Черчилль. Биография

Глава 9

Мятеж и ответственность

С того самого момента, когда 31 мая 1904 г. Черчилль пересел на скамьи либеральной оппозиции в палате общин, он оказался на переднем крае борьбы с консерватизмом. Нападки на правительство отдаляли Черчилля от консервативного мира его семьи и класса. «Не мог не задуматься прошлой ночью, – писал он Хью Сесилу 2 июня, – каким мучением для меня оказался разрыв со всей этой иерархией и насколько тщательно человек должен все обдумать, чтобы быть полностью независимым от нее. Самое неприятное, что, когда тема свободы торговли отойдет на второй план, могут обнажиться мои личные амбиции. Впрочем, это может стать и преимуществом, если возникнет новое крупное дело».

Через четыре дня после формального перехода в лагерь либералов Черчилль раскритиковал протекционистскую политику Бальфура в публичном выступлении в Манчестере. Еще через четыре дня, уже в палате общин, он оказался одним из трех либералов, осудивших билль об иностранцах. Двумя другими были лидер Либеральной партии Кэмпбелл-Баннерман и Асквит. Это стало первым выступлением Черчилля из лагеря оппозиции. В следующем месяце он продолжал критиковать билль статью за статьей. «Вы заразили оппозиционным духом молодежь – последний вечер тому свидетельство!» – написал ему 1 июля Элибэнк, член парламента от Либеральной партии.

Билль об иностранцах столь эффективно задушили поправками, по каждой из которых Черчилль выступал с критикой правительства, что 7 июля его отозвали. Глава общины манчестерских евреев Натан Ласки письменно поблагодарил Черчилля – «за великолепную победу, которую вы одержали во имя свободы и религиозной терпимости. Я более двадцати лет занимаюсь выборами в Манчестере, – писал он, – и скажу откровенно, без лести, ни один кандидат не вызывал такого интереса, как вы, и я уверен в вашем будущем успехе». Другие лидеры местных либералов разделяли подобные чувства. «Люди хотят видеть в вас не только противника протекционизма, – написал один из них ему этим летом, – но и ведущую фигуру партии и одного из лидеров либералов в ближайшем будущем».

В конце июля Черчилль рассказал лорду Твидмаусу о своих беседах с Ллойд Джорджем и о необходимости активизировать Либеральную партию. «Будь энергичен, – посоветовал тот, – но избегай резкостей и сарказма в отношении наших моллюсков на передней скамье. Подбадривай их, но пользуйся больше шпорами, чем хлыстом». Еще один совет дала тетушка, леди Твидмаус, сестра отца, которая была при смерти. Она просила его не быть слишком агрессивным и следовать старому принципу suaviter in modo, fortiter in re[16].

Черчилль был готов сесть на переднюю скамью либералов, но это не устраивало тори. 2 августа, продолжая натиск на правительство Бальфура, Черчилль заявил: «Мы можем поздравить премьер-министра только с одним: конец сессии уже близок, а он еще с нами. Процедурами пренебрегли. Огромные суммы денег потратили. Подумаешь! Ни одного сколько-нибудь важного законопроекта не приняли. Подумаешь! Но зато премьер-министр на месте, и это гораздо больше того, чего многие ожидали и на что надеялись. Совершенно искренне приношу этому уважаемому джентльмену мои скромные поздравления с таким достижением».

Колкий стиль Черчилля продолжал наживать ему врагов, но сам он страдал от недружелюбия семьи, так как перешел в стан либералов. «Если бы все вели себя терпимо, – писал он кузине леди Лондондерри, – нынешняя ситуация была бы существенно иной. Еще больше ценю твое отношение, поскольку до меня доходили слухи, что ты в последние месяцы комментировала мои поступки более сурово, чем я мог бы ожидать от той, кто знает меня всю жизнь».

Этим летом, в разгар политических бурь, Черчилль отправился с матерью на бал, который давала леди Кру, супруга одного из ведущих либералов. Там мать познакомила его с Клементиной Хозьер, красивой девятнадцатилетней девушкой. Ее мать была давней подругой леди Рэндольф. Клементина конечно же была наслышана о нем. Она ожидала, что Черчилль пригласит ее на танец, но он этого не сделал. «Уинстон смотрел на меня в упор, – вспоминала она позже, – но не выдавил из себя ни слова. Он был очень неловок, не пригласил меня на танец, не пригласил поужинать с ним. Только стоял и смотрел в упор. Он заносчивый и неприятный». Пройдет почти четыре года, прежде чем он снова встретит Клементину Хозьер.

Осенью Черчилль отошел от политических драк, чтобы попытаться закончить биографию отца. Три недели он провел у сэра Эрнеста Касселя на его вилле в Мереле, в швейцарских горах. Каждое утро писал, днем гулял, а вечером играл в бридж. Вернувшись в Англию, он отправился к Чемберлену поговорить об отце. «Мы обедали вдвоем, – вспоминал он позже. – За десертом открыли бутылку тридцатичетырехлетнего портвейна. Нынешние разногласия были затронуты лишь слегка». Чемберлен сказал Черчиллю: «Думаю, вы совершенно правы, поступив согласно своим убеждениям и примкнув к либералам. Но будьте готовы к тому, что на вас выльются такие же потоки брани, как когда-то на меня. Хотя если человек уверен в себе, это только закаляет его и делает крепче». Затем разговор принял личный характер. Позже Черчилль рассказывал матери, что в какой-то момент Чемберлен достал чашку, которую отец подарил ему на третью свадьбу, и очень разволновался по этому поводу.

«Ты будешь смеяться, – написал Черчилль своему другу-юнионисту, – если я скажу (по секрету), что провел очень приятный вечер в Хайбери и пять-шесть часов очень интересно и дружески беседовал с Великим Джо. Мой прогноз – они с премьер-министром порвут друг другу глотки и приведут партию к глубочайшему расколу, а либералы одержат сокрушительную победу на выборах, более значительную, чем можно представить, после чего те немедленно развалятся».

Черчилль начал сотрудничество с радикальным крылом Либеральной партии, возглавляемым Ллойд Джорджем. 18 октября в Карнарвоне он выступил вместе с «валлийским волшебником». Затем на выступлении в Эдинбурге заявил: «Большая опасность исходит от независимой партии капитала, чем от независимой Лейбористской партии. Похоже, сейчас всех интересуют только деньги. Ничто никого не интересует, кроме счета в банке. Положение в обществе, образование, человеческое достоинство, добродетель с каждым годом ценятся все меньше. А богатство все больше растет в цене».

Продолжая атаки на злоупотребление капиталами, Черчилль говорил гражданам Эдинбурга: «В Лондоне есть значительная группа людей, которые поклоняются исключительно мамоне. Каждый день они начинают с молитвы: «Господи, дай мне денег!» Последнее либеральное правительство придерживалось правила не допускать, чтобы министры становились директорами акционерных обществ. Черчилль подсчитал, что тридцать один из пятидесяти пяти министров консервативного правительства занимают директорские посты. «Подобная беспринципность, – заявил Черчилль, – признак распада». То же, по его мнению, относилось и к трудностям газеты Standard, поддерживающей свободу торговли. «Что можно сказать, – воскликнул Черчилль, – о тех, кто использует богатство, чтобы вместо информации давать обществу отраву?»

Когда Черчилль закончил выступление, публика аплодировала ему стоя. «Я доволен этой встречей, которая оказалась своего рода триумфом! – написал он лорду Розбери. – Но как же трудно победить это правительство с нашей разрозненной и недисциплинированной армией!»

Бывшие друзья-консерваторы продолжали с опаской относиться к его непрекращающимся нападкам на свою прежнюю партию. «Я готов признать, что мое поведение достойно критики, – написал он одному из них, – но, слава богу, не за неискренность. Мне пришлось выбирать – вступить в схватку или отойти в сторону. Несомненно, последнее более прилично. Но я хотел бороться и чувствую, что готов отдать этой борьбе душу и сердце. Вот так получилось. Политика, конечно, вид состязания, в котором поливание грязью и потоки брани – признанное оружие. Но участие в грязной драке, на мой взгляд, не должно мешать личным отношениям».

16

Мягко в обращении, твердо на деле (лат.).