Империя страха

— Заткнись, дрянь! — сквозь зубы протянул Чижов и едва слышным голосом добавил: — Пошла вон, дешевка!

Вспыхнув ярко-пунцовой краской, которая залила ее лицо от подбородка до корней краше­ных волос, Елена дерзко улыбнулась гостям и выскочила вон, даже не посмотрев на супруга.

Когда за ней с громким стуком закрылась дверь, гость из Парижа неожиданно произнес на чистейшем русском языке с легким акцентом:

— Зря вы так с женщиной... — он немного помолчал, а потом добавил: — Хотя она дейст­вительно стерва.

Ваня попытался не выдать собственного удивления, хотя это ему вряд ли удалось. Поло­жив руки на стол, он выразительно посмотрел на собеседника и извиняющимся тоном сказал:

— Простите, семейные неурядицы. Вежливо усмехнувшись, Поль негромко за­говорил:

— На вашем месте я бы попытался выкупить у нее сына. Думаю, что огромной цены она не заломит — такие женщины стоят очень дешево.

Иваныч смутился, но промолчал. Посидев несколько минут в нерешительности, он поры­висто поднялся и скрылся в спальне. Когда Чижов вернулся, то в его руках было скрученное в трубочку полотно, которое он и протянул гостю.

— Вот, возьмите, — выдавил он, — и еще раз прошу меня извинить.

Разложив на столе картину, Серебрянский на какой-то миг забыл обо всем на свете — его внимание целиком сосредоточилось на грубом, потемневшем от времени холсте.

Наконец придя в себя, он спохватился и произнес:

— Да, она сохранилась гораздо лучше, чем я мог предположить. Скажите, где вы ее хранили?

Привычно пожав плечами, Ваня охотно ото­звался:

—- На чердаке, где хранятся и остальные кар­тины.

Поль не смог сдержать изумленного вздоха и переспросил, как будто желал удостовериться, правильно ли он понял услышанную фразу:

— На чердаке?

Качнув головой, Чижов запоздало спросил:

— Чаю хотите?

— Нет, спасибо, — вежливо отказался Се­ребрянский и вернулся к прерванной теме: — Так сколько вы за нее желали бы получить? Но прежде чем вы дадите окончательный ответ, должен вас честно предупредить, что я вряд ли заплачу вам даже третью часть ее настоящей стоимости.

Проведя ладонями по лицу, каскадер мед­ленно, едва ли не по слогам повторил:

— Это картина вашего деда, а значит, по праву принадлежит вам.

— Ну хорошо, — обреченно выдохнул Поль, ставя на стол кожаный кейс с кодовыми замка­ми, — бизнесмен из вас, прямо скажем, ника­кой. .. здесь сто пятьдесят тысяч долларов. — Он откинул крышку и повернул чемоданчик к Ива­нычу, добавив: — Они ваши.

Ваня не мог поверить в реальность происхо­дящего; выкатив от удивления глаза, он не ми­гая смотрел на невиданную до сих пор кучу де­нег. Аккуратные пачки зеленых купюр в банков­ских упаковках заставили каскадера проглотить язык. Он мог предположить, что ему заплатят за картину тысячу, ну две, ну пусть, в крайнем слу­чае, десять — но сто пятьдесят... От такой суммы он просто не в силах был отказаться.

Наконец собрав в кулак всю свою распла­вившуюся волю, он оторвался от созерцания банковских билетов и удивленно посмотрел на собеседника.

Тот весело улыбался, не говоря ни слова. На его покатом лбу отчетливо проступили малень­кие морщинки, сходящиеся у переносицы.

Как и всякий богатый человек, Серебрян­ский отнюдь не любил сорить деньгами, но ему было лестно осознавать, что он может доставить кому-то истинную радость; да к тому же Чижов, с дедом которого дружил его далекий предок, весьма понравился миллионеру.

Именно поэтому, вдоволь налюбовавшись произведенным эффектом, Поль произнес:

— К вышеозначенной сумме я прибавлю еще пять тысяч — персонально для вашей жены. Поверьте моему опыту, она охотно уступит вам мальчика даже за меньший выкуп, — саркасти­чески закончил он.

В очередной раз посмотрев на деньги, Ваня с плохо скрываемой дрожью в голосе протянул:

— Спасибо... — Помолчав, он грустно доба­вил: — Раньше мы могли бы поделить их на три части. Сейчас придется на две...

— Что? — не понял Серебрянский.

Вяло отмахнувшись, Чижов устало выдох­нул:

— Да так, долгая история. — Но поняв по взгляду собеседника, что тот остался весьма за­интригован, закончил: — С этой картиной свя­зано очень много и, в основном, трагических со­бытий. Вы знали про клад?

Изумленно вскинув брови, Поль растерянно произнес:

—Нет.

По тому, как было сделано это признание, каскадер понял, что собеседник нисколько не покривил душой. Поразмыслив какое-то время, он предложил:

— Если у вас есть полчаса свободного вре­мени, то я мог бы вам рассказать.

— Я никуда не тороплюсь, — поспешно вы­палил Серебрянский и, виновато улыбаясь, по­просил: —Все же неплохо было бы выпить чаю, если история окажется длинной...

* * *

Антон буквально валился с ног от усталос­ти — вот уже три недели, как он вернулся к своим привычным обязанностям, сумев

не­сколько сгладить в памяти недавние, весьма тра­гические события.

Войдя в темную неприбранную холостяцкую квартиру (прибираться дома ему и не приходило в голову), майор сбросил с плеч промокшую от дождя куртку, стянул начинающие расползаться по шву туфли и, тяжело вздохнув, проследовал в кухню. Он хотел согреть чайник, но обнаружил, что закончились спички, поэтому чертыхнулся и вновь вернулся в прихожую, собираясь прогу­ляться до ближайшего киоска.

В это время зазвонил телефон. Антон изум­ленно уставился на аппарат, который продолжал настойчиво трезвонить.

За прошедшие три недели его никто не бес­покоил, хотя втайне даже от себя Лямзин очень ждал одного звонка. Лишь по прошествии этого времени он понял, что потерял нечто большее, чем просто любовницу — он потерял частичку себя самого. Антону казалось, что он готов все забыть и простить, хотя в действительности вряд ли бы ему это удалось.

А телефон продолжал неистовствовать, как будто хотел свести с ума своего хозяина.

Наконец майор порывисто снял трубку и не­довольно прорычал:

— Слушаю.

— Антошка, Антошка, пойдем копать кар­тошку... — весело, но совершенно фальшиво пропел до боли знакомый голос, и Лямзин узнал Чижова.

Невольная улыбка тронула уста комитетчи­ка, и он радостно произнес:

— Ты не представляешь, насколько вовремя позвонил. Мне как раз хотелось с кем-нибудь перекинуться словечком, да и бутылочку раздавить не мешало бы...

— Сейчас поднимусь, — ничего не объясняя, сказал Иваныч, и прежде чем Лямзин успел хоть что-то сказать, дал отбой.

Антон принялся тщательно рассматривать телефонную трубку, как будто хотел убедиться, что ему все это не почудилось.

Не успел он опустить трубку на аппарат, как раздался громкий стух в дверь.

В полной прострации Лямзин открыл дверь и ничего не понимающим взором уставился на статного незнакомца, одетого по последней па­рижской моде.

Роскошный плащ был распахнут настежь, а под ним красовался кофейного цвета двуборт­ный пиджак. Белая рубашка, строгий галстук, маленький бриллиант в золоченой заколке и ак­куратно зализанные волосы — все это никак не гармонировало с простодушным, улыбающимся лицом Ивана Ивановича Чижова.

— Ну ты даешь... — только и смог выдавить Лямзин, пропуская Иваныча в квартиру.

— Собирайся, едем в гости, — тут же заявил каскадер. — Нам еще нужно заехать в магазин и слегка тебя приодеть.

— Погоди, — в том же растерянно-изумлен­ном тоне проговорил Антон. —- Что все это зна­чит?

Только сейчас майор смог заметить в руках приятеля модный кожаный кейс.

Ни слова не сказав, Ваня поставил «дипло­мат» на тумбочку прихожей и, откинув крышку, бросил всего лишь одно слово:

— Вот!

Комитетчик знал, что в природе существуют суммы и покруче, но никогда не видел денег больше, чем в этом навороченном кейсе.

— Да объясни ты, что все это значит? — не выдержав загадочного вида товарища, взмолил­ся он.

Пожав плечами, Иваныч просто сказал:

— Это твоя доля. Я продал ту самую карти­ну. И, как видишь, за довольно кругленькую сумму. Здесь пятьдесят штук, а еще столько же мы сейчас отвезем по одному хорошо тебе из­вестному адресу. Подробности по дороге, поеха­ли.,.