Донбасс

Но он сам знал, что непременно влезет, вмешается во все. Не может он не вмешаться, не такая натура! Да и что, в самом-то деле, прятаться он сюда приехал, что ли? Он воевать приехал. Еще разобраться надо, отчего у них тут прорыв, отчего тут с шахты люди бегают…

Он сказал:

— Можно и в ЦК и в газеты написать! — Сделал паузу. Потом посмотрел на всех своими колючими глазами и прибавил: — А главное, пусть каждый у себя на носу запишет. Да зарубит! Ну, кто теперь следующий? — Он давно заметил, что Андрей молчит, и уткнулся прямо в него. — Ты теперь, Воронько?

— Я не убегу… — хмуро ответил Андрей.

— Кто тебя знает! — усмехнулся Светличный, но усмешка вдруг вышла у него доброй. — Вот что, ребята! — тепло сказал он. — Надо нам, наконец, подружиться…

Вошел взволнованный Стружников, секретарь комсомольского комитета шахты. Он уже знал о происшествии.

— Как же это вы не углядели, ребята? — прямо с порога крикнул он.

— В чужую душу не влезешь! — виновато пробурчал Мальченко.

— Значит, нет у вас настоящей комсомольской дружбы! — сказал секретарь. — Друг друга не знаете…

— Организации у нас и то еще настоящей нет… — отозвался Светличный.

— И в самом деле! — вскричал Виктор. — Как-то беспартийно мы живем.

— Организация на шахте есть, — обиженно сказал секретарь, — зачем держитесь особо? Надо вам скорее с нашим народом смешаться. Мы на вас сильно рассчитываем, — и он посмотрел на Светличного.

— Работать нам скорей надо! — закричал Виктор. — Что нас все как экскурсию водят? Сбежишь с тоски…

— Верно! — поддержал и Светличный. — Канителимся долго…

— Сегодня к вам придут и разобьют по профессиям, — пообещал Стружников. — А завтра уж и в шахту!

— Только я в забойщики! — торопливо выкрикнул Виктор. — Никуда больше не хочу.

Все зашумели вокруг секретаря, о Братченко и забыли. Его билет так и остался сиротливо лежать на подушке.

Уже уходя, Стружников забрал его с собой.

Виктор попросился в забойщики, потому что слышал, что это самая почетная профессия на шахте. Его просьбу уважили, он был парень сильный, рослый. Не желая отставать от приятеля, попросился в забойщики и Андрей. Им пообещали, что завтра же их свезут в шахту и приставят к мастерам учениками.

— Поучитесь немного обушком-то владеть, а там и сами план получите.

— А учиться долго? — спросил Андрей.

— Да оно-то долго, да теперь долго нельзя. Прорыв! — ответили ему. — Не хватает забойщиков. Нет, вам учиться долго нельзя.

— А нам и не надо долго, — засмеялся Виктор.

Назавтра они были уже на наряде. Виктор попал в ученики к Мите Закорко, кучерявому пареньку, которого они уже видели в первый раз в шахте. На свету он действительно оказался рыжим.

— Вот тебе, Митя, ученик! — сказал начальник участка, представляя Закорко Виктора, и усмехнулся. — Тоже, видать, такой же, как ты, артист. Поладите! — Начальник участка считал себя психологом.

Андрей достался пожилому, молчаливому забойщику Антипову.

— А это тебе ученик, Антипов! — сказал начальник участка.

— А, ну пускай… ничего… можно… — равнодушно промямлил Антипов.

— Значит, ты его поучи, как обушок держать, как зубки заправлять, как рубать уголь…

— А чего ж… можно… конечно… Ну-ну!.. — И Антипов молча пошел из нарядной. Андрей за ним.

Так же молча пришли они в забой.

Антипов привычно, по-хозяйски стал устраиваться в уступе, готовиться к работе: повесил лампочку, положил поудобнее мешочек с зубками, проверил, на месте ли лес.

Потом сел, посмотрел на ученика и почесал в затылке. Вот что с этим предметом делать, он и не знал.

— Значит… э… — нерешительно сказал он, — это уголь… а это обушок… опять же зубки…

— Понимаю, — прошептал Андрей.

— Д-да… Конечно… хитрость невелика… Ну-ну!.. Чего ж еще тебе… А? — Он вопросительно посмотрел на него.

— А я не знаю… — смутился Андрей.

— Да-да… история… а мне работать надо… видишь, как оно, дело-то!..

— А вы работайте! А я погляжу.

— Во-во! — обрадовался Антипов. — А ты погляди! Я-то… языком не того… не очень… Я уж тебе… обушком покажу…

И он стал рубать уголь, а Андрей смотреть.

За обедом он встретился с Виктором. Виктор был недоволен.

— Что в самом-то деле! — возмущался он. — Отдали меня в ученики к мальчишке. Только фасон ломает, себя показывает, а толку — грош.

Оказывается, они сразу же переругались. У обоих характер был петушиный. "Артист" стал выхваляться, Виктор его круто обрезал.

— Так и проругались всю упряжку! — мрачно заключил Виктор. — Ну, а твой как?

— Мой — ничего! — вздохнул Андрей. Потом вспомнил, как работал Антипов, и прибавил: — Нет, мне с моим хорошо!

Он и в самом деле скоро полюбил своего учителя. Антипов оказался мужиком добрым, хоть и молчаливым. Объяснить он Андрею действительно ничего не умел, а работал хорошо, старательно.

И, глядя на него, Андрей уже многому научился, и прежде всего — порядку в забое.

— Это дом… дом мой… тут живу… — по-своему, косноязычно объяснял Антипов. — А там, — показывал он вверх, на-гора, — там хата… там сплю… Только!

Поведал он Андрею и свой заветный секрет — как затачивать зубки. Тут он даже воодушевился, видно, это и знал хорошо и любил.

Глядя на него, научился Андрей и крепить и теперь часто сам крепил за Антиповым: забойщик раза два проверил его крепь и больше проверять не стал.

А как рубать уголь — этого он Андрею объяснить не умел.

— Рубай… вот… Вот так рубай… ну…

Но уголь не давался Андрею. Он рубал что было мочи; гекая, со всей силой ударял обушком по углю, будто топором по дереву, а толку не было: уголь крошился, отваливался неохотно.

Андрей приглядывался к учителю, он хотел подсмотреть, в чем же он, этот заветный секрет мастера. И уловить не мог. Антипов рубал неторопливо, казалось, вполсилы, а уголь тек да тек из-под обушка ровной, веселой струйкой или вдруг отваливался большой глыбой и с грохотом падал вниз.

Однажды Андрею показалось было, что дело у него пошло. Он увлекся, разгорячился — уголь потек! Самозабвенно рубал он и рубал, вспотел даже и вдруг услышал над ухом резкое, отрывистое:

— Брось!

Он оглянулся. Перед ним был Прокоп Максимович.

— Брось! — брезгливо приказал он. — Чего зубок зря тупить! — И Андрей растерянно опустил обушок.

— А теперь смотри сюда! — скомандовал Прокоп Максимович и поднес свою лампочку к пласту (к "груди забоя", как говорят шахтеры). — Ну? Что ты тут видишь?

— Уголь… — неуверенно пробормотал Андрей.

— Уголь! — усмехнулся мастер. — А в угле что? Ну, внимательнее смотри!

Андрей всмотрелся: он увидел тонкие жилки, прожилки, трещинки в пласту, сложный рисунок морщинок, словно он смотрел на лоб старого, умного и хорошо прожившего свой век человека.

— Ну? Что видишь?

— Жилки вижу… трещинки…

— А ты гляди теперь, как эти трещинки идут. Ну? Видишь?

Андрей видел, что все трещинки идут в одном направлении; они словно сливаются вместе и образуют тоненькую, едва заметную глазу струйку.

— Это струя, — объяснил Прокоп Максимович. — Ученые называют: кливаж. Вот ты по клнважу-то и клюй обушком. А то что вслепую махаешься! С умом обушком-то бей, с понятием — уголь сам-от и посыплется. Что ж ты ему этого не объяснил? — с укоризной сказал он Антипову.

— А того… конечно… вроде говорил я… а? Да какой я… профессор! — махнул Антипов рукой.

— А по этому делу мы с тобой — профессора, других нету, — гордо сказал мастер и повернулся к Андрею. — Вот так и работай, сынок! А я тебя еще навещу.

— Конечно… — сконфуженно промямлил Антипов, когда Прокоп Максимович ушел, — он мужик мудрый… партейный… не мы… И — профессор!.. Это уж того… это так…

Андрей попробовал теперь рубать по кливажу. Сперва не ладилось — струя все ускользала, терялась. Он гонялся за нею, как за ящерицей, пытаясь прищемить ее хвост обушком; она юлила, хитрила, не давалась. Потом мало-помалу он научился прослеживать ее и не терять, рубать стало легче. Он обрадовался. Слышит ли Виктор, как он лихо рубает уголь?