Страница 11 из 122
Практически одновременно с книгой А.В. Блюма вышла монография Д.Л. Бабиченко «Писатели и цензоры. Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК» (М., 1994), посвященная идеологическому контролю литературного процесса 1940-х гг. со стороны ЦК партии. Этот период – одна из трагических страниц советской культуры, когда в эпоху послевоенного подъема национального самосознания и единения, возрождения веры в справедливость власти сверху были инспирированы очередные репрессивные кампании, призванные запугать, а значит, и подчинить творческую интеллигенцию. Автор путем тщательного изучения и анализа партийных документов провел тонкое расследование: как, когда и кем конкретно из партийных руководителей готовились в недрах ЦК, его идеологических отделов, постановления второй половины 1940-х гг. Это исследование ценно, прежде всего, в плане демонстрации реальной расстановки сил и возможностей в верхних эшелонах власти, ее механизмов и действия. Так, в результате изучения протоколов заседаний Политбюро, Секретариата и Оргбюро ЦК и материалов Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Д.Л. Бабиченко выявил предтечу постановления «О журналах “Звезда” и “Ленинград” (1946), определившего на долгие годы судьбы российской словесности. Автор установил, что идея подготовки такого постановления, а также выбор его «героев», т. е. писателей, которые стали объектами критики и травли, уходят своими корнями в 1940 г., и только война помешала реализовать задуманное. Монография Бабиченко, несмотря на локальность темы и хронологических рамок, благодаря точности и выверенное™ фактографии и ее вдумчивой интерпретации репрезентативно отражает весь процесс партийного управления страной. Эта же проблема получила освещение и в кандидатской диссертации Бабиченко, в которой представлены основные формы и направления политического влияния и партийного руководства советской литературой в период 1939-1946 гг. (М., 1995).
Практически одновременно вышел сборник документальных очерков «Исключить всякие упоминания…» (Минск; М., 1995), состоящий из самостоятельных публикаций в различных жанрах, от статьи до комментированной подборки документов. Авторы, а среди них были в основном студенты-выпускники Историко-архивного института РГГУ, на основе новых архивных источников представили разнообразную палитру советской культуры, находившейся во власти цензурных органов: литературу, театр, радио, живопись и даже цирк. Кроме того, одна из статей сборника была посвящена истории структурных изменений учреждений цензуры. Очерки явились результатом коллективных усилий, направленных на освоение массива рассекреченных архивных документов с целью подготовки научного издания по истории политической цензуры. Этим и были обусловлены широкие тематические и хронологические рамки сборника, концептуальный стержень которого составила принадлежность рассматриваемой фактографии к проблеме взаимодействия культуры и цензуры.
Характерной тенденцией развития историографии в 1990-е гг. явилась дальнейшая дифференциация исследований, которые в каждом конкретном случае можно оценить как прорыв в освещении малоизвестной или затуманенной идеологической конъюнктурой темы. Например, работа А.В. Блюма «Еврейский вопрос под советской цензурой, 1911-1991» (СПб., 1996) посвящена изучению политики государственного антисемитизма. Автор убедительно показывает, что проводимые репрессивные санкции советской цензуры были направлены против писателей и поэтов, пишущих на иврите и идише, и их произведений и нанесли колоссальный ущерб многонациональной культуре страны. Материал в книге расположен в хронологической последовательности, раскрывая позорные страницы истории, в которой, казалось бы, хорошо известные факты и имена в сочетании с ранее неизвестными документальными свидетельствами приобретают новую трактовку.
В том же ключе была выполнена монография Л.В. Максименкова «Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936-1938» (М., 1997). В ней, как указывает автор, на основе изучения архивных документов из партийных фондов, помет и резолюций членов Политбюро, Агитпропа ЦК, самого И. Сталина и его окружения предлагается новая версия сталинской культурной революции 1936-1938 гг. Такой тщательный анализ, напоминающий порой составление сложного мозаичного рисунка, помог автору вскрыть тайные намерения и страсти, которые на поверхности облачались в пристойные формы «борьбы с формализмом и натурализмом в советском искусстве». Автор подчеркивает роль и назначение Комитета по делам искусств при СНК СССР, раскрывает механизм идеологического контроля и многоступенчатой цензуры посредством создания параллельных органов управления культурой. В это системное построение автор вмонтировал сюжеты о, казалось бы, известных «постановлениях» и «делах» оперы Д. Шостаковича «Леди Макбет», М. Булгакова, В. Мейерхольда, С. Эйзенштейна, Д. Бедного и др., которые несмотря на особенности каждого, были объединены поставленной властью целью «укрощения искусства».
Попытку осмысления цензуры как общественного явления осуществил в кандидатской диссертации молодой ученый из Екатеринбурга И.Е. Левченко[66]. Он впервые рассмотрел такие основополагающие функции цензуры, как идеологическая и политическая, их место в политической системе власти. Однако в силу хронологических рамок исследования, ограниченных 1920-ми гг., и базирования работы на местных источниках, она имеет локальное историографическое значение. В статьях и учебном курсе лекций Г.В. Жиркова из Санкт-Петербургского университета (факультет журналистики) цензура рассматривается в общекультурном контексте[67].
Определение места и роли института цензуры в политической структуре общества тесно связано с исследованием тоталитаризма, изучению которого посвящены работы западных теоретиков[68], а также отечественных историков на материале советской истории[69].
Большинство исследователей ушло от перестроичных взглядов на тоталитаризм, который связывали в основном с 1930-1940-ми гг. Главным образом, начало тоталитарного периода связывают с годом «великого перелома» (А.А. Данилов, Л.Г. Косулина) или считают, что хронологические рамки периода тоталитаризма полностью совпадают со всем периодом советской власти, поскольку все признаки этой системы определились сразу же после переворота 1917 г. (А.В. Бакунин). В противовес этому мнению Ю.И. Игрицкий считает, что тоталитарным было государство, а не советское общество, поскольку идеология не имела всеобъемлющего характера и не была религией для всех граждан. Вот почему она рухнула при первом же прорыве гласности. При этом Игрицкий полагает, что не на всех этапах советское общество имело тоталитарный характер, оно втягивалось в это состояние постепенно, чередуя периоды с элементами тоталитаризма и авторитаризма[70].
Наиболее близко к сущности тоталитаризма подошли в своих работах исследователи советской культурной политики. Почти одновременно вышли в свет монографии Т.П. Коржихиной «Извольте быть благонадежны!» (М., 1997) и К. Аймермахера «Политика и культура при Ленине и Сталине. 1917-1932» (М., 1998), посвященные истории деятельности литературно-художественных группировок 1920 – начала 1930-х гг. Книга Т.П. Коржихиной монументальное исследование, восстанавливающее механизм взаимодействия государственной идеологии и культуры. Мы уже отмечали, что в качестве одной из наиболее эффективных форм управления культурой и искусством использовались общественные творческие организации, которые в результате правовых, кадровых и иных изменений за более чем десятилетний период своего существования были ликвидированы, преобразованы или превратились в послушные средства манипуляции. История блестящего расцвета и заката русской культуры первой четверти XX в. показывает, насколько опасен и разрушителен компромисс интеллигенции с властью. Отдельное место в каждом историческом периоде занимает роль и значение цензурных органов, направляемых из Агитпропа ЦК партии. Монография К. Аймермахера рассматривает деформационные процессы в культуре, прежде всего, в связи с деятельностью Пролеткульта, РАПП, журнала «На посту» – непримиримых борцов за чистоту «пролетарской литературы», выполнявших буферную роль своеобразных цензоров, с помощью которых проводились разделение литераторов на «своих» и «чужих» и их дальнейшая унификация.
66
Левченко И.Е. Цензура как общественное явление: Автореф. дис. … канд. филос. наук. Екатеринбург, 1995.
67
Жирков Г.В. История советской цензуры. Материалы к лекционному курсу по истории журналистики России XX века, спецкурсам, спецсеминарам по истории цензуры. СПб.: СПГУ, 1994; Он же. История советской цензуры:
68
Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992; Арон А. Демократия и тоталитаризм. М., 1993; Тоталитаризм: что это такое. Исследования зарубежных политологов. М., 1993; Морен Э. О природе СССР: тоталитарный комплекс и новый импульс. М., 1995 и др.
69
Тоталитаризм как исторический феномен. М., 1989; Тоталитаризм и социализм. М., 1990; Погружение в трясину. М., 1991; Головатенко А.Ю. Тоталитаризм XX в.: Материалы для изучающих историю и обществоведение. М., 1992; Бакунин А.В. Советский тоталитаризм, генезис, эволюция, крушение. Екатеринбург, 1993; Он же. История советского тоталитаризма. Екатеринбург, 1996. Кн. 1. Генезис; Кн. 2. Апогей; Кузнецов И.С. Генезис тоталитаризма в России: социально-политический аспект. Новосибирск, 1993; Он же. Советский тоталитаризм: очерк психоистории. Новосибирск, 1995; Данилов А.А., Косулина Л.Г. История России. XX век. М., 1995; Павлова И.В. Сталинизм: становление механизма власти. Новосибирск, 1993; May В. Реформы и догмы 1914-1924. Очерки истории становления хозяйственной системы советского тоталитаризма. М., 1993; Трукан Г.А. Путь к тоталитаризму. 1917-1929. М., 1994.
70
Игрицкий Ю.И. Меняющаяся Россия как предмет концептуального анализа // Отечественная история. 1993. № 1. С. 9.