Страница 6 из 36
Я не мог не согласиться с его словами.
— И оттого, — продолжал Холмс, — мы должны сделать вывод, что с промежутком в девять дней профессор употребляет некое снадобье, воздействующее на него кратковременно, но очень эффективно. Из-за чего раздражительность, свойственная Пресбери, заметно обостряется. А посоветовали ему это средство во время той поездки в Прагу, и вот теперь его поставляет чех, торгующий в Лондоне. Клубок распутывается, Ватсон!
— А как же собака, и лицо в окне, и человек на четвереньках? — возразил я.
— Ну что ж, я думаю, мы разгадаем и эти загадки. Полагаю, до вторника ничего не случится — а до тех пор мы будем лишь поддерживать связь с Беннетом и наслаждаться радостями, которые доставляет нам этот маленький чудесный городок.
Наутро мистер Беннет зашел к нам и рассказал о последних событиях. Холмс был прав, прошедший день для нашего молодого друга оказался несладким. Профессор не винил его открыто в инспирировании нашего визита и, тем не менее, обращался с ним чрезвычайно сурово, даже враждебно. Чувствовалось, что шеф был оскорблен не на шутку. Но утром вел себя так, словно бы ничего не случилось, и, как всегда, прочел великолепную лекцию в битком набитой аудитории.
— И если бы не эти загадочные приступы, — заключил Беннет, — я мог бы решить, что он сегодня свеж и полон энергии, как никогда, и ум по-прежнему ясен. Но все-таки это не наш профессор, не близкий нам человек, которого мы знали столько лет…
— Я полагаю, что минимум неделю бояться вам нечего, — сказал Холмс. — Я сильно занят, а доктор Ватсон должен спешить к своим пациентам. Уговоримся, что во вторник примерно в это же время суток мы встретимся здесь, в гостинице. Я абсолютно уверен, что в следующий раз до того, как распрощаемся, мы непременно узнаем причину всех ваших волнений и страхов. Ну а сейчас пишите нам и сообщайте обо всем, что происходит.
После этого я не видел своего друга несколько дней, а вечером в понедельник получил опять краткую записку с просьбой встретиться завтра на вокзале. Когда мы сели на поезд, идущий в Кэмфорд, Холмс сообщил, что в особняке Пресбери пока все спокойно, ничто не нарушает заведенного распорядка, и поведение хозяина тоже остается в пределах нормы. Об этом же сказал и мистер Беннет, посетив нас вечером в нашем обычном номере «Шахматной доски». И добавил:
— Нынче профессор получил от своего лондонского корреспондента письмо и маленький сверток — помеченные, как всегда, крестиком, и потому я их не открывал. Это все.
— Думаю, и этого вполне хватит, — мрачно произнес Холмс. — Что ж, мистер Беннет, сегодня ночью, я полагаю, мы раскроем эту тайну хотя бы отчасти. Если я рассуждаю в верном направлении, мы сможем закончить нашу историю, однако для этого потребуется внимательно следить за профессором. Так что советую вам не спать сегодня и быть настороже. Когда услышите шаги в коридоре, выгляните наружу и потихоньку двигайтесь за вашим шефом, но не давайте ему, ради бога, этого понять. Я и доктор Ватсон будем находиться поблизости. Ну и еще… Куда профессор прячет ключ от шкатулки, о которой вы нам говорили?
— Обычно носит с собой, на цепочке для часов.
— Вероятно, разгадка скрыта именно там… А замок, если придется, можно и взломать. Кроме вас, есть в доме крепкий мужчина?
— Только Макфейл, кучер.
— А где он ночует?
— В комнатушке над конюшней.
— Не исключено, что он нам будет нужен. Итак, работы на сегодняшний вечер нет, будем следить за развитием событий. До свидания, мистер Беннет! Хотя мы наверняка с вами встретимся еще до рассвета.
Стояла уже почти полночь, когда мы спрятались в кустах напротив крыльца профессорского дома. Несмотря на чистое небо, было довольно-таки прохладно, но, к счастью, мы захватили с собой теплые пальто. Вдруг подул ветерок, и по небу медленно поплыли облака, то и дело закрывая лунный свет. Наше пребывание в засаде было бы чрезвычайно скучным, но этому препятствовало тревожное ожидание развязки и убежденность моего друга, что цепь странных явлений, так беспокоящих нас, сегодня наконец завершится.
— Если девять дней опять вступят в свою силу, — сказал Холмс, — профессор непременно обнаружит перед нами свой второй облик. Все факты говорят об этом: и то, что странное поведение началось именно вслед за поездкой в Прагу, и тайные письма от лондонского посредника, чеха с Коммершл-роуд, действующего, как видно, по указанию из Праги, — да и, в конце концов, сегодняшняя посылка, полученная от этого самого чеха. Какое средство употребляет профессор и для чего — мы сейчас не можем понять; но, без сомнения, это снадобье ему доставляется из Праги. И принимает он его по четкому предписанию: на каждый девятый день. Именно на это я и обратил сразу внимание. Однако симптомы, которые возникают в результате, весьма загадочны. Вы, доктор, не заметили, как выглядят средние суставы его пальцев?
Мне пришлось сознаться, что нет.
— Переразвитые, покрытые мозолями — похожего я никогда не видел, при всем опыте моей работы. Всегда первым делом бросайте взгляд на кисти рук, Ватсон. А потом уже изучайте манжеты, ботинки, брюки в области коленей… Да, суставы весьма необычные. Такие мозоли образуются лишь в случае, если ходить на… — Тут Холмс запнулся — и вдруг хлопнул себя по лбу. — О боже мой, Ватсон, ну какой я осел! Так нелегко представить — но вот она, разгадка! И тут же все распутывается! Странно, что я прежде не видел логику событий. Суставы, отчего я не думал о суставах? И, кстати, собака! И плющ!.. Нет, пожалуй, и вправду наступил срок уйти от дел и отдохнуть на крохотной ферме, о которой я уже столько времени грезил… Но тс-с-с, Ватсон! Видите, он выходит! Теперь проверим, прав ли я.
Дверные створки открылись медленно, и в ярко освещенном проеме показался силуэт профессора Пресбери. В ночном халате, не двигаясь, он чуть наклонился вперед — как и тогда, когда мы с ним в первый раз увиделись, — и так же низко опустил руки.
Затем он спустился с крыльца и сразу же переменился до невероятия: встал на четыре конечности и побежал, без конца подпрыгивая, будто бы энергия переполняла его и хлестала через край. Миновал фасад и свернул за угол. Как только он скрылся, из дверей особняка выскочил Беннет и, крадучись, направился следом.
— Скорей, Ватсон! — прошептал Холмс, и мы бесшумно поспешили через кусты к тому участку, где можно было наблюдать за боковой стеной особняка, опутанной плющом и ярко освещенной молодым месяцем. Мы тут же заметили скорченную фигуру профессора — как вдруг он, прямо на наших глазах, с невероятной ловкостью стал взбираться по стене. Прыгая с ветки на ветку без всякой видимой цели, без труда переставляя ноги и легко цепляясь руками, он прямо-таки ликовал от захлестывающей его свободы ничем не ограниченных движений. Полы его одеяния вились по ветру, и больше всего он сейчас напоминал исполинскую летучую мышь, скользящую в стремительном полете вдоль залитой лунным светом стены. Но через какое-то время это, похоже, ему надоело — и он, перепрыгивая с ветки на ветку, устремился к земле. Потом, спустившись, опять встал на четыре конечности. И этой дикой, невозможной походкой запрыгал к конюшне. Пес уже давно выскочил наружу, заходясь яростным рыком. Увидев хозяина, он и вовсе будто озверел: рванулся с привязи, содрогаясь, будто в конвульсиях. Профессор, не поднимаясь на две ноги, подобрался к собаке почти вплотную, но так, чтобы она не могла до него дотянуться. Скорчившись, подобно животному, рядом с беснующейся овчаркой, он принялся вовсю ее дразнить. Подбирал с земли гравий и швырял его в пса, норовя попасть по уязвимому носу; тыкал его палкой; гримасничая, кривлялся прямо возле разверстой собачьей пасти — словом, всеми силами старался распалить и без того неуемное бешенство своего недавнего любимца. Сопровождая Холмса в его рискованных приключениях, я насмотрелся всякого — но не припомню более устрашающей картины: эта фигура, еще сохраняющая все признаки человеческого существа, по-обезьяньи беснующаяся перед разъяренным животным и осознанно, изощренно пытающаяся пробудить в нем еще большую ярость.