Страница 11 из 19
ксандровичу ближе, поговорить с ним, опре-
делить его политические взгляды и сим-
патии. Как-то показал Ломову советские
деньги.
— Видали, Иван Александрович?
— Что это? А, советские рубли. Нет, не
видал. Где достали?
— У солдата купил. С фронта солдат,
должно быть, у пленного или убитого взял.
— Да, должно быть.
— Говорят, в плен теперь не берут?
— Да, говорят.
Ломов болезненно сморщился.
— Удивительная жестокость эта война.
Утеряно все человеческое. Люди истребляют
друг друга, как дикие звери.
— Это вполне понятно, Иван Александро-
вич. В гражданской войне нет общего языка
между воюющими, оттого она и более жестока,
чем война между государствами.
— Я понимаю. Но все ж таки то, что
творится, так ужасно, что становится жутко
за человека.
Мурыгин перевел разговор на атаман-
щи ну.
Ломов старался говорить спокойно, но по
тому, как в гневной вспышке ломался голос,
как сдвигались брови и как в болезненной
улыбке кривилось лицо, Мурыгин знал, что
думает и чувствует Иван Александрович.
— Возьмите вот анненковцев. И эмблема
у них — череп и кости. По черепам идт. По
трупам. Кровь, кровь.
Иван Александрович бледнел, взволно-
ванно ходил по комнате, нервным жестом
лохматил волосы.
— Ну, а правда, что атамановцы пороли
кооператоров?
— Да, случаи были.
— Правда, что, между прочим, и за то,
что в своих обращениях друг к другу они
писали „уважаемый товарищ' - ?
— Да, правда.
— Ну, и что же?
— То-есть что что же?
— Как кооператоры отнеслись к этому,
смолчали?
— Нет, через свой совет съездов проте-
стовали перед советом министров.
— Ну, и чего добились?
— Ничего не добились. Протест приняли
к сведению.
— Но ведь так всех перепороть можно!
Как бы вы, например, отнеслись к тому,
если бы вас выпороли?
Ломов остановился перед Мурыгиным,
серьезно посмотрел ему в лицо, ничего не
сказал и вновь заходил по комнате.
Как-то Мурыгин подобрал полный ком-
плект советских денежных знаков.
— Я еще солдата с фронта встретил. Ку-
пил у него полный комплект. Не угодно ли?
Протянул деньги Ломову.
Иван Александрович с интересом стал
рассматривать.
— Спасибо.
Улыбнулся своей мягкой, застенчивой
улыбкой.
— Однако, товарищ Мурыгин, какая у
вас счастливая случайность, вам все солдаты
с большевистскими деньгами попадаются.
Улыбнулся и Мурыгин.
— На ловца и зверь бежит.
В другой раз Мурыгин дал Ивану Але-
ксандровичу газету.
— Вот, товарищ Ломов, советская га-
зета.
— Тоже у солдата с фронта купили?
Мурыгин улыбнулся и не ответил...
На следующий день Ломов вернулся со
службы сильно расстроенный.
Прямо прошел в комнату Мурыгина.
— Получили телеграмму из районного
союза. Расстреляли члена правления. Осталась
жена, трое детей.
— Кто? За что?
— Начальник штаба. Подозрение в боль-
шевизме.
— Как же ваш союз отзовется на это?
— Пошлет в совет министров протест.
Протест примут к сведению, союз возьмут
под подозрение. Вот и все.
— Ну, а семья?
— Семье союз что-нибудь выдаст, если
только не побоится, — есть трусливые члены
правления, побоятся осложнений с админи-
страцией. Служащие между собой в пользу
семьи подписку объявили.
Мурыгин вынул из бумажника пачку серо-
зеленых сибирок.
— Можно вас попросить передать это
семье убитого?
— Разумеется. Но ведь в этой пачке
столько, сколько и правление вряд ли отпу-
стит.
— Ничего, для такого дела не жалко.
Ломов взял деньги, молча посмотрел на
Мурыгина, покачал головой и сказал задум-
чиво:
— Странный вы, однако, учитель.
— Только, Иван Александрович, я не
хотел бы, чтобы знали, от кого деньги.
— Хорошо.
У Ивана Александровича гости — двое
кооператоров, — теперь прапорщики. Заехали
с фронта.
— А мы у вас здесь интересные картинки
видели.
— Где, в кино?
—- Нет, на главной улице. Выставлены
фотографии изуродованных трупов. Надпись
крупными буквами — большевистские звер-
ства.
— Да, это возле штаба. Там всегда перед
фотографиями толпа.
— Ну, так вот. И показалось нам, что в
Перми мы точно такие же фотографии взяли
у большевиков. Там они назывались— бело-
гвардейские зверства.
— Что вы хотите этим сказать?
— Только то, что фотографии порази-
тельно схожи между собой.
Мурыгин вмешался в разговор.
— То-есть вы хотите сказать, что здесь
свои собственные зверства выдают за боль-
шевистские?
— Больно в этом признаться, но кажется
мне, что это так и есть.
Другой кооператор смеется.
Ну, и хорошо, что вам это только
кажется. Советую вам не вглядываться
в фотографии, ведь вас от этого не
убудет.
Ломов нервно теребит волосы.
— Но ведь это —ложь!
— Чудак вы, Иван Александрович, все
на правде хотите выехать. Ведь бывает и
ложь во спасение.
По уходе гостей, Мурыгин спросил:
— Скажите, Иван Александрович, вы были
здесь при перевороте?
Да, был. Я только что приехал. До
этого я жил в другом городе.
Ломов назвал город, где за месяц до
переворота жил Дмитрий.
— Ну, что, как здесь прошло?
— Очевидно, так же, как и везде. Сам я,
правда, не наблюдал, я не охотник наблюдать
такие сцены, но знаю, что расправлялись
жестоко. Были массовые расстрелы. Толпа
несколько дней громила квартиры комисса-
ров, убивала не успевших убежать. Я три
дня сидел дома, никуда не выходил. Между
погибшими я даже знал некоторых.
— Знали?
— Да, знал. Председателя совета знал,
он из нашего города. Душевный парень.
Девушку одну знал. Такая милая девушка,
с чудесным голосом, петь очень любила.
Расстреляли. Старушка-мать осталась. Сколько
ненужных ужасов, жестокостей!
Ломов болезненно сморщился.
До сих пор Мурыгин настойчиво гнал от
себя мысли о Наташе и сыне. Было довольно
сознания, что они живут с ним в одном го-
роде и что рано или поздно их увидит.
Хотелось сначала сделать первые шаги по
установлению хоть каких-нибудь связей,
чтобы потихоньку, исподволь, начинать ра-
боту. Иван Александрович казался челове-
ком, которого вполне можно было использо-
вать в отношении связей. Мурыгин был
убежден, что Ломов знает оставшихся в го-
роде большевиков, но медлил спрашивать
об этом прямо, считая, что еще не оконча-
тельно определил настроение Ломова. Теперь
же, когда Иван Александрович сам упомя-
нул ч) том, что знал некоторых погибших
товарищей, Мурыгин решил узнать через
него адрес матери Веры.
На другой день, когда Ломов собирался
уходить на службу, Мурыгин сказал:
— Ваша старушка, Иван Александрович,
всю ночь не давала мне спать.
— Какая старушка?
— Нот вы вчера рассказывали. Мать этой
девушки, которая любила петь. Вы еще вчера
называли ее имя.
Ломов не называл имени, но Мурыгину
хотелось, чтобы Иван Александрович назвал
имя Веры. Тогда он знал бы, где найти
Наташу.
— Это вы про мать Веры Гневенко?
— Я все думал о ней. Старушка, навер-
ное, нуждается?
— Должно быть.
— Нельзя ли как помочь ей? Вы не мо-
жете узнать ее адрес?
— Отчего же, могу.
Через два дня Ломов принес адрес Веры.
В этот же день Мурыгин разыскал дом.
Прошелся по противоположной стороне улицы
мимо дома и раз, и два, и три. Безумно хо-