паркер развернулся, невероятно быстро для такого рослого человека, и почти добрался до вертолета, прежде чем Питер успел поднять браунинг.

Первая пуля попала Паркеру в спину и втолкнула его в кабину, но выстрел пришелся слишком высоко и ушел вправо. Питер знал, что рана не смертельна. А вертолет уже быстро поднимался.

Питер пробежал двадцать футов и вскочил на каменный парапет. «Рейнджер» висел прямо над ним – белое брюхо, раздутое, как у акулы-людоеда, слепящие посадочные огни. Внизу зияла пропасть.

Питер взял браунинг в обе руки и принялся стрелять вверх, по баку с горючим в задней части, где фюзеляж соединяется с длинным тонким хвостом. Он стрелял разрывными пулями, и отдача встряхивала его руку до самого плеча.

Он видел, что пули «велекс» пропарывают тонкий металл, но машина продолжала подниматься. Питер считал выстрелы. Еще немного, и он расстреляет все патроны.

Одиннадцать, двенадцать... и вдруг в небе над ним полыхнуло зарево, порыв воздуха ударил в камень под ногами.

Объятый ярким пламенем вертолет перевернулся вверх дном, двигатель испустил предсмертный вопль, и горящая машина полетела в пропасть. В пропасть, на краю которой стоял Питер.

Питер обернулся, поглядел во двор и увидел, что тот заполняется вооруженными людьми.

Люди «Тора», лучшие из лучших – он сам натаскивал их. В браунинге оставался один патрон. Питер знал, что не прорвется, но попытался продвинуться к лестнице – единственному возможному выходу.

Он побежал по парапету, как канатоходец, и истратил последний патрон, чтобы выстрелом отвлечь внимание преследователей.

Просвистевшая рядом с головой пуля на мгновение ошеломила Питера. Он вздрогнул, потерял равновесие, отшатнувшись от края пропасти... и тут пули начали рвать его тело.

Он услышал глухие резиновые шлепки, с какими они входили в его плоть, словно боксер-тяжеловес лупил по груше, и начал падать за край стены в бездонную ночь.

Он думал, что будет лететь бесконечно долго, в расстилавшуюся далеко внизу пустыню, где погребальным костром Калифа горел вертолет.

Но в десяти футах под парапетом оказался узкий выступ, где вырос колючий куст. Питер упал в него, и шипы впились в его тело и одежду.

Он повис над пропастью. Чувства покидали его.

Последнее, что он запомнил, был крик Колина Нобла:

– Не стрелять!

И Питер с головой погрузился в небытие.

Тьма, а в ней редкие, короткие просветления, разделенные вечностями боли и чудовищных гримас сознания.

Он помнил, как его заносили в самолет – он лежал на «торовских» носилках, надежно привязанный и спеленатый, как младенец.

Помнил он и салон «Лира» Магды Альтман. Он узнал раскрашенный вручную потолок кабины. Над ним висели бутылочки с плазмой, рубиновая кровь напоминала прекрасный кларет в хрустальном бокале; опустив взгляд, Питер увидел трубки, ведущие к иглам, воткнутым в вены. Но он ужасно устал, усталость, казалось, раздавила ему душу, и он закрыл глаза.

Когда Питер снова открыл их, он увидел над головой потолок. Его быстро везли по коридору. Он узнал скрип колес больничной каталки. Негромкие голоса говорили по-французски, а бутылочку с прекрасной яркой кровью держала над ним длинная стройная рука, которую он хорошо знал.

Питер чуть повернул голову и на самом краю поля зрения увидел любимое лицо Магды.

– Я люблю тебя, – сказал он и с удивлением понял, что не произнес ни звука. Губы его оставались неподвижными. Не в силах бороться с усталостью, он опять закрыл глаза.

– Как он? – услышал он голос Магды, и кто-то по-французски ответил:

– Пуля прошла рядом с сердцем. Нужно немедленно извлечь ее.

Потом он ощутил укол и вкус пентотала. И опять навалилась тьма.

Он медленно приходил в себя, и первое, что он ощутил, – бинты. Они сдавливали грудь и мешали дышать.

Потом он увидел Магду Альтман и поразился тому, как она прекрасна. По-видимому, она все время была тут, пока он блуждал во тьме. Он увидел, как ее лицо озарилось радостью: Магда поняла, что он очнулся.

– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо, что ты вернулся ко мне, дорогой.

Дальше – комната в «Ла Пьер Бенит», высокий позолоченный потолок, вид на террасы лужаек и озеро. Деревья на берегу были покрыты свежей листвой, воздух заряжен весной и ожиданием новой жизни. Магда заполнила комнату цветами и большую часть каждого дня проводила с ним.

– Что произошло, когда ты снова появилась в совете «Альтман Индастриз»? – был один из его первых вопросов.