Страница 14 из 43
Теперь не было никаких сомнений: возле коровника
на снегу, переступая с лапы на лапу и громко
гогоча, топтался большой белый гусь.
—Господи, господи, это что за чудо? —пробормотал
Петыр и перекрестился.—Что за наваждение?
От креста гусь не сгинул, не пропал.
йыван Петыр забежйл обратно в дом, зажег
фонарь, растолкал жену:
—Беда, старуха, беда!
—Что такое?
—Подымайся, пошли скорее во двор.
—Иду, иду...
Увидев гуся, прижавшегося к стене, жена Пе-
тыра испугалась еще больше, чем муж.
—Ой, не к добру это, старик, не к добру!
Отойди, Петыр, не подходи к нему, не прикасайся!
Ой, грех какой! Пусть сидит себе; мы его не тронем,
и он нас не тронет...
—Замерзнет он на дворе. Может, в хлев пустить?
—в раздумье сказал йыван Петыр.
—Уж не знаю, старик, не знаю... Околеет у нас
на дворе, опять горе —на нас грех будет...
Пока жена сомневалась и прикидывала, что делать,
как поступить, йыван Петыр открыл хлевушок
под крыльцом, в котором Васли держал своего
Кигока, и запустил туда птицу.
Известие о том, что нынешней ночью во дворе
у Васли появился неизвестно откуда гусь, вызвало
в школе много разговоров.
—Вернулся к тебе твой Кигок,—шутил Эчук.— Твое счастье, Васли.
—Какое тут счастье! —отмахнулся Васли.— Отец с матерью до полусмерти перепуганы, говорят:
≪Это не к добру; знать, мы в чем-то грешны перед
богом≫.
—Откуда же все-таки взялся этот гусь? — вступил в разговор Коля Устюгов.
К ребятам подошел Веденей. Послушав, о чем
они разговаривают, он сказал:
—Мой отец о всякой прибыли говорит: ангел
принес. Если ангел принес, то бояться и горевать
нечего, он награждает за добро.
66
—Какой тут ангел! —прервал Веденея Эчук.
Васли сказал смущенно:
—Все-таки страшно...
—Чего тебе бояться? —Эчук пожал плечами.— Все знают, что вы не украли гуся, он сам появился.
—В том-то и дело, что сам! Что ни говори, гусь
среди зимы...
Между тем деревенские кумушки ходили с рассказами
о таинственном гусе из дома в дом, и вскоре
все село знало о случившемся.
Давно к Иывану Петыру не приходило столько
народа, как сегодня. Придет один сосед, поговорит
немного, потом просит показать ≪божественную птицу
≫. Не успеет уйти этот, идет второй, за ним третий,
а там еще и еще. Дверь в избе не закрывается.
Те, кто постарше, берут белого гуся в руки,
осматривают, качают седыми головами.
—Смотри, дядя Петыр, у этого гуся лапы необычные:
уж слишком красные и большие. У обычных
гусей таких не бывает.
—Правда ведь, лапы особенные,—подтверждает
другой гость.—А ты посмотри, какие крылья
длинные да широкие. А перья-то, перья! Серебром
блестят, бисером светятся. Ей-богу, непростая птица
этот гусь.
—Уж конечно, непростая,—говорит третий.— Я вот на клюв смотрю, и клюв тоже на особинку.
—Да, да,—соглашаются с ним,—у гусей клюв
бывает шире.
И все старики твердят в один голос:
—Дар божий тебе, Петыр! Не иначе, как угодил
или ты, или кто из твоей семьи богу.
Йыван Петыр сначала испугался, что гусь принес
с собой беду, но мало-помалу, наслушавшись стариков,
и сам поверил, что этот гусь —подарок ему
от бога.
Только в сумерках Йыван Петыр запер ворота на
засов за последним гостем. За этот день йыван
Петыр очень устал, прошлой ночью толком не выспался,
поэтому лег спать пораньше и тотчас уснул.
Легла и мать.
Но Васли не спал еще долго. Надо было сделать
уроки на завтра, да и таинственное появление гуся
в доме тоже занимало его.
Васли стоял у окна и смотрел на улицу.
Деревню окутывали сумерки. Кое-где из окон
лился жиденький свет керосиновых ламп. В воздухе
кружились мягкие, крупные снежинки. Вот они,
кажется, уже совсем легли на землю, но тут какая-
то неведомая сила вновь поднимала их вверх, и они
снова начинали кружиться.
Вечером, когда стемнело, Канай Извай пришел
к Ороспаю.
—Совсем я тебя заждался, браток! —встретил
его старый карт.—Ну рассказывай, как получилось
наше дело? Что говорят в селе?
—Слава богу, брат Ороспай, лучшего и ожидать
нечего. Все складывается, как мы задумали.
Сегодня к Мосол Петыру соседи табунами шли
посмотреть на твоего гуся. Я тоже ходил.
—Ну, ну,—нетерпеливо торопит Каная Извая
старый карт,—ты рассказывай, что люди-то говорят.
—Все гуся осматривали, многие говорили: ≪Это
непростая птица, ее бог даровал≫.
—Хорошо, хорошо! —Ороспай поднялся с лавки,
подошел к висячей керосиновой лампе, прибавил
света. В избе стало светлее.
—Давеча приезжал ко мне один мариец из
Орола,—заговорил опять Ороспай.—Дядя Пайгел-
дё, говорит, сильно захворал, меня зовет. Но я
не поехал, хотел тебя дождаться с вестями. К тому
же самому что-то неможется... Но от твоих добрых
вестей вроде и силы у меня прибавилось. Эх, если'
сын Иывана Петыра к дедовской вере склонится...
А что говорит сам йыван Петыр?
—Он тоже поверил, что твой гусь —божья птица.
Когда соседи говорили: мол, это тебе, Петыр,
божье благоволение,—был очень доволен.
—Хорошо! Очень хорошо! —Ороспай хлопнул
себя сухими, сморщенными ладонями по коленкам.— Теперь можно поехать и к дяде Пайгелде.
—Сейчас?
—Сейчас и съездим. Дорога известная, неда68
лекая. Ты, Извай, запряги моего жеребца, на нем-
то быстро обернемся.
В селе тихо. Улицы темные, пустые. Лишь кое-
где, как заплатки на сером кафтане* виднеются
освещенные тусклым огнем керосиновой лампы
окошки. Многие турекские мужики керосиновых
ламп из-за дороговизны керосина не держат, освещаются
по старинке —лучиной, а ее свет не пробивается
сквозь замерзшие стекла. Поэтому село
кажется еще темней.
Жеребец Ороспая сразу пошел рысью. Он з а стоялся
без работы и теперь рад, храпит, мотает
головой и все убыстряет и убыстряет бег. Сани
катятся по накатанной дороге легко, ровно. Вот уже
остались позади последние дома, околица, кладбище.
Дорога прорезала белое поле и вонзилась в
темный ельник.
—Резвый у тебя жеребец! —восхищенно сказал
Канай Извай.—Даже на подъеме не сбавляет ходу.
Не конь —огонь!
Старый карт сидел посреди саней в сене. Чтобы
холодный воздух не попал в горло, он закутался
в тулуп. Ороспай слышал слова Каная Извая, но,
чтобы не закашляться, ничего не ответил, только
кивнул.
Канай Извай тоже замолчал. Намотав на руку
вожжи, он сидел в передке саней и рассуждал сам
с собой: ≪Ветер-то так и не утихает, как бы метель
не принес≫.
Он не ошибся. Едва сани въехали на холм,
сильный ветер, налетев откуда-то, ударил в бок.
—Ну, кажется, начинается,—проговорил Канай
Извай и уселся поплотнее.
Ветер усилился. Вот он свистит, воет, мечется
между деревьями, поднимает снег, в одном месте
совсем оголяет дорогу, в другом наметает сугробы.
Конь сбавил ходу, потом пошел шагом. Круп
жеребца заиндевел, с порывами ветра доносится
резкий запах конского пота.
Вдруг жеребец забеспокоился, запрядал ушами,
захрапел и опять перешел на рысь, хотя никто его
не понукал.
≪Что-то недоброе почуял≫,—подумал Канай
Извай.
Жеребец всхрапнул, прыгнул, рванул вперед и
понесся галопом.
Тут Канай Извай разглядел в темноте по обеим
сторонам саней черные тени и понял: волки!
—Волки! —крикнул Канай Извай и оглянулся
на Ороспая.
Но в санях никого не было: видно, старый карт
вывалился, когда конь резко рванул вперед.
Канай Извай натянул вожжи, стараясь остановить