Страница 100 из 118
Пан кинул перед ним паспортную фотографию.
— Похож на этого?
— Он! Беспременно он! — взволнованно затряс бородой Ерофеич.
— Ну да ладно о них. Придут еще. — Внезапно посветлело, повеселело лицо Пана. — Сегодня мы отмечаем ваш праздник. Пьем это шампанское за вас!
Пан любезно выпроводил уже пошатывающегося старика и приказал Стингу:
— Верку зови! Совет держать будем.
Начал совет с рассуждений:
— Смотрю я на вас и ужасаюсь. До чего ж вы тупы и бездарны, мои давние коллеги! Сколько вас ни учи — все впустую. Во всем одному приходится разбираться. Эх, тяжкий мой жребий! — Пан пристально посмотрел сначала на Веру, потом на Стинга. — Ну, что мне с вами делать? Выгонять? Или снова надеяться, что все-таки появятся под вашими модными прическами две-три мыслящие извилины? Один докладывает: «Гипнотизер исчез!» Другая кричит: «Глеб появился!» А я, бедолага, вместо того, чтобы своими делами заниматься, сижу тут, анализирую, как из ваших глупых милицейских фактиков выстроить четкую линию действий.
Он взял темную пузатую бутылку, вылил себе в рот остатки музейного хереса. Подобрел. Улыбнулся.
— Ладно, попробую вас еще на одном деле. — Поднял руку, призывая к вниманию. — Ситуация такая. Здесь, в вашем ресторане, мадам Вера, вчера мирно гуляли Глеб и Гипнотизер, — Маленький Верин ротик сам открылся от этой новости. — Оба сделали себе пластические операции, оба, предполагаю, замышляют что-то гадкое против нас. Глеб — пустышка. А Гипнотизер — это серьезно, его надо поостеречься. Тебя, Стинг, я освобождаю от всех дел. С этой минуты без сна, без перерывов на пьянку и секс ты ищешь их. Не найдешь — точи косу. Понял, как это серьезно?
Обезьянья мордочка Стинга еще больше обезобразилась новыми гневно упрямыми морщинами. Для Пана эта маска была узнаваема: звериная решимость искать. Он не мог поверить, что преданный Стинг способен обидеться.
Создавшееся напряжение разрядил по-детски звонкий голосок Веры:
— У меня родилась идея.
— Неужели отличники тоже способны рожать? — ядовито осведомился Пан. — Всегда считал, что у них одна забота: как бы под мужика залезть или оседлать его.
— Подожди ты! Я серьезно. Помнишь толстую шлюху Глеба? Он на нее обязательно выйдет.
— Я так и знал, что будет выкидыш. Опоздала. Нет ее.
— Как нет?
— Волна поглотила сундук с сокровищами, — процитировал Пан и тут же спохватился: — Постой, постой. Я ошибся. Это не выкидыш. На мертвую Глеб быстрей клюнет. Родственники у нее есть?
— Мать и брат, — официальным тоном доложил Стинг.
— Отлично! — заверил всех Пан, — Найди, вытащи труп. Передай через кого-нибудь ее мамаше, что, мол, дочка ее утонула, всплыла недавно. Пусть хоронят.
— Зачем это? — не поняла, воспротивилась Вера.
— Эх, милая! — вроде бы сочувственно произнес Пан. — Родила крохотную идейку и совсем обессилела. Как ты думаешь, кто приедет на похороны?
— Глеб! — воскликнула она восторженно.
— Опять глупо. Кому нужен замаранный Глеб? Я о другом. С ним может прийти на похороны и его новый дружок Гипнотизер. Вот кто нам нужен! Итак, Стинг, план готов. Вытаскиваешь из озера эту девицу. Сообщаешь мамаше. Помогаешь выбрать получше и поотдаленней место для могилки. А потом посылай на кладбище ребят. Нет, лучше сам поезжай. Увидишь Гипнотизера — клади его сразу рядом с утопленницей… Усек? Давай реализуй!
Глава 25
Убийство на кладбище
Я так люблю красоту и молитву, а ты против воли
Учишь насильно меня грех возлюбить и позор,
Феогнид. VI век до нашей эры
Видения преследовали его, как навязчивые жалящие слепни. Он нервничал, отмахивался, а они снова мельтешили где-то рядом, готовясь причинить боль.
…Легкая, изящная, в строгом платьице. Школьный портфель описывает круги, летит на диван. Вслед за ним серебристый забавный смех.
Виктор брезгливо вздрагивал, как бы сбрасывая с себя летучую нечисть. «К черту! Все кончено! Ненавижу тебя!»
…Мягкое тело, извиваясь, опускается все ниже и ниже, оставляет на лице, на шее, на груди ласковую теплоту губ, вызывавшую истому и судорожные порывы возбуждения.
Опять эти слепни! Когда вы отвяжетесь, окаянные?!
…Деловитая, важная. Струящийся шелком костюм, модная взбитая башней прическа. Невыносимо желанная.
Да что ж это такое, в конце концов?! Как прогнать ее, грязную, коварную, похотливую шлюху?!
А сам, ослабленный душевным разломом, ощущал иное. Отрывалась главная, а может быть, и единственная связь с этим миром. Так отрывается пуповина младенца от погибшей в родовых муках матери. И ребенка берут чужие руки, которым он совсем не нужен.
Позвонил Глеб.
— Надо встретиться!
Это было спасение. Дразнящие видения исчезли. Они изводят только одиноких.
От Глеба несло водочным перегаром. Но говорил он трезво.
— Наденьки нет. Она утонула, — тихо, вымученно процедил сквозь зубы. Не вздохнул, не закусил губу, как делал прежде. В глазах стекленела предсмертная обреченность, — Через час я должен быть в морге, потом похороны на Востряковском.
— Кто вам сообщил об этом?
— Ее брат. Сказал, что мои друзья все организовали. Не хотели нас беспокоить.
Все это произносилось с таким вымороженным отчаянием, будто лишь похороны заставляли его прожить еще два-три дня.
— Какие друзья?
— Не знаю.
— Странно, очень странно, — задумчиво сказал Виктор.
Но Глеб, видимо, не услышал. Он качнулся вправо-влево, как кукла-неваляшка. Обретя равновесие, повторил равнодушно:
— Через час я должен быть в морге…
Нет, это не Глеб. Какой-то заледенелый гипсовый робот, лишенный живой энергии, бесстрастный и скорбный. Он уже не оттает, так и проведет последние два-три дня в своем каменном отчуждении.
Виктор видел, что говорить с ним бесполезно — он ничего не воспримет. И тут что-то вспомнилось — то ли слышал на лекции, то ли читал, то ли придумал сейчас.
— Вы любите Наденьку?
Задал вопрос, который должен откликнуться в сердце. Умышленно в настоящем времени, чтобы вызвать хоть слабенькое душевное смятение. Глаза Глеба настороженно расширились, оглядели Виктора, как свалившееся с неба неведомое существо.
— Да. Почему вы спрашиваете?
И в этот вспыхнувший эмоциональный просвет рванулись тут же повелительные сигналы внушителя.
«Ты бодр и уверен в себе. Спала пелена безысходности, отчаяния. Тебе хочется жить и работать. Мстить за Наденьку, мстить продуманно, спокойно и жестоко. Ты уже думаешь о ресторане. Как вернуть его, как заставить всяких проходимцев отступить в страхе. Тебе хочется жить, работать и мстить. Жить, работать и мстить».
Виктор радовался, как ребенок. Его слова действовали! Перед ним теплел, оживал закаменевший от горя человек. Кончики пальцев начали привычный перебор на колене. Мертвенное стекло на глазах утончалось, испарялось, как льдистая пленка. А гипсовой маски уже не было! Порозовевшие губы гневно подрагивали, на щеках обозначился мягкий румянец, острые брови грозно сдвинулись на потемневшем лбу.
Виктор окончательно поверил в свой маленький успех, когда Глеб придвинулся к нему ближе, предложил весомо, словно после долгого напряженного раздумья:
— Надо разработать план наших действий.
— Надо! — невольно улыбнулся Виктор. — Но сначала совет: не ходите на кладбище.
Глеб зашипел возмущенно:
— Да вы что! Как вы можете такое советовать!
— Мне кажется, — спокойно остановил его Виктор, — эти похороны — ловушка.
— Все равно пойду!
— Не буду удерживать вас. Я поступил бы так же. Но выслушайте меня, пожалуйста.
— Говорите!
— Хочу извиниться перед вами. Я узнал о смерти Наденьки в ресторане от Пана. Но не мог тогда сказать вам. Нужно было кое-что проверить. Пан не все знал. Видимо, ее допрашивали, потом утопили, привязав камень. Сделал это Стинг.
Глеб тяжело задышал, до побеления сжал кулаки…