Телохранитель

— Ну вот, — сказал он. — Эй!

Мэрион подняла голову, и он поцеловал ее долгим и крепким поцелуем, одним из тех, от которых у нее начинали подгибаться ноги.

Оторвался, взглянул в глаза.

— Рэйки… — Она рассмеялась от счастья. — Рэйки, пойдем скорей, папе скажем!

Рэй продолжал улыбаться, но в глазах мелькнуло нечто, из чего Мэрион стало ясно, что с папой они так до сих пор и не помирились. Тем не менее когда она дернула его за руку: — Пойдем, пойдем! — он послушно пошел за ней.

— Ну быстрее же! — Хотелось не идти, бежать.

В холле она на ходу помахала мисс Фаро рукой с кольцом и понеслась вверх по лестнице; влетела в приемную, для проформы спросила у секретарши, кивнув на дверь:

— Кто у него?

— Люди из фонда…

Дальше Мэрион слушать не стала. Конечно, она с детства знала, что в кабинет к отцу врываться без приглашения нельзя, тем более без стука — только если случилось что-то очень важное. Но разве может какой-то фонд быть важнее, чем то, что родная дочь замуж выходит!

Поэтому, распахнув дверь, она с порога крикнула:

— Папа!

— Что?! — встревоженно обернулся он.

Мэрион подлетела к столу.

— Папа! Мы с Рэем… — гордо выставила вперед руку с кольцом. — Вот!

Обернулась — Рэй, смущенно улыбаясь, топтался на пороге. Она вернулась, схватила его за руку и подвела к столу.

— Вот! Мы женимся!

Только теперь обратила внимание на сидевших за столом людей, обвела их взглядом и повторила, не в силах сдержать ликующую улыбку:

— Мы женимся!

За обедом отец спросил, определились ли они уже с тем, когда состоится свадьба.

— Да, конечно! Девятого ноября! — не колеблясь, ответила Мэрион.

Оба — и отец, и Рэй — воззрились на нее слегка ошеломленно.

— Так скоро? — переспросил отец.

— Да!

Папа взглянул на Рэя.

— А ты что скажешь?

С невозмутимой улыбкой, словно про девятое ноября услышал не минуту назад, тот пожал плечами.

— А что я могу сказать? По традиции день свадьбы назначает невеста!

Но стоило им остаться вдвоем, и он оказался куда менее невозмутим.

Едва после обеда они поднялись наверх, в ее гостиную (как-то само собой сложилось, что днем они по большей части проводили время у нее, зато ночевать она приходила к нему) — так вот, первым, что Рэй сказал, было:

— Ты что, это же всего через два месяца!!!

Мэрион не было нужды переспрашивать, о чем идет речь.

— Через два месяца и неделю, — поправила она, поинтересовалась ехидно: — А ты что — уже передумал?

— Нет, но… — начал было он и запнулся.

Он мог не продолжать, Мэрион прекрасно знала, о чем идет речь. И действительно, последовала следующая реплика:

— Ты что, не понимаешь, что меня могут посадить?!

— Ну и что?

— Как это — ну и что?! — опешил Рэй. Конечно, он ни за что бы не признался, но Мэрион и без признаний догадывалась, что у него на уме: если его оправдают, тогда жениться на ней. Ну, а если нет — сказать «Что ж, не судьба!» и разорвать помолвку. И, разумеется, при этом считать, что он поступает так для ее же пользы: зачем ей муж-заключенный!

— А вот так, ну и что! — решительно начала она. — Во-первых, если тебя посадят — это всего лишь на год-полтора. Я ждала тебя куда дольше, без всякой надежды ждала, а теперь я буду знать, что когда все закончится, ты ко мне вернешься. А во-вторых… во-вторых, я просто не верю, что тебя засудят, не хочу в это верить — потому что не может быть такой немыслимой несправедливости в жизни! Не может!

— Но…

— И ты что думаешь, если тебя посадят, я тебя меньше любить буду? — она сердито сверкнула на него глазами и отошла к окну. Встала, вцепившись в подоконник, глядя сквозь стекло и решив ни за что не оборачиваться, не спорить и не препираться: дата свадьбы уже назначена — и точка. Но едва Рэй подошел и обнял, не выдержала — снова повернулась к нему и, привстав на цыпочки, ткнулась носом в шею под ухом.

— Рэйки, сделай для меня одно доброе дело…

— Какое? — отозвался он.

— Постарайся с папой помириться.

Помириться… Легко сказать!

Когда в то утро, сжимая в руке папку с отчетами частного детектива, Рэй вышел из кабинета Рамсфорда, внутри у него все кипело. Как мог, какое право имел сенатор столько лет его обманывать, скрывать от него правду?!

Но прошло несколько дней, эмоции мало-помалу улеглись, и Рэй впервые задумался: а как бы поступил он сам на месте Рамсфорда? И еще — что бы он сделал, если бы сенатор пятнадцать лет назад сказал ему: «Твоя мама живет в Калифорнии»? Наверняка бы сорвался и поехал к ней, а не отпустили бы — так просто сбежал. И если бы мать не захотела взять к его себе — а, скорее всего, так бы оно и было — вернулся ли бы он потом обратно в Нью-Гемпшир? Нет… пожалуй что нет, гордость бы не позволила.

И что бы было тогда с ним? Бродяжничество, детский приют? Или колония для несовершеннолетних правонарушителей — ведь могло быть и такое. А Ри, каким жестоким ударом это было бы для нее! Наверняка бы она все глаза себе выплакала, ждала бы, ждала…

Так может, сенатор понимал все это уже тогда, и решение ничего не говорить едва прижившемуся в его доме недоверчивому подростку как раз и было самым мудрым и человечным?

Рамсфорд держался с ним как обычно. Почти как обычно — Рэй не знал, существовала ли в действительности та легкая суховатость, которую он порой ощущал, или являлась лишь плодом его воображения. Сам же он в обществе сенатора чувствовал себя неловко: признав для себя его правоту, он осознал и то, что в ответ на его признание повел себя не как взрослый человек, а как взбалмошный и обидчивый подросток.

Понятно было, что надо как-то налаживать отношения. А тут еще Ри с ее просьбой…

Поэтому на следующий день, незадолго до обеда, дождавшись, пока уйдет секретарша, Рэй постучал в знакомую с детства дубовую дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошел.

— А!.. — Рамсфорд махнул рукой, указывая на кресло у стола, и продолжил просматривать лежавший перед ним документ. Рэй подошел и сел. Сенатор дочитал до конца листа, перевернул его; поднял голову и молча вопросительно взглянул.

— Я хотел вам сказать, — начал Рэй, — я… я много думал последние дни. Вы были правы тогда, что не рассказали мне… насчет матери.

Несколько секунд Рамсфорд смотрел ему в глаза, потом кивнул. Показалось — или в его глазах промелькнуло облегчение сродни тому, которое испытывал и сам Рэй: неприятный разговор закончился, не успев начаться; слава богу, не потребовалось ни долгих объяснений, ни извинений.

Но уходить сразу, едва вымолвив пару слов, было как-то неудобно.

— Меня из «Т&Т» уволили, вы уже, наверное, знаете? — сказал Рэй первое, что пришло в голову.

Среди привезенных Луизой бумаг было несколько писем, в том числе из «Т&Т», извещавшее об увольнении, к нему прилагался чек на выходное пособие. Рэй и сам не собирался продолжать работать в Ричмонде, но в тот момент, когда прочел это, ему стало неприятно. Очень.

— Знаю, — кивнул сенатор. — Мне на прошлой неделе звонил Фарнхем — расшаркивался, извинялся… объяснил, что таково решение совета директоров. — Усмехнулся: — Так что мы с тобой теперь, выходит, оба безработные.

— Да, — в отличие от него, Рэю было вовсе не до смеха. — Вам из-за меня пришлось…

— Перестань! — резко перебил его Рамсфорд, хлопнув ладонью по столу. Повторил, уже мягче: — Перестань, сынок, не вини себя ни в каких несуществующих грехах. Ты спас Мэрион, за это я буду тебе благодарен до конца жизни. А история с моей отставкой — там не только и не столько ты послужил поводом, сколько… совсем другое. Помнишь эти письма?

— Какие письма?

— Ну те, с угрозами, с которых, собственно, все и началось.

Рэй вопросительно уставился на него.

— Значит… значит, вам все же удалось установить, кто их писал?

— Да, — вздохнул Рамсфорд. — Вы с Мэрион были правы с самого начала, когда говорили, что в них есть что-то странное… фальшивое. — Чуть поморщился — уж очень неприятным и тягостным было воспоминание…