Страница 15 из 57
легкая накидка, выкрашенная диким шафраном в прият¬
ный желтый цвет. Волосы у девушки были черные, как
безлунная летняя ночь, тщательно ухоженные, окуренные
благовониями, кожа лица поражала белизной и была чиста,
словно горный хрусталь. Голову прикрывала расшитая ву¬
аль, с висков свешивались две тоненькие короткие косич¬
ки, на концах которых красовались рубины, на лбу — за¬
тейливая тугра, а шею обвивала нитка сердоликовых бус.
— Встань, Карнафлэ! — ласково приказал Фанхас,
едва переступив порог. — К нам пожаловал достойней¬
ший аль-Фадль ибн ар-Рабиа. Ты, разумеется, слышала
о нем, дитя мое. Поцелуй руку нашего повелителя!
Рабыня с округлыми бедрами приподнялась с ковра,
па котором сидела. Но она не рассчитала сил и снова
опустилась на подушку.
Поэт сказал:
Легко усядется она
(Никто не сделает быстрее),
Ей встать в два раза тяжелее, —
Уж так устроена она.
Девушка оперлась на руку и грациозно поднялась.
С виноватой улыбкой подошла к гостю, склонилась для
поцелуя, но тот убрал руку, с нескрываемым восхищением
оглядывая рабыню: ее лицо, грудь, талию, обтянутые
шелковыми шальварами ноги.
Фанхас был на верху блаженства: барыш предвиделся
знатный.
— Желает ли мой повелитель побеседовать с Карна¬
флэ? — предложил он,— Моя воспитанница неплохо вла¬
деет арабским языком.
Фадль обратился к девушке с церемонным привет¬
ствием. Она ответила в том же духе, применив витиева¬
тый классический оборот речи. Он уловил легкий акцент
и спросил работорговца:
— Она из Басры? По внешности никогда бы не по¬
думал...
— Нет, нет, мой повелитель! До уроженок Басры мы
не дошли,— заверил Фаихас и принялся пространно рас¬
сказывать историю рабыни: — Карнафлэ — грузинка. Ее
купили давно, но детство, как изволил заметить достой¬
нейший из достойнейших, она действительно провела
в окрестностях Басры. Ребенком Карнафлэ была похожа
на тех неотесанных, полудиких девочек, с которых на¬
чался сегодняшний осмотр. Ничтожный слуга моего гостя
первым заметил красоту и способности бедной крошки. Ей
ведь тогда было лет десять, не больше. Ах, как она была
грязна и измучена! Я приучил ее к чистоте, нанял одного
учителя по арабскому языку, другого — по чтению корана
и основам стихосложения. Карнафлэ подросла. Стало
ясно — это будет цветок, которым можно свести с ума лю¬
бого мужа, какой бы пост он ни занимал в халифате.
Я упросил сладкоголосого Ибрагима аль-Мосули научить
Карнафлэ пению. Именно упросил. Певец затребовал
кругленькую сумму, но я не поскупился. Каждое утро моя
воспитанница занималась музыкой. Мой повелитель знает,
как трудно чужеземке усвоить нашу манеру пения. Ныпе
Карнафлэ — самая изысканная рабыня в Багдаде. Я уве¬
рен — у нее нет достойных соперниц даже при дворе
эмира правоверных!
Молча слушая Фанхаса, набивавшего рабыне цену,
Фадль наблюдал за девушкой. Когда мужчины завели ме¬
жду собой разговор, Карнафлэ, как и требовалось, учтиво
отошла в сторону. Затем сняла висевшую на стене лютню.
Невзначай соскользнувшая накидка обнажила нежное, ро¬
зовато-белое, соблазнительное предплечье и кисть, укра¬
шенные суварами и думлюджааш.
Когда работорговец наконец догадался умолкнуть,
Фадль проговорил:
— Ты уверял, любезный, будто она разбирается в
поэзии, умеет исполнять стихи.
— Что прикажет мой повелитель? Может быть, до¬
стойнейшего из достойнейших не затруднит взглянуть на
вышивку, что покрывает ее накидку. Это собственное со¬
чинение Карнафлэ.
Фаворит престолонаследника шагнул к рабыне. Золо¬
тыми буквами арабской вязи на накидке было вышито
четверостишие:
Хной руки часто натираю,
Сама не знаю почему, —
Я пальцы хной не украшаю,
Ведь пальцы украшают хну.
— Отличная вышивка! — воскликнул Фадль. — Но у красавицы, как я погляжу,
столь же восхитительно и все остальное. Какие у нее глаза! Как оттеняет тугра их блеск!
Насколько изобретателен был тот, кто надумал украсить лоб женщины драгоценными
камнями!
— Я полагаю, достойнейший из достойнейших намекает на несравненную Алийю? —
вставил Фанхас.
— Намекаю? Ах, да...
Не правда ли, любезный, удачная мысль посетила младшую, сестру
эмира правоверных?
— Такая удачная,что и слов нет! Но еслимой повелитель пожелает, я расскажу ему, как
это случилось.
— Что ж, любопытно.
— Говорят, будто у Алийи при всех ее достоинствах,подобныхкоторым трудно сыскать,
есть один недостаток —большой лоб. О, достойнейший из достойнейших, как это ужасно!
Сестра эмира правоверных — и вдруг с большим лбом, который портит ее красоту, бе¬
зобразит, наконец уродует! .И вот Алийе пришла великолепная мысль: носить украшения не на го
лове, как это делается повсюду, а прямо на лбу! Ни однаженщина в мире не смогла до этого додуматься!
Фадль не сводил восхищенного взгляда с Карнафлэ.
Девушка, как ни в чем не бывало, настраивала лютню.
Участь ее была решена.
Фанхас подал едва уловимый знак второй рабыне. Та раскачивающейся походкой прошла мимо мужчин и остановилась вполоборота перед зеркалом, слегка изогнувшись. Пурпурное платье ее переливалось.
— Взгляни, мой повелитель, еще на одну красотку! —проговорил работорговец. — Сусанна, подойди к нам! —позвал он ласково.— Полюбуйся, мой повелитель, ее личи¬
ком! Никак, плутовка, ты успела подмазаться?
Фаворит престолонаследника повернулся и чуть не ахнул от изумления. За какую-то минуту рабыня мускусом вывела на щеке строку, написанную по-арабски. Это казалось почти невероятным: она могла писать, лишьглядя в зеркало, где буквы отражались перевернутыми, а
строка была ровная и четкая:
АЛЬ-ФАДЛЬ ИБП АР-РАБИА
— Великолепно! — похвалил Фадль, думая о сюрпризе, который он преподнесет первому престолонаследнику.— Чем же нас порадует последняя красавица?
Не желая упускать высокопоставленного покупателя —
неизвестно ведь, кому попадешь в руки! — третья девушка
взяла из вазы самое крупное яблоко, обмакнула палочку
для благовоний в чашу с темной пахучей жидкостью,
стоявшую рядом на низком столике, что-то написала иа
розовой шкурке и, ни слова не говоря, протянула яблоко
Фадлю. Тот прочитал вслух:
Всадники снова, склонили чалмы,
Сон напоил их из чаши дремоты,
Больше на свете не ждешь никого ты,
Ночь наступила, заснем и мы.
Фаворит престолонаследника знал стихотворение, принадлежавшее Абу Дахбалю аль-Джумахи; как ему было не понять намека, если дальше шли строки, с детства за-
еевшие в памяти:
О, если б мог я тебе подарить
Кладь дорогую моей верблюдицы,
Золото тканей к ногам положить...
Только того никогда не случится!
Если б изведать мне участь раба
Той, что умна и красива на диво,
Ей принесла б меня в дар судьба, —
Ведь от природы судьба справедлива.
— Больше я никого не хочу смотреть! — воскликнул
Фадль.
Удачная покупка раскрывала перед ним новые возмож¬
ности в борьбе за власть. Мухаммед аль-Амин любил