Страница 85 из 99
- Он не зывой...
У Ольки волосы такие же густые, как у матери, но не черные, каштановые. Смотрела она на мир большими, немного удивленными глазами, которые таращила из-под густых черных ресниц. Уголки пухлых губок были опущены вниз, отчего казалось, что девочка чем-то недовольна и вот-вот заплачет. Однако Олька редко плакала. И смеялась тоже. Кирилл часто ловил на себе ее внимательный взгляд. Когда она на него вот так смотрела немного исподлобья, засунув палец в рот, у Кирилла возникало желание схватить ее па руки и подбросить к потолку, услышать ее смех, увидеть улыбку, но он пока воздерживался: Олька должна привыкнуть к нему. Она-то Кириллу понравилась, а вот понравился ли он ей?..
Кирилл еще не знал, что путь к сердцу ребенка, выросшего без отца, непрост и длителен.
Они поцеловались на кухне у газовой плиты, когда Олька вошла туда. Остановившись на пороге и сразу же по привычке засунув пальчик в рот, она спокойно посмотрела на них и изрекла:
- Мама, зачем ты все время целуешь дядю?
- Я его люблю, - ответила Евгения, улыбаясь Кириллу.
- И мне нужно его любить?
- Я была бы очень рада.
- Я его не люблю, - твердо заявила Олька и ушла из кухни. До медведя она в этот вечер даже не дотронулась, хотя видно было, что он притягивал ее. Выдерживая характер, девочка таскала за собой куклу, что-то шептала ей па ухо, бросая то на Кирилла любопытные взгляды исподлобья, то на медведя, сиротливо сидевшего на полу у двери.
- Она у меня гордая, - заметила Евгения. - И упрямая. Я бы очень хотела, чтобы ты ей понравился.
- Уж если тебе понравился, то Ольку как-нибудь обведу вокруг пальца, - рассмеялся Кирилл.
- Ты ее недооцениваешь...
Они втроем ужинали в большой квадратной комнате с балконом. Стол накрыт цветной накрахмаленной скатертью. В хрустальной вазе огромные яблоки, которые страшно и надкусить. Олька сидит на двух ковровых подушках, положенных на стул. Все стены увешаны картинами в буковых и простых деревянных рамках. Это акварели, натюрморты, портреты молодых бородатых парней и большеглазых длинношеих девушек с грустными лицами. Евгения была изображена на трех портретах и нигде не похожа сама на себя. Не скажи, что это она, Кирилл сам и не догадался бы.
У стены широкий раскладной диван, накрытый тонким ковром, сервант с красивым столовым сервизом и хрусталем. Книги в другой маленькой комнате. Там одна стена занята секциями с книгами, а вторая - шкафом с игрушками. Там же и Олькина кровать. Квартира обставлена со вкусом. Красивая люстра, неброские обои, на широких окнах - толстые шторы из гобеленового материала. Паркет сверкает лаком.
Угощала Евгения куриным бульоном с великолепными мясными пирожками домашнего приготовления. На столе бутылка шампанского. Она прямо из холодильника и помутнела от испарины. Евгения в узкой кофточке и короткой юбке, открывающей ее стройные ноги. Когда она вставала из-за стола, чтобы принести из кухни кофе или тарелку, Кирилл с удовольствием смотрел на нее, что не ускользнуло от пристального взгляда Ольки.
- У меня самая красивая мама, - заявила она, глядя на Кирилла блестящими большими глазами. Они у нее почему-то были синими, хотя синие глаза чаще бывают у блондинок, а не у брюнеток.
- Ты тоже красивая, - чтобы польстить ей, заметил Кирилл.
- Мама лучше, - упрямо надула губки Олька.
- Вы обе красивые, - дипломатично согласился Кирилл.
- Ты тоже не страшный, - критически осмотрев его, заметила Олька. - Только у тебя нос толстый и зуб с дыркой!
Чертовка, даже заметила крошечную щербинку на передних зубах!
- Для мусины это не страшно, - успокоила его Олька. - Бабушка говорила, что с лица воду не пить...
- Мирно беседуете? - посмотрела на них Евгения, усаживаясь на стул.
- Олька засыпала меня комплиментами, - улыбнулся Кирилл.
В десять часов Евгения уложила девочку спать. Немного погодя та встала и, шлепая босыми ножками по паркету, обхватила мишку поперек туловища и потащила к себе в постель.
- Он устал, бедняга, сидеть в углу, - пояснила она. - Пусть немножко поспит.
- Кирилл, я так скучала без тебя, - потом говорила ему Евгения. - Считала дни, когда ты приедешь... У меня ведь середины не бывает: я или не люблю, или уж так люблю, что самой страшно!
По потолку пробегали тени, это штора шевелилась на сквозняке. Балконная дверь была приоткрыта, и до них доносились звуки ночного города: шум машин, неясные голоса, музыка. Будто прогрохотали вдали заглушающие раскаты грома: это пролетел самолет.
- Не было дня там, на Севере, чтобы я о тебе не, думал... - сказав Кирилл. - И знаешь, чего я больше всего на свете боялся? Приеду, а ты другая, не такая, какой я тебя узнал на острове Важенка...
- И какая же я здесь? - повернула она к нему лицо с блестящими глазами. Матовая белизна ее кожи красиво оттеняется черными распущенными волосами.
- Именно такая, какой я и хотел тебя увидеть.
- А ты немного другой, - сказала она. - Какой-то отрешенный и озабоченный...
- Меня все-таки обокрали, - усмехнулся он. - И украли не пустяк, а очень хорошие картины - память о моих предках.
- Найдут, - успокоила Евгения. - В музей воры их не продадут, а в частное собрание ворованные вещи настоящий коллекционер не возьмет.
- Продаст за валюту иностранным туристам, ведь у меня настоящий Франс Гальс да и остальные две представляют большую ценность.
- Я прожила двадцать шесть лет и ни разу еще не видела живого вора, - сказала Евгения.
- Тебе повезло, - усмехнулся он. - Наши деды и прадеды, делавшие революцию, ошибались, что грядущим поколениям будут чужды такие понятия, как воровство, бандитизм, пьянство, жадность, жажда наживы... Социализм победил, а пережитки остались... И не думают исчезать! Да и пережитки ли это? Может, в крови у человека заложены пороки? Вернее, в генах? Так и передается, как дурная болезнь, по наследству от отца к сыну и так далее? Ученые не отрицают и такую возможность.
- Бывает, и у хороших родителей рождаются подонки, - возразила Евгения. - И наоборот, у мелких людишек вырастают прекрасные дети... Тут что-то другое, Кирилл. Наверное, в каждом человеке заложено и хорошее и дурное. Все зависит, в какой среде он воспитывается, под чье влияние попадает смолоду: один привьет доброе семя, другой - злое.
- Ты права, - задумчиво сказал Кирилл. - У Гитлера были вполне нормальные родители, а вырос идейный убийца, каких еще не видывала наша мать-планета.
- Картины твои найдутся...
- Пока это не случилось со мной, я как-то не задумывался о том, какое моральное воздействие на человека оказывает подобный случай... Я сейчас как оглушенный хожу, смотрю на людей и ищу в каждом вора. Я знаю, это пройдет, но вот такой отвратительный осадок, что мир несовершенен, что в нем полно всяких подонков и негодяев, живущих, как паразиты на теле, за счет других, останется... Я ведь выезжал со своим приятелем на происшествия, видел жертвы насилия, но все это было как бы со стороны, а теперь я буду по-другому смотреть на такие вещи. Мне даже не так жалко украденного, как мучительно стыдно за человечество - прости громкие слова! - которое способно порождать на свет весь этот мусор, шлак...
- Есть пословица: пока гром не грянет, человек не перекрестится.
- Мне как-то Глаша призналась, что пока день, солнце, она в бога не верит, а как засверкают молнии, загрохочет гром, она начинает креститься...
- Славные ребята эти Глаша и Санька, - вздохнула Евгения.
Кирилл прижался к ней и, вдыхая теплый знакомый запах ее нежной кожи, подумал: все, что у него украли, - это пустяк по сравнению с тем, что он приобрел. Она, едва касаясь своими чуткими пальцами, гладила его по спине, губы ее были совсем рядом, большие глаза светились искорками, и горячая волна счастья накатилась на него. Еще не зная, как они встретятся, он мечтал именно об этом. Представлял себя рядом с ней.
Эти мысли не покидали его последние дни на Севере. Немного тревожила встреча с Олькой, потому что он знал, какое место она занимала в сердце матери. А сейчас он думал об этой милой девочке, заснувшей в обнимку с пушистым мишкой, с нежностью. Кирилл хотел бы, чтобы у него была такая дочь... Пока он еще и мечтать не смел, что Олька когда-нибудь назовет его папой! Он и сейчас видит ее серьезный изучающий взгляд. Уголки губ опущены, волосы вьются на голове, медно отсвечивал под люстрой. Совсем крошечный человечек, а уже со своими мыслями, с характером, привычками... Хотя Евгения и ругает се, что сует палец в рот, Кириллу это нравится. Этакий маленький задумчивый философ с пальцем во рту. В ее небесных глазах сейчас отражается весь чистый и непосредственный мир, в котором, как в сказке, всегда добро побеждает зло.