Магония (ЛП)

Так на что мне жаловаться? Ну, это как посмотреть. Мои родители – просто мечта. Они без проблем поставили мне лампу с дырявым абажуром, чтобы, когда включаешь свет, на потолок спальни проецировался весь Млечный путь.

Представьте, что можете видеть звёзды, которые больше никто не видит. Если свет погаснет везде, во всём мире, небо станет ярким и умопомрачительным полотном – вот так и выглядит эффект от моей лампы.

Я без понятия, как ориентироваться по звёздам, но однажды читала о ком-то, кто на самодельном маленьком плоту одолел весь океан от Южной Америки до Полинезии. «Кон-Тики», так назывался плот. А плыл на нём норвежский путешественник по имени Тур.

Временами я хочу, чтоб меня звали Тур. Воинственно. Но нет. Аза. В честь чего? А ничего.

Аза Рэй – даже не моё изначальное имя, его мне присвоили, когда появились проблемы с дыханием. Прежде меня звали Хейворд. (Хейворд приходился мне двоюродным дедом. Эли нарекли в честь другого двоюродного деда. Не знаю, по-моему, с моими родителями что-то не так. Не могли называть нас в честь бабушек?)

В официальных документах я по-прежнему Хейворд, о чём ни единой душе не признаюсь. Но…

Мама: В день, когда мы едва тебя не потеряли, мы вдруг поняли, что твоё имя Аза. Что надо было назвать тебя в честь полного спектра, от «Эй» до «Зед». Идеально.

Папа: Нас просто осенило. Это было так странно-духовно. И мы решили: кто посмеет нам перечить?

Однако азаименование точно способствовало развитию моих странностей. Некоторое время в начальной школе меня считали Авой, потому что кто-то из учителей ошибся, а я не стала исправлять. В конце концов меня разоблачили на родительско-учительском собрании.

Аза. Долгие годы я думала, что если уж решили сделать меня палиндромом, обзывали бы тогда Kuulile

Если уж что-то делаешь, делай по максимуму, правильно?

Вместо этого я – алфавит. В зависимости от мировоззрения и знания истории алфавита, кто-то может решить, что там ещё есть неслышное &. Раньше амперсанд был двадцать седьмой буквой. То есть, читая алфавит, вы бы сказали: «Экс, уай, зед, энд». Так что, если считать, что моё имя – некая алфавитная петля, то между «зед» и «эй» необходимо вставить амперсанд. Аз(&)а.

Есть нечто потрясное в наличие этого & в моём имени. Сам символ происходит от латинского «et» – где две буквы сплелись вместе. В общем, в моём имени живёт невидимый инопланетянин.

Мы с Джейсоном обнаружили это пять лет назад и с тех пор одержимы моим внутренним ET.

Ну а кто бы не был? В смысле «И-Ти звонить домой»[1] и всё такое.

Видите, как я превращаю просто странное в нечто удивительное? Иногда это помогает чувствовать себя немного лучше. А в другие дни – не так чтобы очень.

Сегодня? Сегодняшний день отвратен.

В груди словно что-то трещит, а я притворяюсь, будто ничего такого, но, отчасти потому, что это может-наверное-скорее-всего-наверняка опять галлюцинации, отчасти потому, что на мне тестируют каждый новый препарат на фармацевтическом рынке, я вдруг впадаю в дикое отчаяние и прежде, чем успеваю осознать, уже сижу за кухонным столом с семьёй, вся в слезах и надрывно кашляя.

Меня засовывают в душ, где я остаюсь на табуретке в клубах пара, голая и грустная, вдыхая воду и пытаясь не думать о корабле, который видела, о раздавшихся с неба словах. Пытаясь забыть обо всём, включая шестнадцатый день рождения, родителей и свою печаль.

– Ты же знаешь, детка, ты просто особенная, – говорит мама, закрывая дверь моей комнаты. – Мы рядом. Ты не одна. И мы любим тебя.

– Даже если умру? – спрашиваю, потому что слаба. – Вы будете по-прежнему меня любить, даже если умру?

Мама замирает в проёме. Я вижу, что она пытается взять себя в руки и нормально ответить. Знаю, она хочет сказать «ты не умрёшь», но не смеет, потому что это будет абсолютная ложь.

Она сама привела меня в мир в этом дурацком неисправном теле, у которого не хватает времени и маловато стабильности. Грета цепляется пальцами за дверной косяк, но на лице её написано «всё в порядке». Она сглатывает, затем улыбается:

– Даже если умрёшь. Слышишь? Мы будем любить тебя всегда, вечно. До конца времён.

Из-за хренового самочувствия я подумываю сказать: «Не будете. Когда люди умирают, о них забывают. Вы тоже должны. Время течёт. Всё тлен».

Но не говорю.

Мама тихо уходит.

Она считает, будто я сплю и не слышу, как она целый час плачет в коридоре. Будто не слышу, как заводит машину и едет обратно в лабораторию, потому что умеет лишь это – медленно искать ответ, придумывать лекарство от того, чего никто даже не понимает.

Вот бы родителям не приходилось постоянно думать обо мне и моих проблемах. Я прямо вижу их на пляже, распивающих коктейли с зонтиками.

Мы никогда не были на пляже. Они никогда не ездили в отпуск вдвоём, потому что… я.

Так что теперь я вяло размышляю о побеге автостопом в другой город. Или можно угнать тачку и самой поехать. Я же вроде-как-бы-почти умею водить. Училась три месяца назад. Папа сидел на соседнем сидении, мама на заднем, и оба клялись, что доверяют мне, даже когда я врезалась в наши мусорные баки.

Мама: Не переживай. Никто ещё не умирал на скорости две мили в час.

Папа: Улитки?

Мама: Лемуры?

Папа: Землеройки? Подожди-ка… как быстро землеройки двигаются?

Мама: Землеройки невероятно быстрые. Они хищники. Им хватает экстренного десятисекундного сна, а всё остальное время они охотятся. Ты проиграл.

Папа (улыбаясь): Ты выиграла.

Я: Хм. Мне надо снова завести машину?

Права я вообще-то так и не получила. Но знаю, как рулить на предельной скорости – мама с папой показали мне и это, глубокой ночью, незаконно, на трассе, подальше от города. В одиночку я никогда не ездила, а вот с родителями – да. И гнала я очень, очень быстро.

Если б получилось очень быстро укатить в другой город, то я могла бы умереть там. Возможно, в гостинице. И спасти всех от несчастья наблюдать за моим уходом.

«Эли, – думаю я. – Что бы я ни сделала, её это уничтожит».

А потом всю ночь размышляю о том, что услышанное мною с небес звучало не по-английски. На самом деле это даже словами не было. Но казалось знакомым. Я каким-то странным образом прочувствовала это до мозга костей.

Почувствовала, как что-то резонирует во мне, словно колокол. 

Глава 3

{Аза}

Просыпаюсь в полпятого утра: кашляя, в поту, панике, с бешено колотящимся сердцем. Кожа по ощущениям в порядке, но я не уверена, что она не разорвалась. Пошатываясь, иду в ванную и смотрю в зеркало. Вроде похожа на себя. Просто версия, страдающая от боли.

Остаток ночи мне снится всякое: странные лица, перья, словно что-то зажимает мне рот и нос, проникает в лёгкие, заставляя задыхаться. Когда вновь открываю глаза – на часах семь. Рассвет. Я кашляю и пытаюсь убедить себя не психовать.

Не могу избавиться от ощущения, что моя кожа слишком плотно обтягивает кости, раздирает сама себя. И во рту как-то странно. И кашель в миллиард раз хуже, чем вчера.

Значит, никакой школы. Вместо этого поход к врачу, где я надену персональную белую рубаху с открытой спиной и вышитым именем – крошечная привилегия – и собственные тапочки.

Я всегда воображаю, будто собираюсь на важное событие. Обычно, это Чёрно-белый бал Трумена Капоте. Моя рубаха без спины – это шёлковое платье с нижней юбкой, и возможно, на голове у меня изящная сеточка в стиле Одри Хепбёрн (Одри была приглашена, но не явилась). Вот только не думаю, что на той крутой гламурной вечеринке чьё-либо платье открывало зад. Нет большей радости, чем касаться ледяной кушетки голыми ягодицами.

Хотя… это детская больница, так что здесь встречаются те, кому много хуже, чем мне. Я видела, как внезапно задёргиваются занавески, и с другой стороны доносятся безошибочно узнаваемые рыдания родителей. Видела бродящих по коридорам «исполнителей желаний», готовых действовать, обряженных в костюмы, и больных детей с такими лицами, будто мир перевернулся и в последний момент даровал им всё, о чём они мечтали.

1

Имеется в виду фильм «Инопланетянин» 1982 года. «E.T. the Extra-Terrestrial». И знаменитая фраза на ломаном английском «И-ти звонить домой».