Страница 16 из 29
Туча стрел, обрушившихся на защиту колдуна, искрясь, отскочила прочь, не причинив им вреда. Мимара озирается, стараясь вникнуть в происходящее безумие. Издали раздаются крики. На противоположном склоне мелькают темные фигуры: лучники перебегают с места на место пружинистой поступью скальперов. Овраг завел их всех в ловушку. Галиан и Поквас притаились за кучей валежника. Сутадра лежит на земле. Сомы не видно. Клирик окружил себя собственным колдовским щитом. Капитан стоит рядом с ним, выпрямившись во весь рост.
– Ко мне! – воскликнул Акхеймион. Он теперь стоит, прочно уперевшись ногами в илистое дно ручья, и Мимара становится подле него. – Держитесь рядом со мной!
Чужие крики, чужие голоса проносятся в темноте по склонам. Атакующие в тревоге кричат.
– Гур-гурвик-викка! – доносится нестройный хор.
Одно из немногих гэллишских слов, знакомых Мимаре.
Гурвикка. Волшебник.
Акхеймион уже начал шептать таинственные заклинания. Глаза и уста его вспыхивают белым светом, отчего на окружающих ложатся голубоватые тени.
Тени движутся в кронах, она видит, как оттуда вниз сыплются люди. Падают наземь, стараются добраться до ближайшего укрытия. Убегают – спасаются.
– Ущербы! – бранится Поквас.
Только рука Галиана, покрытая рубцами, удерживает славного Меченосца от преследования.
Внезапный треск раздается откуда-то с переднего края их маленького отряда. Взметнувшиеся языки пламени пляшут перед силуэтом Клирика. На него нападает колдун чужаков. Одетый в черное, он завис в воздухе под аркой ветвей, его руки и ноги похожи на обмотанные тряпками палки. С его ладоней подымает голову эфемерный дракон, изрыгая огонь…
Мимара щурится на огонь, что соперничает яркостью с заходящим солнцем.
Свистящее шипение заставляет ее резко обернуться. Акхеймион застыл в неподвижной позе, с поднятыми вверх руками, его лицо в лучах заката кажется серой маской. Он посылает перед собой ослепительно-белую полосу, от одного края оврага до другого. Мимара вскидывает руку, прикрывая глаза, и успевает заметить, что ее тень будто обегает вокруг нее по земле… Компас Ношаинрау.
Пламя опаляет кору. Дерево обугливается.
Но если деревья на склонах гор со стороны Галеота валились одно за другим, то левиафаны Косми всего лишь скрипят и стонут. Поток листвы засыпает овраг. Горящие пучки веток обрушиваются в ручей, вода вокруг них превращается в пар. Мимара замечает за клубами пара движение: еще кто-то спасается бегством…
Ущербы.
Она снова переводит взгляд на Клирика. Он стоит нетронутый перед набегающими пламенными валами, выкрикивая что-то вполне человеческим голосом, но на непонятном языке.
– Хук’хир! – раздается сквозь раскаты смеха. – Гиму хитилои пир милисис!
Колдовское бормотание его противника нарастает вне пространства и материи. Фигура его все еще висит над оврагом, черная на фоне лоскутов неба и бесконечных рядов озаренной зелени…
Акхеймион сжимает руку Мимары, будто удерживая ее от опрометчивого порыва.
Дым возникает из пустоты, струится изо всех низин. В несколько мгновений пелена окутала побежденного кудесника, скрыв его от глаз.
Клирик стоит, не меняя позы, обеими ногами в сверкающих струях ручья. И не стихает его смех, словно стая ворон соревнуется карканьем с раскатами грома.
Несколько мгновений никто ничего не предпринимает, все только молча смотрят, тяжело дыша.
Капитан, отделившись от остальных, взбирается по склону оврага и влезает на ствол упавшего дерева, которое перекинулось через лощину, как поверженная колонна храма. Длинная солнечная стрела освещает его, величественного, несмотря на то, что вся одежда превратилась в лохмотья. Все выбоины на его щите и броне проступают очень отчетливо.
– Хотели взрезать наши тюки? – ревет он в затаившуюся мглу. – Наши тюки?
Сарл, расхохотавшись, заходится в кашле.
Лорд Косотер оглядывает окружающий сумрак с бешеной злобой.
– Я выколю вам глаза! – рычит он. – Выверну кишки! Вы захлебнетесь в собственной блевотине!
Мимара оказывается подле Сутадры, сама не зная как. Кианиец, свернувшись в клубок, шумно, хрипло дышит, держась иссеченными руками за стрелу, торчащую из щеки.
Они ни разу и словом не обмолвились друг с другом. Неделями шли плечом к плечу, едва обменявшись взглядами. Как так могло произойти? Как эта угасающая возле нее жизнь стала не больше, чем сценой одного мгновения и… и…
– Прошу тебя, – бормочет она. – Скажи, что сделать…
Скальпар-безбожник смотрит на нее с нелепой серьезностью. Он пытается что-то сказать, но на губах только пузырится кровь. Борода, сильно выросшая со времен Кил-Ауджаса, слиплась от запекшихся сгустков.
– Ущербы, – слышит она поясняющий Акхеймиону голос Галиана. – Разбойники. Скальперы, которые грабят своих же. Похоже, они увидели, сколько нас, и сочли легкой добычей.
Он иронически смеется.
– Точно, – говорит Поквас. – Волшебная добыча.
Сутадра беспомощно протягивает руки. Он умирает. «Что ты творишь?» – кричит в ней все внутри. Ничего нельзя сделать. Зачем тогда Око Судии?
– Больше не сунутся? – спрашивает старик.
– Как сказать, – отвечает Галиан. – Никто не знает, что они делают зимой, куда уходят. Если совсем голову потеряли – могут и сунуться.
А Мимара познает, что значит быть свидетелем нравственного итога человеческой жизни. Сутадра…
Сут, как его звали друзья.
Можно без труда сосчитать душевные раны, но перечислить все свои грехи – задача гораздо мудренее. Ради собственной выгоды люди склонны многое забыть и простить себе. Они предоставляют миру помнить о прегрешениях и взывают к Потустороннему для сурового подсчета. На каждую сотню Царствий небесных, как писал знаменитый Протат, приходится тысяча Преисподних.
Она видит все его чувства по расположению и глубине морщин, во взгляде смотрящих искоса глаз, по шрамам на побитых костяшках пальцев. Грех и искупление написано на языке несовершенств жизни. Оплошности, притворство, ошибки, мелкая зависть и мириады уступок самому себе. Жена, избитая в брачную ночь. Сын, запущенный из-за презрения к его слабости. Брошенная любовница. И под этими струпьями – глубокие черные язвы бóльших преступлений, таких, от которых нельзя отказаться, которые невозможно простить. Селения, сожженные по ложному навету. Резня невинных.
Но в то же время Мимара видит и нетронутые покровы – героизм и жертвенность. Чистота преданности. Золото искренней любви. Сияние верности и умения хранить тайну. Густая синева стойкости.
Сутадра все же хороший человек, сломленный, вынужденный вновь и вновь терзаться угрызениями совести перед неприступными стенами обстоятельств. Человек, который не смог противостоять непреодолимому. Человек, зажатый в тиски истории…
Раскаяние. Вот что им движет. Вот как он оказался среди скальперов. Из-за желания пострадать за свои грехи…
Воистину его можно полюбить – этого молчаливого чужака! Невозможно, постигнув все это, не полюбить из сострадания. Она проникается этим чувством, охватив внутренним взором его трагическое прошлое. Познав его, как верная подруга, как спутница жизни.
И знает, что он обречен.
Он возит ногами по прибрежной глине, устремив глаза в невидимое другим. Хватает ртом воздух, и она видит, что стрела почти касается задней стенки глотки. Он скулит негромко, будто умирающий ребенок или щенок.
– Ш-ш-ш, – бормочет Мимара пылающими губами. Слезы струятся по щекам. – Рай, – лжет она. – Тебя ждет рай…
Над ними нависает сумрачная тень. Капитан, знает она, не глядя. Подняв голову, с закрывшимся Оком Судии, она все же замечает горящие угли глаз на его почерневшем лица…
Подняв ногу, Косотер бьет по стреле. Древко втыкается в плоть. Тело Сутадры дергается и застывает.
– Сгниешь там, где упал, – говорит Капитан с напускной резкостью.
У Мимары перехватывает дыхание. Есть какая-то мягкость в уходе кианийца, ощущение, сходное с тем, когда огонь гаснет в рассыпчатом пепле. Она поднимает руку, чтобы стереть онемевшими пальцами отпечаток сапога с носа и бороды мертвеца, но не может заставить себя прикоснуться к сереющей коже.