Страница 49 из 101
Солёной воды пока ещё не было. Но глинистая каменистая земля уже уступила место мокрому песку. А на стенках колодца всё больше и больше проступала влага. Копали посменно, один за одним.
В ту памятную ночь копали Шагрий и Яким. Вверху около коловорота орудовал солевар Иван Грызло. Вдруг лопата Якима натолкнулась на облепленный мокрым песком белый камень. Он отодвинул его в сторону, чтобы не мешал. Но вслед за этим камнем попался такой же новый, потом ещё… Наталкиваясь на камни, лопата шла вскользь, отбивала от них плоские прозрачные осколки.
Яким взял один из осколков, повертел в руках, затем дотронулся до него кончиком языка.
— Солёный, — проговорил он удивлённо.
Шагрий тоже взял в руки прозрачный осколок и попробовал на вкус.
— Да, солёный, — подтвердил он и добавил изумлённо: — Похоже на соль…
Они вытащили несколько белых каменных глыб на поверхность и начали втроём рассматривать их при слабом утреннем свете, дотрагиваться до них языками.
— Соль!..
— Соль!..
— Соль!.. — повторяли они одновременно, удивлённые и радостные.
Тут же набрали в сумки, в карманы белых осколков и пошли по улицам поселения. На радостях показывали их встречным прохожим и каждому дарили по кусочку: лакомьтесь, мол, добро не выпрошенное, не купленное в царской монополии, а найденное нами.
Во дворе Якима и вокруг него целый день толпились взволнованные бахмутцы. По очереди, один за другим, они спускались в колодец и выбирались из него с вёдрами, коробами, сумками, наполненными белым соляным крошевом.
Колодец был узкий. И его начали расширять, углублять.
Рано утром на другой день дорогу к Якимовой усадьбе перекрыла стража соляного промысла.
Перед многолюдной толпой бахмутцев появился Недзиевский. Показывая на зажатый в руке лист бумаги, он заявил, что отныне вся земля бахмутского поселения, в том числе и соляные колодцы и норы, принадлежат соляному промыслу.
— Все, кто поселился на этой земле, — сказал, подчёркивая каждое слово и окидывая взглядом толпу людей, Недзиевский, — считаются подсоседниками. А подсоседник, как вам известно, должен благодарить своего господина. Кто не захочет подчиниться этому закону, должен освободить землю.
— Выдумка!
— Брехня!
— Покажи грамоту! — раздались возмущённые голоса. Смельчаки попробовали выхватить из рук Недзиевского листок.
Но Кастусь сунул его в карман, выбрался при помощи вооружённых охранников из толпы и направился к дому управляющего Грименко.
Люди ещё немного пошумели и начали было расходиться. Но в это время разнёсся слух, что надсмотрщики б сопровождении стражи обходят и другие дворы и объявляют везде то же самое, что и Недзиевский. Мало того, тех, кто остаётся в подсоседниках, записывают, а тем, которые отказываются, приказывают немедленно убираться прочь.
Кто-то посоветовал идти к Грименко. И все тут же поспешили на околицу, к дому, обнесённому высоким частоколом.
Ворота были закрыты, За частоколом бегали собаки, прохаживались стражники. Но разъярённая толпа людей взломала ворота, ринулась во двор.
После решительных, угрожающих требовании на крыльцо вышел Анистрат Грименко. Рядом с ним стали Недзиевский, Сутугин, несколько надсмотрщиков и вооружённых охранников.
Управляющий подтвердил слова надзирателей о земле, принадлежащей соляному промыслу, о подсоседниках и предупредил, что, если кто-нибудь не покорится, будет сурово наказан.
Люди заметили, что бумага, которую им показал Грименко, была намного меньше тон, что они видели у Недзиевского. Бахмутцы решительно потребовали, чтобы управляющий дал им в руки эту бумагу: они хотят убедиться сами, так ли всё в ней написано.
Но Грименко отказался.
— Это обман! — закричал Шагрий.
Григора тут же подхватили на руки, приподняли, и он оказался лицом к лицу с Грименко.
— Господин управляющий, — сказал твёрдым голосом Шагрий, — с твоей затеей ничего не выйдет. Мы не покоримся!
— Не покоримся!..
— Не покоримся!.. — грянуло решительное, многоголосое.
Недзиевский наклонился, сказал что-то на ухо Грименко и покинул крыльцо.
— Прочь! Прочь с моего двора! — закричал Грименко.
Охранники, выставив перед собой мечи и пики, начали оттеснять людей за ограду. В это время Недзиевский с несколькими надсмотрщиками и стражниками, выскочив из-за угла дома, отрезали небольшую группу людей, в которой находился Шагрий.
— Попался! Вот теперь мы с тобой поговорим!.. — злорадно процедил Грименко, помогая охранникам связывать руки Шагрию и ещё нескольким бахмутцам. — Сюда их! — и он показал на боковые двери, за которыми был вход в чулан, а оттуда — в подземелье.
Двор опустел. Около ворот и вокруг дома снова начали прохаживаться караульные.
Бахмутцы отошли в заросли кустарника. Остановились. Единства среди них уже не было, Разговаривали между собой негромко, вполголоса.
— Нужно что-то делать…
— А что?..
— Бедному нигде нет дороги…
— А может, стать подсоседниками?..
— День или два этого "подчинения" — не так уж и много…
— А куда денешься?..
— Гей, люди, друзья! — послышался вдруг властный голос.
Взобравшись на пень, над толпою поднялся статный, седой, с обвисшими, обожжёнными солнцем усами Гордей Головатый. Кое-кто вспомнил, что уже видел этого человека с солеваром Шагрием на улицах, на рыночной площади. А фигура этого человека была приметная, привлекала внимание.
— Давайте, товарищи, подумаем, — начал не спеша Гордей. — Самое святое и самое дорогое для человека — это воля. Да-да, воля! А сейчас всё идёт к тому, чтобы нас заарканить.
— Правильно! — послышался чей-то голос. — Сначала говорят, на день-два…
— А что запоют завтра?! — поддержал Головатый.
— На три…
— На четыре!
— Накинут, как на волов, ярмо!..
— Закабалят и нас и детей наших! — раздались голоса.
— Вот-вот, — повысил голос Гордей. — Друзей наших уже сейчас связали и бросили на дно темницы!
— Известно, не в гости забрали!
— А как же, угостят под рёбра.
— Это произвол!
— Так что же будем делать, товарищи? — уже грозно, во весь голос спросил Головатый.
Какое-то мгновение все молчали. Но вот кто-то несмело проговорил:
— Когда тебя хотят укусить, то и ты не будь дурнем беззубым.
В ответ люди снова зашумели;
— Верно! Кусайся!
— Не давайся в когти!
— Мы вольные. У нас есть права.
— Теми правами, как пучком соломы…
— Право одно — кусайся!
— Тогда, кто хочет бороться за волю, — произнёс, чеканя слова, Головатый, — за свои права, тот завтра до восхода солнца придёт сюда, на это место! Пойдём требовать освобождения наших друзей! И ещё раз спросим, по какому праву на нас набрасывают этот аркан — барщину. А если наших друзей не отпустят… — Гордей замолчал, окидывая суровым взглядом столпившихся людей.
— Тогда освободим их силой! — раздался гневный голос.
Головатый обернулся. За его спиной среди женщин стояла, подняв над головой руки, сжатые в кулаки, Хрыстя.
— Силой!
— Силой!.. — поддержали девушку люди.
— Завтра всем сюда! — выкрикнул, словно приказал, солевар Яким, вскочив на пенёк к Головатому.
Люди, переговариваясь между собой, начали расходиться.
На поселение надвигалась тревожная ночь.
Головатый хорошо понимал, что вся эта история может закончиться настоящим сражением. Хозяевам соляного промысла нужны работные люди. Но бахмутцы тоже не лыком шиты, голыми руками их не возьмёшь. Многие из них уже бывали в переделках и знают цену воли. И вдруг им снова хотят накинуть петлю.
Вместе с тем Гордею не хотелось кровопролития. "Было бы хорошо, если б всё закончилось мирно. — размышлял Гордом. — Но едва ли это получится. Нет, нельзя сидеть сложа руки…" И он начал решительно действовать: Яким Куцевич, Иван Грызло и другие однодумцы-солевары собирали, объединяли бахмутцев, предупреждали их, чтобы они были готовы к бою…