Страница 74 из 84
— Синтия, — сказал, поднимаясь, Стрейф. — Мы терпеливо слушали тебя, но, признаться, ты ведешь себя глупо.
Я кивнула.
— Действительно, — подтвердила я мягко, но Синтия перебила меня:
— Ему кто-то рассказал о ней. Назвали ее имя, а он не мог поверить. Девочка, которая смеялась на морском берегу и которую он любил, сидит одна в комнате на Мейда-Вейл и делает бомбы.
— Синтия, — начал было Стрейф, но она не дала ему сказать, и он снова беспомощно сел.
— Каждый раз, когда он узнавал, что где-то снова взрываются бомбы, он думал о ней и не понимал, что с ней стало. Он плакал, рассказывая об этом; его неотступно мучил вопрос, как могло ее сердце так ожесточиться. Днем он был не в силах работать, а ночью лежал не смыкая глаз. Ее образ преследовал его, он то вспоминал их робкие детские поцелуи, то видел ее руки, аккуратно выполнявшие свою страшную работу. Он представлял, как она торопливо идет в толпе с хозяйственной сумкой, оставляет ее там, где многолюднее, чтобы было побольше жертв. Он вспоминал, как перед старым заброшенным домом, каким был тогда Гленкорн-Лодж, они разводили костер и готовили еду. Долго лежали на траве, И возвращались на велосипедах домой, обратно на городские улицы.
Мне вдруг пришло в голову, что Синтия все выдумала. Эта история возникла в ее воображении в тот момент, как несчастный утонул у нее на глазах. Они только что мило болтали, он вполне мог ей рассказывать, как проводил здесь каникулы, наверное, упомянул о какой-то девушке; в этом не было ничего особенного, он действительно мог приезжать на каникулы в Гленкорн-Лодж. Незнакомец попрощался, а потом с ним случилось это несчастье. Когда Синтия увидела, как он тонет, что-то сместилось в ее сознании, у нее вообще явная склонность к депрессии. Я понимаю, нелегко, когда сыновья тебя презирают и муж тобой пренебрегает, только и осталось в жизни хорошего что бридж да наши поездки сюда. Вот она и сочинила всю эту галиматью про девочку, ставшую террористкой. Воображение Синтии связало страшную нелепость случайной гибели с бессмысленным разгулом насилия, которое регулярно показывают по телевизору. Интересно, что привиделось бы бедняжке, если бы мы отдыхали, скажем, в Саффолке.
Я почувствовала, что Стрейф и Декко тоже начинают понимать, что Синтия просто морочит нам голову со всей этой историей о рыжем пареньке и девочке. «Бедняжка»,хотела я сказать, но промолчала.
— Он долго искал ее, несколько месяцев бродил по улицам Лондона в толпах людей, где каждый встречный мог стать ее жертвой. Он нашел ее, она взглянула на него, и он понял, что она отреклась от их прошлого. Она не улыбнулась, казалось, ее губы разучились улыбаться. Он звал ее с собой на родину, но она молчала. Ненависть снедала ее, точно болезнь, и, расставшись с ней, он ощутил в себе такую же ненависть.
Стрейф и Декко снова закивали. Стрейф, наверное, понял, что возражать бессмысленно. Можно было лишь надеяться, что финал сей саги близок.
— Он поселился в Лондоне, устроился работать на железной дороге. Но мысли о ней по-прежнему не давали ему покоя, все сильнее терзая своей неотступностью. Ему сказали, где можно достать оружие, он купил пистолет и спрятал его в коробку из-под ботинок. Временами он вынимал пистолет, посмотрит на него, посмотрит и снова уберет. Ему была ненавистна ее всепоглощающая жестокость, но он сам уже ожесточился: он знал, что ничто, кроме смерти, не остановит его подругу. Когда он снова пришел в ее комнату на Мейда-Вейл, в них обоих не осталось ни капли человечности.
Я с облегчением заметила, что к нам направляются Мэлсиды; Стрейф и Декко тоже явно обрадовались. Как и его жена, мистер Мэлсид уже вполне владел собой. Он откровенно хотел замять эту историю и говорил ровным, спокойным голосом. Постороннее вмешательство было нам кстати.
— Я должен принести вам свои извинения, миссис Стрейф, — сказал он. — Мы глубоко огорчены происшедшим, этот человек доставил вам столько беспокойства.
— Моей жене еще немного не по себе, — объяснил Стрейф. — Но она выспится хорошенько и утром будет весела, как пташка.
— Очень жаль, миссис Стрейф, что вы не позвали мою жену или меня, как только он подошел к вам. — В глазах мистера Мэлсида мелькнула досада, но голос оставался таким же ровным. — Мы могли бы легко избежать этой неприятности.
— Нельзя избежать неотвратимого, мистер Мэлсид, и нам никуда не деться от открывшегося нам ужаса. Вы представляете, как, став взрослой девушкой, она сидит за струганым крашеным столом, а вокруг проволочки и взрыватели? О чем она думала в той комнате, мистер Мэлсид? Что происходит в сознании человека, охваченного страстью уничтожения? На каких-то задворках он за большие деньги купил пистолет. Когда ему пришла мысль убить ее?
— Понятия не имею, — сказал мистер Мэлсид, нисколько не смутившись. Чтобы успокоить Синтию, он не выразил удивления и был очень сдержан.
— Я хочу сказать, мистер Мэлсид, что мы должны не прятать голову, как страусы, а постараться понять, почему эти двое преступили черту.
— Дорогая, — сказал Стрейф, — у мистера Мэлсида много забот.
Не обращая внимания, слышат ли его другие постояльцы, мистер Мэлсид произнес таким же ровным голосом:
— Здесь случаются беспорядки, миссис Стрейф, но приходится как-то приспосабливаться.
— Я хочу сказать, что можно хотя бы пожалеть двух детей, жизнь которых так нелепо оборвалась.
Мистер Мэлсид ничего не ответил. Его жена улыбалась, стараясь изо всех сил сгладить неловкость. Стрейф что-то шептал Синтии на ухо, скорей всего, умолял ее опомниться, И снова я представила, как к Гленкорн-Лоджу подъезжает синий фургон, ведь теперь уже всем ясно, что болезненно впечатлительная женщина просто сошла с ума, потрясенная зрелищем смерти. Бессвязный рассказ о мальчике и девочке, страшная путаница у бедняжки в голове, история детей, как она ее называла, — во всем этом и не надо было искать никакого смысла.
— Убийцы преступают черту, мистер Мэлсид, Англия всегда проводила черту запретов и отчуждения на захваченных землях. В Ирландии это началось в 1395 году[92].
— Дорогая, — сказала я. — То, что здесь случилось, не дает никаких оснований называть людей убийцами, преступившими какую-то там черту. На твоих глазах произошел несчастный случай, и вполне естественно, что на тебя это ужасно подействовало. Ты только что разговаривала с этим человеком, сидя у магнолий, и вдруг такое потрясение — ты видишь, как он поскользнулся…
— Он не поскользнулся! — вдруг закричала Синтия. — Господи, он же не поскользнулся!
Стрейф закрыл глаза. В гостиной все уже давно затихли, открыто прислушиваясь к нашему разговору. В дверях стоял Артур и тоже слушал. Китти ждала, когда можно будет убрать с нашего стола, но не решалась подойти.
— Я вынужден просить вас, майор, увести миссис Стрейф в ее комнату, — сказал мистер Мэлсид. — Должен заявить, что мы не потерпим беспорядка в Гленкорн-Лодже.
Стрейф попытался взять Синтию за руку, но она не обратила на него внимания.
— Ирландская шутка, — сказала она и пристально посмотрела на Мэлсидов, ее взгляд изучающе скользил по их лицам. Так же пристально она посмотрела на Декко и Стрейфа, а потом на меня и как бы между прочим продолжала: — Ирландская шутка, неприличный анекдот. Ну конечно же, все это неправда. И как нелепо — зачем он вернулся сюда, зачем бродил по берегу моря и в лесу, пытаясь понять, где корни ненависти, обуявшей его любимую.
— Это становится оскорбительным, — возмутился мистер Мэлсид, и на какое-то мгновение спокойствие покинуло его. Его лицо снова стало мертвенно-серым, как днем, и я поняла, что он взбешен. — Вы пытаетесь обвинить нас в том, к чему мы не имеем никакого отношения.
— Вот здесь, на пороге вашего дома, они строили планы, мечтали, что откроют кондитерскую, будут продавать шоколад, разноцветный крем, ореховые ириски, конфеты.
— Ради бога, возьми себя в руки, — услышала я шепот Стрейфа; миссис Мэлсид пыталась улыбаться.
92
В 1395 году Ричард II предпринял военный поход с целью покорения Ирландии; в результате на верность ему присягнуло около 80 ирландских вождей и их союзников, и было закреплено разделение страны на две части — «мирные» территории, или Пейл, и непокоренную Ирландию, которая по Килкеннийскому статуту 1366 г. выразительно именовалась территорией «ирландцев-врагов»