Искры гнева (сборник)

Григор выбил в дне чана затычку и вылил остатки рапы в черпак… "Вот и хорошо, — подумал он, — сварю, что осталось, и на сегодня хватит".

Вдруг Григор заметил в проёме дверей высокого сутуловатого управляющего соляным промыслом Грименко. На нём были синие широкие шаровары, заправленные в голенища сапог, до самых колен спадала белая, внизу расшитая красным, тонкая сорочка, которую стягивал синий, с большими кистями на концах, шнурок. Поверх сорочки была надета длинная из серой материи чумарка. Около управляющего, что-то оживлённо ему рассказывая, переступал с ноги на ногу надсмотрщик Кастусь Недзиевский — молодой, статный, черноусый, с бритым продолговатым лицом, в сапогах и в такой же, как и у Грименко, чумарке, только перевязанной зелёным поясом.

Грименко вошёл в солеварню, остановился неподалёку от печи Шагрия и начал наблюдать, что делается вокруг.

"Вот к кому бы в "гости" наведаться…" — мелькнула у Григора дерзкая мысль, и он, прищурив глаза, посмотрел на управляющего.

Несколько месяцев тому назад Григор узнал, что будто бы в дни, когда отряды повстанцев осаждали городок Тор, соляной надсмотрщик Грименко оказал какую-то очень важную услугу князю Долгорукову и якобы благодаря именно этой услуге он стал вскоре управляющим в Бахмуте. Чтобы проверить, так ли это было на самом деле, надо съездить в Тор и расспросить людей, которые наверняка знают об этой грименковской услуге. Но Григору всё никак не выпадает случай побывать в Торе. А жаль!..

При встрече с Грименко у Шагрия всегда переполняется гневом сердце, но каждый раз он успокаивает себя надеждой, что скоро очередь дойдёт и до господина управляющего. Вот и сейчас, увидев Грименко, Григор весь напрягся, сжал кулаки, но тут же расслабился. "Ничего, этой ночью "погостим" в Ясеневе. А завтра побываю в Торе и всё узнаю… Но ведь завтра нужно копать колодец, добираться до своей рапы, — спохватился Григор. — Да, с колодцем нельзя затягивать. Ходишь около соли, а ешь не солоно…"

Солевар действительно не имел права вынести с собой из солеварни даже шепотки соли. Она была царской монополией. Промыслом ведало соляное управление в Петербурге. Управляющий Грименко, доверенный от казны человек, продавал соль, но очень дорого. Поэтому бахмутчане тайно копали свои колодцы и добывали в них для себя рапу.

Дважды, будто обыкновенный погреб, копал колодец на своём дворе и Шагрий. Но рапы не нашёл. Видимо, её в этом месте не было. Теперь они втроём копают под горой, в саду Якима Куцевича. До рапы пока ещё тоже не добрались. Но надеются, что она здесь есть, и упорно продолжают копать.

Под конец дня Шагрий очень устал, но всё равно продолжал упорно трудиться. Ещё утром, когда приступал к работе, ой договорился с надзирателем Недзиевским, что сегодня сварит пятнадцать корцов соли. А завтра не выйдет на работу. Этот завтрашний день ему очень нужен.

Григор подживил в печи огонь и снова посмотрел туда; где стоял управляющий. Грименко там уже не было. В это время к нему подошёл Недзиевский. Он глянул на короба с солью и перевёл взгляд на Григора.

— Последнюю заканчиваю, — ответил на его немой вопрос Шагрий.

— Хорошо, — буркнул Недзиевский, заглядывая в чан с рапой. — Теперь для тебя будет другая работа, — как бы нехотя, медленно проговорил он. — Собирайся в дорогу.

— Куда? — делая вид, что ему всё равно, спросил Григор.

— Поедешь за чёрным камнем. Так велел управляющий. Выезжай сегодня, как взойдёт луна. Возы на воловне.

— Но ведь мы договорились… Я засыпал пятнадцать корцов…

— Воля пана управляющего! — повысил голос Недзиевский. И, видимо чтобы подчеркнуть значимость этих слов, поднял вверх свою длинную, толстую, с насечками палку, которой замерял рапу в чанах и соль в коробах.

— Хорошо. Но только выедем завтра, — сказал Шагрий. Он даже обрадовался поездке к хутору Зелёному: можно будет встретиться с товарщами-побратимами.

— Едешь сегодня! — выкрикнул сердито надзиратель и подумал: "Огреть бы сейчас палкой! Да лучший солевар, а их не так уж и много здесь…"

— Тогда выедем на рассвете, — Шагрий с силой надавил на весёлку, что стояла в чане. Она треснула и переломилась пополам.

— Портишь царское добро! — грозно заметил Недзиевский.

— Это моя весёлка, из дому, — равнодушно сказал Григор.

— Здесь всё, — торжественно произнёс надзиратель, разводя широко рукою, — его величества великого государя Петра Алексеевича Романова!.. Всё!..

Григор отбросил в сторону набухшие в рапе обломки весёлки, схватил лопату и начал молча выбирать ею со сковороды соль.

Ему надо было немедленно встретиться с Якимом, посоветоваться с ним: как быть. Кроме того, нужно предупредить Семёна, чтобы он сегодня не приходил ка условленное место. Но поблизости всё время вертелся Недзиевский. "А, ладно", — махнул рукой Григор и метнулся в ту сторону солеварни, где была Якимова печь. Но там уже работал другой солевар.

За Бахмуткою над лесной полосою садилось солнце. Рядом с ним клубилось небольшое облачко. Оно расползалось не спеша во все стороны и вскоре закрыло небесное светило. Коснувшись верха леса, солнце прорвало густую сереющую завесу облака, бросило на землю в последний раз свои огромные световые мечи и начало угасать. Из глубоких оврагов, выползла косматая мгла. Всё вокруг помрачнело, поблекло. Надвигалась ночь.

Маленький Петрик стоял около изгороди и смотрел на дорогу. Отец давно уже должен был прийти. Но его почему-то всё нет и нет. Мальчик вышел на выгон. Но из высокой травы далеко не увидишь. Тогда он взбежал на пригорок, на каменные пласты. Отсюда видно было даже густой чёрный дымовой столб. Петрик знает уже, что там, в той стороне, отец варит соль. А вот и он идёт.

Мальчик побежал навстречу отцу. Сейчас он возьмёт у него, как всегда, большую весёлку и сам отнесёт её матери. Мать вымочит весёлку в воде, насыплет в солёную воду муки, заменит тесто и испечёт вкусные блины.

Но на этот раз в руках отца было только длинной вишнёвое кнутовище.

"Как же так?" — удивился Петрик.

С досадным удивлением встретила Григора и жена Одарка.

— А я думала, принесёшь хотя бы покропить. Квашню поставила. Тесто подходит…

— Вот и хорошо. Очень хорошо, — улыбнулся Григор. — Значит, будем с хлебом и калачами. — Он подхватил на руки сына, обнял жену и ускорил шаг.

— Обходила я, обегала всех соседей, — начала жаловаться Одарка, — хотела занять хотя бы рапы. Но ни у кого нет ни капли.

Однако Григор, будто не слыша жалобного голоса жены, шёл молча.

— Собирай, Одарка, в дорогу. Поеду к хутору Зелёному, за чёрным камнем, — сказал он, когда уже вошли в хату. — А пока испеки хотя бы коржей. — Григор вытащил из-за пояса пропитанные рапою рукавицы и положил их в миску с водой.

— Это же срам какой, — проговорила Одарка, растапливая печь. — Муж — солевар, а в доме нет соли…

— Не зря же поговорка: "Сапожник без сапог…" — заметил Григор.

— Горы ж её там навалено, — не унималась Одарка. — А людям даже крошки не дают. Куда же они её девают?..

— Как куда? Сами едят, — сказал шутя Григор, но кулаки его сжались.

Он-то знает, куда отправляют соль. Знает он и как наживаются, жиреют на этой соли управляющий да всякие надзиратели… Когда же надсмотрщики находят у кого-нибудь из бедняков потайной колодец — засыпают его, а виновника, нарушителя царской монополии, секут кнутами. Кроме того, ещё силой заставляют бесплатно работать на солеварне год, а то и два.

— Была около вашей норы в Якимовом саду, — сказала Одарка, подавая на стол пахучие подрумяненные коржи. — Даже спускалась в неё, помогала выбирать землю. Выкопано много, а на рапу и намёка нет.

— Будет! — уверенно произнёс Григор. — Работу ускорим. До сих пор копали втроём, а сейчас берём в компанию ещё несколько человек. Так что копать теперь станем не только ночью, но и днём.